Она достала из нагрудного кармана клочок тетрадной обложки. Сомнений быть не могло: записка и надпись на клочке написаны одной рукой.

— Володя! — позвала Наташа. — Помоги собрать крупу.

— Экая же ты нескладная! — добродушно упрекнул ее Володя.

Наташа подождала его и показала записку Васьки Калабухова.

— Читай.

— Вот это парень! — Володя посмотрел на Наташу блестящими глазами. — Куда забрался!

Значит, они не одни! В этой каменной пустыне за ними следят глаза друга. Пускай это мальчишка, любитель приключений; пускай они никогда не видели его, а если и встречали в поселке, то не замечали. Главное — он с ними заодно. И потом не так-то прост этот Васька Калабухов! Сумел же он пробраться в глубь тундры, столько дней прожить в лесу и в горах, ночуя неизвестно где и питаясь неизвестно чем! Если Васька с таким трудом добрался до Сазонова и не упустил его ив виду, — такой не отступит!

Теперь, когда где-то здесь, совсем близко, оказался единомышленник, друг, мысль о побеге подавила все остальные.

— Как бы нам связаться с Васькой? — задумчиво произнес Володя. — Записку бросить ему, что ли?

— Бросишь! — Наташа показала головой в сторону следящего за ними издали Барбоса. — Корявый глаз с нас не сводит.

Поправляя рукав, она случайно взглянула на часы — и ахнула:

— Час ночи! А у нас еще каша не готова. И припустилась бегом к костру.

Пока Володя нарезал ягеля и застлал его плащ-палаткой, ужин был готов.

…Долго не мог заснуть Володя в эту необычайно теплую для Заполярья ночь. Мешало солнце, шум листвы. А больше всего мешало заснуть пережитое сегодня: задержание, побег Феди, странное поведение и несомненная уже преступность действий Сазонова и его спутников-«милиционеров». Волновало и неожиданное появление Васьки Калабухова. Потом мысли перенеслись в далекое прошлое. Вспомнились родной город, детство, начало дружбы с Федей и Наташей…

Едва ли и сами друзья понимали, что стремление «Вперед! Всегда вперед! Один за всех, и все за одного!» зародилось и окрепло в них еще задолго до знакомства с романом Дюма…

Все началось с незабываемого для Феди дня, когда мать получила извещение о гибели отца. Страшный удар не свалил ее, нет. Люди в войну стали изумительно стойки и выносливы. Федя смутно помнил, что мать будто стала поменьше ростом, незаметнее в их маленьком доме и все куда-то исчезала. Да и сам дом изменился, стал холоднее, темнее.

Однажды, когда мать еще была на работе, к ним в комнату вошли двое ребят в пионерских галстуках: мальчик и девочка. Необычайно серьезные, почти суровые, они, не вступая в лишние разговоры с Федей-малышом, по-хозяйски распорядились в чужом доме. Мальчик натаскал в кадушку воды и наколол дров. Девочка прибрала обе комнаты и кухоньку, вымыла полы.

Покончив с делами, мальчуган с нашитой на рукаве красной полоской подошел к почтительно наблюдавшему за ним Феде и деловито оказал:

— Передай матери, что завтра мы опять придем. После школы. Поможем.

Мальчуган подхватил свою полевую сумку, девочка — потертый рыженький портфель и матерчатый мешочек с галошами. Четко отсалютовали они онемевшему от таких почестей Феде и вышли из дому.

Назавтра, в то же самое время, мальчик и девочка снова пришли. Каждый из них принялся за свое дело. Мальчик колол дрова и таскал воду. Девочка подметала, чистила кастрюли, протирала окна.

Маленький Федя смотрел на деловито хозяйничающих в комнате пионеров широко раскрытыми, почти восторженными глазами. Прощаясь с ними, он не выдержал, спросил:

— А кто вы такие?

— Тимуровцы, — ответил мальчик с красной полоской на рукаве.

Кто такие тимуровцы, Федя не знал. Но слово это запомнил надолго.

Уже провожая гостей, Федя спросил у девочки:

— А можно мне стать тимуровцем?

— Прежде заслужи вот это. — Она слегка прикоснулась двумя пальцами к пионерскому галстуку, надетому прямо на худенькую голую шею. — Тогда и тебя примут.

Заслужи! Хорошо ей говорить «заслужи!» Федя совсем недавно пошел в первый класс. В его глазах пионерский галстук был признаком ученической возмужалости. Как далеко казалось до него стриженому ершистому первокласснику! А стать таким, как эти ребята, хотелось сейчас же, немедленно. И не только Феде, но и его дружку Володьке, сыну учительницы. Но ждать, пока их примут в пионеры, мальчишки не могли.

— Ладно! — решили приятели. — Не берут нас в тимуровцы, а мы сами…

Мальчишки частенько видели на соседнем крыльце маленькую чумазую Наташку. Возвращаясь из детского сада, она подолгу стояла возле крыльца, ожидая мать, работавшую на прядильной фабрике. Потом, пока мать растапливала плиту и выкладывала из сумки принесенные продукты, девчушка бежала с маленьким ведерком к колонке.

Донести воду и не оплескать платье и валенки Наташке никак не удавалось — и ей не раз попадало под горячую руку от усталой матери…

На нее-то и обратили свое внимание самозваные тимуровцы.

Как-то запыхавшаяся, красная Наташка бережно несла свое ведерко к дому. И вдруг к ней подошли двое мальчишек. Один из них, показавшийся Наташке очень большим и сильным, глядя куда-то в сторону, небрежно бросил:

— Дай-ка я понесу.

Наташка, со свойственным девочкам недоверием к мальчишкам, не ждала от этой встречи ничего хорошего. Испуганно загородила она собой ведерко и тоненько пискнула:

— Уйди-и! Тебя не трогают!

Но толстый мальчишка даже не удостоил ее ответом. Оттолкнул он Наташку сильным плечом, поднял ее ведерко и понес.

— Отда-ай! — заплакала девочка. — Отдай ведерко-о!

Мальчишка и не обернулся к ней. Он нес ведерко легко и быстро. Бедная Наташка еле поспевала за ним. Потом второй мальчуган — худенький, очкастый — забежал вперед и сказал товарищу:

— Моя очередь нести.

Толстый мальчишка безропотно отдал ему ведерко и обернулся к плачущей Наташке.

— Чего ревешь? — грубо спросил он. — Не видишь, что ли? Мы помогаем.

Но Наташка не верила в добрые намерения мальчишек. Стоило Феде заговорить с ней, как она заплакала еще громче; заплакала так, что мальчуган еле удержался от соблазна стукнуть реву.

Так и дошли они до знакомого крыльца. Впереди, с ведерком — осторожно шагающий Володя. За ним — насупившийся, почти торжественный Федя. Последней, шаркая растоптанными валенками, бежала плачущая Наташка.

У крыльца Володя поставил ведерко на ступеньку и неприязненно покосился на зареванную девочку.

— Ну что? — презрительно бросил он. — Съели мы твое ведро? Разревелась!

Наташка схватила одной рукой ведерко, другой размазала по щеке слезы и испуганно юркнула за дверь. Глупая Наташка не понимала, какую жертву принесли ради нее мальчишки. Для них легче было пойти в партизаны, улететь на самолете в тыл врага, поймать шпиона, чем помочь девчонке. Но они знали, что тимуровцы помогают слабым.

И мальчишки делали почти невозможное — помогали девочке с тонкими белыми косичками, которую почти ненавидели за то, что она девчонка и ей приходится помогать.

Федя и Володя терпеливо возились с Наташкой: занимали ее, учили всему, что знали сами, даже воспитывали. Старательно сооружали они снежную бабу, катали девочку на салазках так усердно, что порой на поворотах она вылетала в снег. А когда возвращалась с работы сердитая Наташкина мать, мальчишки подхватывали ведерко и взапуски мчались к колонке. А за ними, широко размахивая руками, семенила закутанная в мамкин платок, завязанный на груди крест-накрест с торчащими за спиной острыми концами, маленькая неуклюжая Наташка.

С играми и помощью Наташке дело наладилось быстро, но вот воспитывать девчушку оказалось намного труднее. Федя с Володей общими усилиями приучили ее вытирать нос платком и мыть руки после игры. (Тимуровцы, ходившие к Феде, всегда после работы мыли руки). Зато дальше воспитание Наташки пошло своеобразным путем, не предусмотренным никакими педагогическими правилами и авторитетами. К весне Наташка умела лихо лазить через заборы, свистеть в два пальца, удить окуней, плевать с крыльца до середины мостовой, а если понадобится — так и дать обидчику «под дыхало».