Уильям все еще громко лаял. Остальные шимпанзе по-прежнему кричали в крайнем возбуждении. Мне казалось, что о моем присутствии знали только те двое, которые пробежали по тропе и столкнулись со мной лицом к лицу. Через несколько секунд я услышала хруст ломаемых веток, и на тропе появился третий взрослый самец. Он демонстрировал свою силу, вздыбив шерсть и волоча за собой здоровенный сук. За ним вплотную следовал еще один шимпанзе. Они прошли по тропе до конца зарослей, но при виде меня, стоящей с Пухом на руках метрах в трех от них, замерли и, повернувшись, бросились назад. Внезапно все крики стихли, и я услышала, как шимпанзе убегают прочь. Выглянув из укрытия, я увидела троих на краю плато; они смотрели в мою сторону, но почти сразу же исчезли.
Хотя ноги у меня подкашивались и шла я с трудом, мне хотелось показать диким шимпанзе, что мы ничего дурного не замышляем. С Пухом на руках я стала карабкаться вверх по склону, Уильям шел следом. Взобравшись на плато, я села на камень, выбрав самое открытое место, и посадила Пуха рядом с собой. Уильям залез на соседнее дерево. Вскоре я заметила, как на нас поглядел один шимпанзе, но он быстро скрылся из виду. Итак, вторая встреча с дикими шимпанзе в тот день протекала далеко не так дружелюбно, как первая. Если бы Пух не залаял в самом начале, все могло пойти по-другому, но теперь я чувствовала, что мы столкнулись с враждебными действиями.
На следующий день мы вернулись на то же самое место. На этот раз нас сопровождал Рене. Было около четырех часов, когда я услышала позади рощи крик молодого шимпанзе. Несколько обезьян появились возле ручья, другие вскарабкались на дерево, где незадолго до этого кормился Уильям. Некоторые направились вверх по склону к роще. Я не могла сосчитать, сколько их было, так как их скрывала высокая трава. Пух сидел слева от меня, Уильям — позади. Пух был взволнован, шерсть на нем слегка поднялась, и он периодически всплескивал руками, как бы хлопая в ладоши. На дереве кормились трое шимпанзе: взрослый самец, самка со слегка припухшей половой кожей и подросток. Пух успокоился и стал наблюдать за ними. В траве под деревьями были и другие шимпанзе, но я не могла разглядеть, сколько их и что они делают.
Один из шимпанзе начал продвигаться вдоль ветки, очевидно, нацеливаясь на большую гроздь оранжевых плодов, которая соблазнительно висела на самом конце. Раздался ужасный треск, и сломанная ветка упала на землю, увлекая за собой шимпанзе. Пух всплеснул руками. Я, затаив дыхание, в волнении выглянула из-за камня, чтобы посмотреть, не ушибся ли упавший Остальные шимпанзе продолжали кормиться, не обращая внимания на своего неудачливого собрата. Разобрать, что происходит на земле, из-за высокой травы было нельзя. Однако никаких звуков я не услышала и решила, что шимпанзе либо вообще не ушибся, либо лежит без сознания. Он упал с приличной высоты — метров с шести, а может, и больше. Вдруг я уловила в траве возле дерева какое-то движение и краем глаза заметила, что вверх по склону в сторону рощи взбирается самка с большой розовой припухлостью и истошно кричит. Пух залаял. Я съежилась позади камня в полной уверенности, что уж теперь-то обезьяны нас заметят. Но крики самки, должно быть, заглушили голос Пуха, и когда я через некоторое время решилась выглянуть из своего убежища, то увидела, что шимпанзе по-прежнему кормятся на дереве.
К моему изумлению, Уильям неожиданно обошел меня и стал спускаться к диким шимпанзе. По мере приближения к ним он начал приседать и подскакивать, издавая при этом вполне уместные для данной ситуации звуки подчинения. Он был уже на расстоянии пятнадцати или двадцати метров, как вдруг раздался взрыв взволнованных криков и дикие шимпанзе торопливо бросились вверх по противоположному склону, прочь от Уильяма. Почему это произошло? Шимпанзе наверняка не видели меня или Рене, но, может быть, они привыкли связывать появление Уильяма и Пуха с присутствием человека и потому боялись их? Уильям стоял, повернувшись ко мне спиной, и смотрел на убегавших шимпанзе, потом тяжело опустился на землю и уставился в сторону рощи.
Подождав с полчаса, я подкралась к дереву, чтобы на всякий случай посмотреть, не лежит ли в траве упавший с дерева шимпанзе. Но его там не было — я нашла только сломанную в двух местах ветку. Время от времени до меня доносились голоса шимпанзе, которые, судя по всему, ушли уже довольно далеко от нас. Я была огорчена тем, что они убежали, и в то же время испытывала радость за Уильяма и Пуха, которые смогли понаблюдать за жизнью своих собратьев с такого близкого расстояния. Особое удовольствие мне доставил Уильям, добровольно приблизившийся к небольшой группе диких шимпанзе. Но где и когда он успел научиться правильной форме поведения? В повседневной жизни ему почти никогда не приходилось быть в подчиненном положении, и тем не менее его реакция по отношению к диким шимпанзе была безупречной.
Прошло около часа. Я закрыла дневник и начала собираться домой. Случайно взглянув на дерево, я увидела, что по его стволу бесшумно взбирается крупный шимпанзе. Пять других взрослых обезьян, среди которых было по крайней мере три здоровенных самца, уже кормились на дереве. Пух и Уильям не замечали диких шимпанзе, пока не услышали звуков пищевого хрюканья, издаваемых одним из пришельцев. Тогда Пух и Уильям стали напряженно, но беззвучно следить за тем, что происходит на дереве. Вскоре Пух подошел ко мне и сел, обхватив рукой за талию.
Дикие шимпанзе провели на дереве около четверти часа, потом один за другим спустились на землю, и я потеряла их из виду. Прошло минут пять. Все вокруг было тихо, обезьяны, должно быть, ушли. Осторожно выглянув из-за камня, я увидела, что двое шимпанзе медленно поднимаются по склону в нашу сторону: взрослая обезьяна и подросток, не больше Пуха ростом. С бьющимся сердцем я опять спряталась за скалу. Уильям снова начал приседать и скалить зубы, писком и кашлем выражая свое почтение и послушание перед незнакомцами. Направляясь к диким шимпанзе, он прошел мимо меня, но метрах в шести от моего камня вдруг остановился. Мысленно я приказывала ему идти дальше — в противном случае наше присутствие могло быть обнаружено.
Подошел и сел рядом с Уильямом Пух. Шерсть его была слегка распушена, но вел он себя тихо и пристально наблюдал за тем, что происходит внизу. Между тем прыжки и поклоны Уильяма становились все неистовей. Видно было, что ему смертельно хочется подойти к шимпанзе, но он боится сделать это. Он то и дело оглядывался в мою сторону и снова устремлял свой взор вперед. Мне не было видно нижней части склона, но по выражению глаз и поведению Уильяма я догадывалась, что дикие шимпанзе подходят к нему. Дрожа от возбуждения, я молила, чтобы на этот раз все прошло благополучно. Наконец по другую сторону от моего камня раздалось послушное покашливание и взволнованное попискивание. Я застыла в напряженном ожидании. Уильям и Пух установили контакт с дикими шимпанзе! Не было слышно никаких криков или иных проявлений агрессивного поведения, до меня доносились лишь короткие энергичные звуки, свидетельствующие о встрече незнакомых шимпанзе. Я высунулась из-за камня: вместо подростка и другой обезьяны, которая, по моему предположению, была его матерью, на склоне находилось пять взрослых самцов со слегка распушенной шерстью. Один из них стоял рядом с Уильямом, второй прошел к тому месту, где сидел Пух. Остальные трое медленно поднимались вверх и, судя по их виду, нервничали. Из страха быть замеченной я не решилась больше подсматривать. Уильям по-прежнему принимал подчиненную позу и издавал пронзительные попискивающие звуки. Атмосфера была довольно напряженной, но я была уверена, что, если бы дикие шимпанзе хотели напасть на Уильяма и Пуха, они бы уже давно это сделали.
Пух поднялся и передвинулся поближе к камню, где укрылся Рене. Чувствовалось, что он растерян, но не настолько, чтобы искать поддержки у опекавших его людей. Я надеялась, что дикие шимпанзе пересекут склон и уйдут в сторону от нас, но они оставались рядом, за камнями. Потом метрах в двух от того места, где пряталась я, прямо в поле моего зрения возник крепко сложенный, красивый самец и начал медленно карабкаться на камень Рене. Шерсть его лежала не так гладко, как обычно, но и агрессивным он тоже не выглядел — скорее, просто взволнованным.
