— Не понимаю, о чем вы говорите. — Она не мигая смотрела ему в лицо. Ложь давалась ей легко, и любого другого, скоре всего, ввели бы в заблуждение полный сожаления голос и беспокойство, кажущееся вполне искренним. — Не далее как сегодня утром я постаралась встретиться с сэром Перегрином и рассказать ему, как сильно меня огорчило то, что мисс Роллингз сочинила целую историю, чтобы быть представленной дедушке и мне.
— Да, держу пари, ты это сделала. — Томас сдвинул на затылок шляпу, размышляя о том, много ли можно сказать Маргарите, не вспугнув ее, и решил, что, имея дело с женщиной, не стоит волноваться из-за того, что сказал слишком много.
— Ты думаешь этого достаточно, чтобы замести следы? Или ты намерена лично пойти к Мэпплтону и умолять его не совершать необдуманного поступка, не жениться на женщине, ниже его по положению? Если так, то позаботься обзавестись свидетелями, поскольку едва ли стоит рассчитывать на то, что этот ошалевший от мыслей о деньгах дурак запомнит твой визит.
Маргарита выпрямилась и воинственно вздернула подбородок.
— Что за зловещие намеки. Я поверить не могу, что между нами происходит подобный разговор, и не могу понять, почему я стою здесь, выслушивая ваши оскорбления. Всего доброго, Донован.
— Это здесь ты встречаешься со своим мастером-картежником? Здесь, у конюшен? И сколько же еще времени Чорли будет выигрывать, прежде чем ты лишишь его последнего пенни, обрекши на позор и бесчестие? — спросил Томас, когда она повернулась к нему спиной, бесстрастно наблюдая, как напряглись и снова расслабленно опустились ее плечи.
Она медленно повернулась, склонив голову набок, и посмотрела на него так, будто он только что сообщил, что нашел утерянную формулу философского камня и хочет продать ее Маргарите за определенную сумму.
— Чего вы хотите, Донован?
Он не обратил внимания на ее вопрос.
— И не странно ли, что сэр Перегрин заговорил о какой-то расшифрованной им древней карте буквально на следующий день после того, как ты при мне пригласила его сходить с тобой в книжную лавку? Ты ведь приглашала его в книжную лавку?
— Если и приглашала, то что из этого?
— Я и сам сначала так подумал. Простое совпадение, подумал я. Но потом я сказал себе: Томас, а может, это не совпадение? Может, сказал я себе, она что-то замышляет? Замышляет какую-то каверзу.
— Понятно. — Маргарита натянуто улыбнулась. — И часто вы так сам с собой разговариваете?
Томас, проигнорировав ее шпильку, продолжал:
— Я подумал о сэре Перегрине. Он одержим идеей сделать себе имя в научных кругах и ухватится за любую возможность доказать всем свои исключительные способности. Он, что же, поплывет на днях в Италию искать несуществующие римские сокровища? Этого ты и добиваешься — порочить всех? Но нет, это не объясняет Джорджианы Роллингз.
— Вы сумасшедший, вы это знаете? Когда вы ложитесь в постель и закрываете глаза, вам не кажется, что под кроватью прячутся волосатые чудища? Или вы видите гоблинов, таящихся по углам? А может, вы любитель готических романов и вам повсюду мерещатся шпионы и злоумышленники?
И снова он не обратил на ее слова внимания.
— Я еще не вычислил, что ты запланировала для Хервуда. Но, как мне кажется, Хервуд несчастлив, а несчастливые люди уязвимы во многих отношениях. Остается граф Лейлхем. Я обо всех догадался, или есть и другие? Впрочем, неважно. Пятерых вполне достаточно, чтобы забот было по горло. Но лучше держись подальше от Лейлхема, Маргарита. Он не станет ничего предпринимать лично, а пошлет кого-нибудь разобраться с тобой. Хотя иногда, — Томас притронулся к едва зажившей руке, — он делает исключения.
— Я не собираюсь стоять здесь и слушать этот вздор ни секундой дольше, — с чувством воскликнула Маргарита. — Очевидно, в вашей пустой голове появилась одна навязчивая идея. Я вижу, что невозможно заставить вас прислушаться к голосу разума. Люди, о которых вы говорите, мои друзья. Очень хорошие друзья с самых моих детских лет. Да что там говорить, они из кожи вон лезут, чтобы облегчить мне выход в свет, поскольку знают, что я сирота. Я бы никогда не пожелала им ничего плохого.
Томас улыбнулся и широко развел руки.
— Твои друзья. Иуда однажды назвал Иисуса другом, так, по крайней мере, меня учили. Хотя, думаю, мне не следует сравнивать кого-то из этой пятерки с персонажами Евангелия. Признаюсь, ангел, ты для меня загадка. Любопытная, завораживающая загадка. Готов поспорить на новую трость Пэдди, ты что-то замышляешь, но ради спасения собственной жизни я бы не смог догадаться, что именно. Просто мне не повезло, и я невольно влез в ваши интриги.
Помолчав, Маргарита улыбнулась Доновану и, медленно приблизившись, положила руку на складки его галстука.
— А что потребуется для того, Донован, чтобы ты из них вылез?
У него неровно забилось сердце. Причиной тому были ее близость, ее лишь слегка завуалированное предложение, но больше всего — отвращение к ней и к себе самому за то, что ему очень хотелось сказать, что для этого потребуется. Ее губы, прижатые к его губам. Ее руки, крепко его обнимающие. Ее тело, мягкое и уступчивое под его руками.
— Они тебя обидели, да, Маргарита? — спокойно спросил он, пытаясь разглядеть на ее лице признаки внутренней боли, намек на то, какие чувства ею двигали. — Ты слишком горда и не стала бы делать того, что ты сейчас делаешь, не стала бы жертвовать своей невинностью в обмен на мое молчание, если бы эти люди не совершили чего-то непростительного. Что они сделали?
Ее пальцы зарылись глубже в складки его галстука, и он почувствовал их жар сквозь тонкую ткань рубашки.
— У меня есть вопрос получше, Докован. Что они сделали тебе? Почему ты так упорно ищешь с ними встречи, когда в Лондоне полно лордов и министров, пользующихся куда большим влиянием, способных оказать тебе большую помощь в выполнении твоей миссии миротворца? А Стинки вообще не занимает никакого поста в правительстве. Какой же выгоды ты ищешь? Почему так заботишься об их благополучии? Какие секреты хочешь скрыть?
Он обнял ее за талию и медленно привлек к себе, возбужденный еще более этой игрой в кошки-мышки, сознанием того, что в этой молодой женщине он, видимо, встретил достойного соперника в искусстве двойной игры.
— Сдаюсь, Маргарита. У тебя свои секреты, у меня свои. Только, пожалуйста, будь осторожна, не заходи слишком далеко.
Она выпустила его галстук и выскользнула из его объятий прежде, чем он успел ее удержать.
— Согласна. А сейчас, Донован, если не возражаешь, я тебя оставлю, и на сей раз не нужно меня удерживать. Ты можешь раскланяться со мной, если нам еще придется встретиться, но разговаривать вовсе не обязательно.
— Ты хочешь, чтобы я притворился, будто тебя не существует, — спокойно проговорил Томас, обретший равновесие так же быстро, как и она. — Но мы вращаемся в одном и том же узком кругу. Думаю, я не сумею выполнить твою просьбу. Кроме того, — он подмигнул ей, — ты и не хочешь, чтобы я ее выполнял. Можешь отрицать это, можешь залезть на крышу и кричать оттуда, что ты меня ненавидишь, но твое сердце говорит совсем другое. Разве не так, Маргарита?
Она набросила на голову капюшон, и его складки скрыли от него ее лицо.
— Опять ты ошибся, Томас Джозеф Донован. У меня нет сердца. Когда-то было, но оно разбилось некоторое время тому назад и склеить его оказалось невозможным. Может быть, если бы мы встретились в другое время, в другом месте, что-то интересное из этого и вышло бы.
Томас стал медленно, шаг за шагом приближаться к ней, не желая, чтобы она уходила, не желая терять то, что, как он знал, он еще не обрел окончательно.
— Интересное? О да, моя маленькая Маргарита, и возбуждающее, и приятное, и значительное, и долговечное.
— Такое же долговечное, как весенний снег.
— Ах, ангел, твои слова ранят меня. Неужели тебе совсем не любопытно?
— Нисколько. — Она отошла от него на шаг.
— В самом деле? Неужели ночью без сна, как это бывает со мной, представляя, каково нам будет вместе, тебе и мне? Двум авантюристам, которые могут приручить друг друга.
