Новый град пуль, ударивший в БТР, показал, что в дело вступил вражеский пулемет. Агеев, закусив от напряжения губу, начал поворачивать башню, пытаясь отыскать пулеметчика.

— Оттуда молотит, сучий потрох, — рядовой Щербачев ткнул пальцем в силуэт БТР. — Двенадцать человек завалил, пятерых — насмерть…

— Сожгите его к такой-то матери… — приказал Григорьев расчету «милашки». — Всех их спалите, к чертям собачьим.

— Есть! — сказал младший унтер Хогарт.

ПТУР «Милан» установили на машине, зарядили и выпустили первую ракету. Один БТР загорелся сразу же. Второй — после повторного выстрела. Третью ракету выпустить не удалось. Крупнокалиберные пули ударили в установку и в окруживших ее людей.

Лейтенанту Агееву удалось-таки зарядить КПВ.

Подпоручик Григорьев извилисто выматерился, взял гранатомет «Карл Густав» и приказал двоим ополченцам ползти следом. «Густав», здоровенное одоробло, во время всего маршрута молотил его то по голове, то по ногам. Но доверить эту дуру одному из рядовых Григорьеву и в голову не пришло: поединок между ним и неизвестным ему советским стрелком приобрел личный характер. Прижимаясь к земле, ползком, он подобрался на расстояние, с которого не боялся уже промахнуться. Моля Бога лишь о том, чтобы пулеметчик его не заметил, а остальное он сам уже проделает на «ять», Григорьев зарядил гранатомет, встал на колено, вскинул трубу на плечо и выстрелил.

БТР дернулся от взрыва, из силового отделения повалил дым. Советские солдаты начали выскакивать из обоих люков, бегом кинулись ко входу в подземный каземат, ополченцы открыли по ним автоматный огонь. Загнав советских в укрытие, ополченцы бросились преодолевать «полосу отчуждения», и кое-кому даже удалось проникнуть внутрь укрепления, за линию, очерченную тремя горящими БТРами, когда заговорили пулеметы в бронеколпаках, прикрывавших батарею с суши…

Атака захлебнулась. Григорьев, матерясь, отвел людей в «мертвую зону».

Евпатория, в тот же день, 23.30.

Сон командира Марковской дивизии, неспокойный, тяжелый и гнетущий сон, какой всегда наступает после обжорства и попойки, был прерван самым дерзким и беспардонным образом.

Князя Волынского-Басманова попросту трясли за плечо.

— Ваше высокоблагородие, проснитесь!

— А? Что? О, господи, поручик, в чем дело?!

Это выглядело продолжением сна: его тряс за плечо собственный адъютант поручик Гусаров.

— Какого дьявола, поручик? — Князь резко сел и застонал: в затылок ухнула похмельная боль. Он пошарил руками вслепую, нашел, нажал… Свет ночной лампы оттеснил темноту от постели. Князь сунул ноги в тапочки.

Бред какой-то. Откуда здесь взялся Гусаров, которому полагалось быть на гарнизонной гауптвахте вместе с прочими офицерами? Почему адъютант в полной полевой форме и с оружием? Почему от поручика несет пороховой гарью?

Наиболее сюрреалистичной деталью этой картины было разорванное ухо Гусарова. Князь Волынский-Басманов не одобрял возникшую в армии моду на серьги и увлечение своего адъютанта этой модой. Видимо, кто-то из красных не одобрял этого еще более решительным образом.

— «Красный пароль», ваше…

— Какой… Что? «Красный пароль»? — перебил полковник.

— Так точно, ваше высокоблагородие. Согласно боевому расписанию, вы теперь командуете Крымской Армией.

Князь Басманов подавил приступ тошноты, основной причиной которого было все то же спиртное. Основной. Но не единственной. Полковника замутило и от страха.

Черт возьми, он знал, что это плохо кончится. Он предвидел. Ему снились собаки.

— Простите, поручик, тут же была охрана… И советский майор…

Гусаров широко улыбнулся (губы, заметил князь, тоже разбиты) и показал князю кулак. На костяшках пальцев была кровь.

— Повязали всех. Нам даже стрелять не пришлось! — похвалился он.

«Дурак!» — подумал князь.

— Майора мы связали и заперли в кладовке, — продолжал Гусаров. — Одевайтесь, господин Главнокомандующий, полковник Шеин ждет вас…

«Уж этот ждет — не дождется, — печально и зло подумал князь, надевая камуфляжные штаны. — Этого хлебом не корми — дай повоевать. Господи, за что такое наказание?»

Они проиграют войну с СССР, сомнений в этом нет. Даже победа в драке за город, даже полное уничтожение советской группировки в Крыму — выигрыш временный. Раньше, играя в штабные игры, разрабатывая планы взаимодействия, он знал, что делать: просить помощи у НАТО, давить на ООН… Но сейчас, когда присоединение официально произошло — это бесполезно. Это теперь внутреннее дело СССР. Выступление крымских войск — мятеж. А он — командир мятежной армии. Если это не вернейший путь к стенке, то назовите более верный…

Князь застегнул портупею, сбрызнул лицо одеколоном и выпил стакан «Учан-Су». Затем поцеловал бледную Элен и спустился вниз, к своему командному «Владыке».

О да, полковника Шеина действительно можно было не кормить хлебом — да и вообще ничем — на учениях, штабных играх и маневрах. Армия была его хлебом, сложная и опасная мужская игра, для которой он не нашел бы столько слов, сколько француз находит для любви, а русский — для выпивки, но это не мешало ему отдаваться своей игре, пьянеть от нее и знать ее до тонкостей.

Полковник избежал ареста, поскольку с утра находился по личным делам в Саках, а на обратном пути услышал по радио известие о смерти Чернока. Эту новость слышали многие, так что движение на дамбе на какое-то время остановилось: все нажали на тормоза и попытались осмыслить услышанное.

— Ужасно, сэр! — обратился к Шеину мужчина, чей темно-синий «ягуар» встал с шеинским «руссо-балтом» окно в окно. — Таких провокаций можно было ожидать от кого угодно — но от господина Чернока?! Подвижника Общей Судьбы?

— Теперь уже мученика, — буркнул Шеин.

К тому моменту как затор снова двинулся, Шеин сделал несколько выводов. Первый: теперь армией командует его непосредственный начальник, князь Волынский-Басманов. Второй: инцидент с Черноком нужно немедленно обсудить в штабе дивизии.

Третий он сделал в Евпатории после нескольких предварительных звонков в штаб: может, не стоит ему торопиться со сдачей? Советские командиры, занявшие кабинеты офицеров штаба, были вполне вежливые, но какие-то… нервные.

Шеин решил осмотреться и принять решение вечером. Осматривался он сначала, прогуливаясь по улицам в штатском, а потом — смотря телевизор.

Вот тогда-то он и услышал «Красный пароль».

Имея в своем распоряжении три штурмовых батальона резервистов, он рассчитывал на успех. Красные порядком облегчили ему задачу, разместив пленных на городском стадионе, который и сам Шеин, и большинство резервистов знали как свои пять пальцев, регулярно посещая его и болея за «Ахиллес» — футбольный клуб сухопутных войск.

(Во время атаки на стадион центрфорвард «Ахиллеса» подпоручик Стрежнев был тяжело ранен, а через день умер в госпитале. Невыход команды в финал чемпионата Крыма 1981 года болельщики приписывали именно этому обстоятельству…)

Резервисты и освобожденные марковцы атаковали одновременно Восточную базу в Каменоломне, там были дивизионные склады и здание комендатуры, где держали на гауптвахте всех пленных офицеров. У полковника Шеина была только одна попытка, и удалась она полностью. Оставшийся вместо комбата Гречкосия капитан Кобиков растерялся и счел бой проигранным, едва он начался.

На этом ее благородие госпожа Удача решила закрыть Шеину кредит. Да и эффект внезапности был утерян. Пока шла драка за стадион и базу в Каменоломне, майор Беляев привел батальон в состояние боевой готовности и даже попытался предпринять вылазку в Ивановку.

Будь радиостанции полка работоспособны, десантники мобилизовались бы еще раньше: получив сигнал тревоги из Кымыл-Муруна, где еще в десять часов вечера казаки из взвода спецопераций, пользуясь расхлябанностью охраны, развинтили оконные рамы танкового бокса, где их держали, и напали на караульных, сняв их так быстро и бесшумно, что в полусотне шагов, возле оружейного склада, точно такие же часовые так ничего и не услышали и не сообразили — пока не пришел их черед. Связист штаба успел добраться до рации — когда исход короткого боя между десантниками и казаками был уже ясен — но связь не установил: на советских частотах стоял такой хай, словно транслировали свадьбу самого Сатаны. И если бы каждое ругательство, отпущенное связистами по адресу радио-диверсантов, превратилось в пулю, то суммарный вес свинца намного превысил бы вес того, кому он предназначался.