— Еще не упала.

— Очень рад. Ну, сколько человек участвует в экспедиции? Добавьте, разумеется, офицера связи — оборудование рассчитано на всех.

— Десять.

— Замечательно. Кстати, ваши вещи так и лежат в камере хранения на автостанции в Бахчи. Вы еще помните номер ячейки?

— Нет, откуда?

— Номер 415, код — Криспин.

— Запомню. Спасибо, господин Остерманн.

— До завтра, — ответила трубка.

Князь ждал в некотором напряжении.

— Наш общий знакомый? — спросил он.

— Да, беспокоился о наших шмотках, что на автостанции в Бахчи. Ячейка номер 415, код — «Криспин». Очень легко запомнить — Шекспир, «Генрих Пятый», блестящий монолог Лоуренса Оливье.

— Слабо помню и Шекспира, и Оливье.

— «Нет, Уэстморленд, не нужно подкрепленья…» Речь перед битвой при Азенкуре. Большой шутник наш господин Остерманн.

— Ячейка 415, «Криспин». Bugger all, чувствую себя последним идиотом. Во что мы все ввязываемся?

— Ничего, уже недолго осталось. Жизнь коротка, потерпи.

— Переночуешь у меня?

— Нет, Гия, сегодня я ночую в «Шератоне».

— У тебя дядя-миллионер в Америке умер? — спросил потрясенный Берлиани.

— Iʼm the man that broke the bank in Monte Carlo![2] — пропел Артем и добавил: — Я еще и ужинаю в «Пьеро».

— Мальчик мой, женщины, вино и деньги погубят вашу душу. Твоя царица, да? — Князь улыбнулся, показав чуть ли не все тридцать два превосходных зуба.

— Моя царица.

— Слушай, познакомь меня с ней, а?

— Отстрянь. Ты высокий и красивый. Ты у меня ее отобьешь.

— Это комплекс неполноценности. Когда будешь переключать передачи, возьмись за рычаг, а не за…

— Гия, твои шуточки отдают казармой. В них я слышу гнусную зависть человека, который никак не устроит свою личную жизнь.

Князь Берлиани вздохнул.

— Аристократия — анахронизм, — сказал он.

Георгий действительно был заложником вековых традиций. Как единственный сын в семье, он был обязан жениться и произвести на свет наследника. Десять лет назад, как ему казалось, он решил проблему, заключив помолвку со своей троюродной сестрой, княжной Екатериной Багратиони-Мухрани. Княжна влюбилась в него с первого взгляда — немудрено, девятилетним девочкам свойственно влюбляться в красавцев-офицеров. Кето предстояло окончить закрытую школу в Англии, на что ушло бы, как минимум, восемь лет. Георгий рассчитывал, что детская влюбленность Кетеван за это время остынет в холодных стенах школы-пансиона.

Но его расчет не оправдался. И когда юная красавица вернулась из Соединенного Королевства, семья обрушилась на князя: женись! Закавыка: имелась еще некая Дженис, американская знакомая, которая уже три года как жила в Крыму — вроде бы как своей самостоятельной жизнью, но очень сомнительно, что только должность крымского представителя «Saatchi&Saatchi» соблазнила ее променять Балтимор на Симфи. Гия не знакомил ее с родителями. Старшие Берлиани расистами не были, но к мысли, что продолжатель их рода будет черным, их надо было приучать постепенно — так считал Гия.

Верещагин, как истинный плебей, полагал всю проблему надуманной. Стариков нужно было просто поставить перед фактом.

— Традиции и анахронизмы существуют постольку, поскольку мы их поддерживаем. Расторгни помолвку — и все дела.

— Меня распнут. — Князь немного помолчал. — И два раза пнут. И три.

— Пытаться сохранить этническую чистоту в условиях Острова — по меньшей мере, неразумно.

— Мои родные думают решить проблему за счет Общей Судьбы. Должен же в Грузии остаться кто-то из Джапаридзе или Церетели.

— Тебе и в самом деле годится только грузинка?

— Не мне — этим бешеным бабам, моим теткам, и матери.

— А если никого не найдется?

— Тогда, может быть, они согласятся на мой брак с Дженис. — Князь снова показал зубы. — Ты думаешь, почему я вступил в ваш клуб самоубийц?

— С дальним прицелом… А если серьезно, Гия — почему?

Берлиани слегка задумался.

— Не знаю, Арт. Может, потому, что я все-таки солдат. А солдату неловко сдаваться без драки.

— «Я дерусь, потому что дерусь»?

— Что-то вроде.

— Подвезти тебя в верхний город?

— Ого! Твоя царица живет в верхнем городе? А где же твое классовое чутье?

— Она там гостит.

Они расплатились и вышли на набережную. Солнце осторожно, как робкий купальщик, пробовало краешком воду, бриз ворочал трехэтажные облака.

— Когда увидимся? — спросил Георгий.

— Завтра.

— Уже завтра… — Берлиани оттянул пальцем воротничок. — Ладно, до завтра. Чимборазо и Котопакси…

— Керос и Наварон, Гия.

Они засмеялись, и вечер улыбнулся им улыбкой их детства.

Девицы Бутурлины, Мари и Натали, пребывали в некоторой растерянности. Сложилась, знаете ли, несколько необычная ситуация. Нет, то, что в гости к их экономке Анне Михайловне приехала ее дочь Тамара — мы вместе росли, знаете? Она была нам как сестра! — так вот, эта ситуация являлась вполне обычной. Но, видите ли, к Тэмми пришел ее молодой человек, капитан Вооруженных Сил Юга России, и вдобавок к тому — альпинист, который поднимался на Эверест вместе с Жоржем Берлиани (мечтательный взмах ресниц — ах, этот Жорж!). Конечно, такого человека никак нельзя не пригласить в гостиную. Девицы Бутурлины вцепились в капитана с двух сторон так, словно хотели препарировать его на предмет поисков пресловутой «военной косточки». Но не тут-то было: капитан оказался крепким орешком, и вдобавок — совершенно неинтересным типом. И как Жорж мог иметь дело с таким бесцветным человеком?

— Как вы относитесь к Идее Общей Судьбы, капитан? — Мари Бутурлина держалась в нарочито демократическом стиле и чай пила неформально, восседая на спинке дивана.

— Адекватно, мэм! — отсолдафонил Верещагин. В доме Бутурлиных он был и раньше, но дочерей хозяйки видел в первый и надеялся, что в последний раз.

Мари встопорщила перышки.

— Что значит «адекватно»?

— Это значит «как прикажут», мэм.

— Мари, не донимай господина Верещагина своей Идеей. — Натали работала на контрасте, она была светская барышня. — Извините ее, капитан, она такая фанатка ИОСа, что порою кажется более «левой», чем сам Лучников. Знаете, ведь Андрей у нас бывает… Не часто, конечно, но так, иногда… Он любит сидеть в том самом кресле, в котором сидите вы…

Артем добросовестно изогнулся, чтобы получше рассмотреть кресло.

— Я все-таки не понимаю, — ершилась Мари. — Вы будете стрелять в советских солдат, если вам прикажут?

— Приказ есть приказ, мэм.

— Перестаньте меня так называть, мы не в казарме. Мне просто хочется знать, какие-то свои, личные убеждения у вас есть?

— Сейчас Мари начнет обращать вас в свою веру. — Натали томно закатила глазки. — Мне так надоели эти политические диспуты! Иногда я думаю: хоть бы скорее пришли Советы, тогда все, по крайней мере, перестанут спорить, хорошо это или плохо…

«О да, — подумал Верещагин, — вот это в самую точку».

— Хватит об этом. Лучше расскажите немного о себе. Знаете, Тамара так мало о вас рассказывает. Кажется, вы только сегодня из Непала? Удивительная страна, не правда ли?

— Да, сударыня. Удивительная страна.

— Ваш загар совершенно великолепен. Мы еще не успели так загореть. Как называется гора, на которую вы поднимались?

— Мы не поднимались, мэм. Мы проводили экспедиционную разведку. Гора называется Лхоцзе.

— Наверное, альпинисты — это очень мужественные люди.

— Наверное, мэм.

— Знаете, все это так увлекательно, что когда-нибудь я все же соберусь и поеду в Гималаи. Что вообще в Гималаях опаснее всего? Лавины? Камнепады?

— Амебная дизентерия.

Мари разразилась хохотом, которому позавидовала бы любая портовая камелия с натруженными лопатками. Натали сделала вид, что ничего не заметила. Артем прикинул, не описать ли девушкам затруднения с диагностикой амебной дизентерии в горах — в общем-то, на большой высоте начинает нести многих, и поди ты разбери, от чего тебя несет… Но потом решил, что это будет перебор: в конце концов, он изображает бравого капитана, а не бравого фельдфебеля.