— И еще пережал его на руках, когда ты спал, — добавил Блинков-младший. — Поля — вроде этой тетки, тоже ищет приключений. Только она сочиняет небылицы, а он драться лезет. С ним нельзя жить мирно — или он тебя подчинит, или ты его. Вот я и схитрил. Когда боролись на руках, я сначала поймал его врасплох. А потом он сам полез в ловушку: заныл, что у него рука устала. Я и говорю: если правая устала, давай мериться левыми. И не сказал, что я левша. Левой рукой я, конечно, его победил. Моя левая все равно, что ваша правая.

— То есть на самом деле у вас ничья, — подытожил Аксакал. — У тебя левая сильнее, у него — правая. Ну и поделили бы первое место.

— А что такое Полино первое место? Ты вот спал, а он очень ясно все объяснил: «деды» делят сахар, масло и места в казарме, а первогодки чистят им сапоги». Я сам не хочу быть «дедом» и Поле не дам.

— Он это часто говорит, — вставил Аксакал.

— А вы дали сесть себе на шею!

До появления Блинкова-младшего Аксакал научился не попадаться Полковнику на глаза. Он говорил себе, что приехал в лагерь не драться со всякими балбесами, а выздоравливать от страха. А сейчас Аксакал жалел, что не схватился с Полковником. Подумаешь, заработал бы синяк-другой. Зато никто не мог бы сказать, что он струсил.

— А на стадионе ты же честно его побил? — спросил Аксакал, чтобы уйти от неприятной темы.

— Скорее я взял его на испуг. Если бы мы продолжали бороться, то еще неизвестно, кто победил бы. Не мог же я на самом деле сломать ему руку. Начальник лагеря не знает, зачем я здесь. Отправил бы меня домой за хулиганство.

— А разве контрразведчики за тебя не вступились бы?

— Допустим, вступились. Весь лагерь узнал, что есть во втором отряде такой Блинков, который сломал Поле руку, и его не наказали. А Султан же не сунется за книжкой без разведки. Он все разнюхает и поймет, что меня защищает кое-кто поважнее, чем начальник лагеря… Нет, Седая Борода, нам с тобой нельзя выделяться.

— Поэтому ты и ходишь с пейджером и с револьвером? — съехидничал Аксакал.

— Ну и что? Я же по «легенде» дурак! — с гордостью напомнил Блинков-младший. — Я играю в контрразведчиков. Таскаю с собой записную книжку с информацией, которая стоит миллионы долларов, пишу про нее в письмах… Надо еще перед всеми похвалиться мамой-подполковником.

Дорога шла на подъем. Когда напарники взошли на пригорок, оказалось, что стоят они на невысоком обрыве, а под ним бежит речка.

Вода с плеском билась о сваи моста., У берега шевелились вытянувшиеся по течению космы водорослей, а в середине было черным-черно. Там угадывалась глубина, хотя речка была неширокая.

По обоим берегам красовались особняки богатеньких буратин. Все двухэтажные или еще выше, многие из красного кирпича. Окон с белыми рамами тоже хватало.

Напарники молчали. Было ясно, что приметы Блинкова-младшего никуда не годятся.

— А что там еще, на фотокарточках? — спросил Аксакал. — Ты сам-то их видел?

— Видел. Еще водосточная труба из красной меди, новенькая, так и горит.

— Может, клумба, цветы какие-нибудь заметные?

— Да нет, все карточки зимние: Прохор с елочкой, Прохор с шампанским, Прохор с лопатой, делает вид, что снег убирает… Дорожка там из шестигранных плит, как пчелиные соты, — вспомнил Блинков-младший. — И еще высокий ящик. То ли в нем привезли мебель и не успели убрать со двора, то ли под ним было что-то укрыто на зиму — фонтан или какая-нибудь пальма.

— Значит, сейчас ящика может и не быть. Остаются шестигранные плиты и медная труба. Мало.

— Прорвемся! — подбодрил Блинков-младший не то Аксакала, не то самого себя. — А фотоаппарат у нас на что? Будем снимать все подозрительные дачи, а контрразведчики пускай сравнивают карточки Прохора с нашими.

Заборы дач подступали к берегу, едва оставляя место для узкой тропинки. Напарники пошли по кромке обрыва. До речки было полшага в сторону и метра три вниз.

Аксакал старался не смотреть на воду — у него кружилась голова.

— На обратном пути искупаемся, — мечтательно сказал Блинков-младший. Как будто конфетку пообещал. Напарник не знал, что для Аксакала такой подарочек — нож острый!

Дачный поселок вытянулся вдоль речки — понятно: всем хотелось быть поближе к воде. С час они шли по берегу, а поселок не кончался. Как ни похожи были особняки «новых русских», но все до одной приметы совпадали редко. Где рамы не белые, где водосточная труба не медная, где плиты на дорожках не шестигранные.

Было заметно, что на всех дачах живут. Если нет никого во дворе, то приоткрыто окно, или ветерок перелистывает забытую в шезлонге книжку, или валяется в траве мячик. Аксакал сказал, что дача Прохора должна выглядеть заброшенной. Его же давным-давно арестовали.

Три месяца назад, в начале марта, — уточнил Блинков-младший. — Но в таких особняках обычно живет охранник или хоть старушка с телефоном, чтобы вызвать милицию, если воры полезут. Может, прислуга до сих пор дожидается Прохора. Разве тут плохо?

— Неплохо, — согласился Аксакал. Он бы сам пожил на такой даче.

Решили добавить еще одну примету: особняк Прохора или пустой, или в нем живет не больше двух человек. А если на даче большая компания или дети, то к ней можно не присматриваться.

Подозрительных особняков оказалось не так много. Блинков-младший щелкал их «Поляроидом». Не скрываясь, он подолгу выбирал точку съемки, чтобы в кадр попали и белые рамы, и дорожка, и водосточная труба. Аксакал ждал неприятностей, а неприятностей не было. Чаще всего на них не обращали внимания. Один старичок попросил фотокарточку. Митек подарил и сделал себе другую, объяснив, что ему понравился дом.

— Такой же собираешься строить? — пошутил старичок.

— Собираемся, — солидным тоном ответил Блинков-младший. — Мы купили участок, вон, за рекой.

Отойдя подальше, он смял фотокарточку и комом сунул в карман.

— Пустышка…

— Почему? — не понял Аксакал.

— А кто, по-твоему, этот дед — сторож? В белом костюме с шелковым галстуком?.. Нет, он хозяин дачи.

— А я всё жду, что нас прогонят, — признался Аксакал. — Когда старичок подошел к забору, я думал, ну, сейчас закричит: «Что вам здесь надо?!»

— Это богатые люди, Аксакал. Они скорее вызовут охрану, и нас будут не гнать, а ловить. Если бы я снимал тайком, из-под мышки, то нас бы уже допрашивали: «Зачем вы дачи фотографировали?! Кто ваши родители?» Но я не скрываюсь, и все видят, что у меня на уме ничего плохого. Дед проверил нас и отпустил.

— Проверил?! Он только фотокарточку попросил!

— Зачем ему карточка, которую я снимал для себя? Он же на ней ма-ахоньким получился, лица не видно.

— Да ну! — не поверил Аксакал. — Что ты мудришь?! С теткой у колонки разговаривал со специальными приемами. Старик, по-твоему, — какой-то секретный агент. А по-моему, обычный старик, хотя и в белом костюме. Не мог он, что ли, просто так захотеть карточку?

— Мог, — ответил Блинков-младший и замолчал. За участком старичка долго тянулся двойной, с высоченным особняком-замком из розового кирпича. Сетчатая ограда подступала к самой кромке обрыва. Местами вода подмыла берег, и тропинка начинала ползти под ногами. Земля отваливалась целыми пластами, падала в воду, и по течению вытягивались хвосты поднятой мути.

Аксакал жалел, что стал спорить. В споре два дурака… Вот Митек и молчит, чтобы не быть дураком.

— Митек, что ты хотел сказать?

— Я не хотел. Ты меня спросил, а потом не стал слушать, — напомнил Блинков-младший.

— Да нет, я слушаю, — виновато буркнул Аксакал.

— Дед проверил, что у меня на снимке. Если бы меня послали воры, то велели бы фотографировать двери и систему безопасности. Видел, там под крышей телекамера, а на стеклах белые коробочки — охранная сигнализация? А я снимал дорожку и водосточную трубу… Окна у меня тоже в кадре, но коробочки на них даже в лупу не разглядишь. Дед посмотрел и успокоился… Седая Борода, я не выдумываю. Однажды я жил в таком богатом поселке. Там была очень доверчивая, добрейшая женщина, детский врач. Но когда ее дочка привела меня в гости, она первым делом узнала мой московский телефон. «Хочешь, — говорит, — позвонить родителям по моему сотовому?» Простенько, необидно — совсем как этот дед.