Они ворвались в деревню, когда жрицы подняли над собой Чеха и Туснельду. В любой момент им могли перерезать горла. Лех выхватил лук со стрелой, выстрелил в сторону одетых в белые одеяния женщин. Тотчас свою стрелу послал Русс, а за ним и остальные воины выхватывали на ходу луки и стреляли в толпу.

Внезапное нападение большого числа квадов повергло в панику бургундов. Не оказывая сопротивления, они кинулись в разные стороны, оставляя раненых и убитых. Лех и Русс подбежали к пленникам. Те валялись на земле. Их быстро развязали, поставили на ноги. Туснельда была в полуобморочном состоянии и, как видно, плохо понимала, что происходит. Чех, растягивая бескровные губы в судорожной улыбке, проговорил с хрипотцой в голосе:

— Смерти в глаза смотрел. Жуткое это зрелище.

Разгромив селение, квады пошли дальше, а несколько человек сопроводили братьев и Туснельду до плота. Взяв шесты и весла, они погнали его на ту сторону Дуная. Чех окончательно пришел в себя, рассказывал братьям про свое пребывание в плену. Туснельда с отсутствующим видом лежала на помосте. Один из квадов догадался влить ей в рот вина, после чего она заснула. Чех сидел возле нее, глядел в ее бледное лицо. Иногда ее тело вздрагивало, она всхлипывала, как видно, во сне вновь переживая страшные картины жертвоприношения.

Через два дня на плоту они приплыли в Виндобону, прошли ко дворцу Аврелия. Извещенный слугами, тот выбежал им навстречу, как видно, ожидая увидеть сына. Не узрев Тибула, он с немым вопросом стал смотреть на Чеха, с лица его постепенно сходила краска, оно все больше становилось похожим на белую маску. Видя это, Чех поспешил успокоить его:

— Тибул жив, и я думаю, что скоро вернется домой.

— Заходи и рассказывай, — глухо проговорил Аврелий и первым пошел во дворец.

Рассказ Чеха успокоил его. Он оживился, даже повеселел, охотно пошел навстречу просьбе Чеха не держать пленницу в строгих рамках, а разрешил ей жить свободно у себя во дворце под наблюдением прислуги и позволил гулять по городу. Потом, хитровато прищурившись, он вдруг спросил:

— И что-то ты так усиленно просишь за нее? Уж не имеешь ли какие-то особые виды на княжну?

Чеху неловко было говорить, что он ни разу не вспомнил про Флавию. Но тот сказал:

— Не переживай за Флавию. Только ты отбыл к вандалам, как она схлестнулась с каким-то заезжим купчишкой и сбежала с ним в Рим.

Чех облегченно вздохнул. Он в последнее время думал и переживал, как будет отказываться от помолвки с дочерью правителя Иллирика; бегство ее решило задачу самым лучшим образом.

В тот же день к вождю вандалов был послан гонец с предложением об обмене Тибула и Туснельды.

И потекли спокойные дни встреч Чеха и Туснельды во дворце и долгие их прогулки по улицам города, а потом и в окрестностях. Она постепенно выходила из угнетенного, подавленного состояния, на ее лице все чаще и чаще появлялась улыбка, она стала понимать шутки, отвечала на доброту и участливое отношение. Ее поражал город Виндобона, который не шел ни в какое сравнение с племенной столицей. Ей доставляло удовольствие любоваться дворцом Аврелия с колоннами, капителями, высокими окнами с мозаичными стеклами, строгим порядком кирпичных домов на улицах.

— Виндобона — это настоящая деревня по сравнению с Римом, — как-то сказал ей Чех.

— А ты бывал в Риме? — загорелась она. — Расскажи, какой он?

— Нет, в Риме я не был, — с сожалением ответил он. — Но вот Аврелий родился в нем и хорошо его знает.

— Попроси его как-нибудь, может, не откажет…

Такой случай представился. На одном из ужинов, на который пригласили центурионов, Аврелий много выпил, вдруг расчувствовался и стал говорить, как он скучает по своей родине — Риму.

— Чем красив Рим? Мы бы с удовольствием послушали рассказ о нем, — обратился к нему Чех.

— О Рим! — патетично воскликнул тот и замотал пьяной головой. — Самый красивый город на свете! Видели бы вы блестящий мрамор дворцов, вилл и храмов, пышную зелень садов и парков. На холмах и в долинах теснятся дома желтого, розового, зеленого и синего цветов, многие из них в несколько этажей… А взойдешь на Палатин, и перед тобой открывается прекрасный вид на весь город и реку Тибр… Могучие стены окружают этот великий город, а он настолько разросся, что его прямые улицы, устланные камнем, выходят за пределы… По многочисленным водопроводам из окрестных рек течет к римлянам чистейшая вода, а сложная сеть подземных каналов выводит нечистоты за пределы города…

Он много еще говорил, расписывая дворцы своих родных и знакомых — царство роскоши и комфорта, где стены отделаны цветным мрамором, со своим водопроводом, обогреваемыми полами и маленькими бассейнами. В них всюду мраморные колонны, изящно поддерживающие потолок. На мозаичных полах изображены сцены из римской и греческой мифологии. Подбор изысканной мебели — столы из цитрусовых деревьев на ножках или слоновой кости, ложе из панциря черепахи…

— А здесь я гнию на отшибе, в глубинке, среди варварского населения, не видя блестящих постановок в театрах, выступлений настоящих ораторов и поэтов, рассуждений великих философов. То, что происходит в моем дворце — это бледная копия римской жизни…

И по лицу Аврелия потекли пьяные слезы…

Поразила Туснельду римская баня, выстроенная рядом с дворцом Аврелия. Она знала на своей родине деревянную баню — обыкновенную избу, приспособленную для мытья. В ней в больших котлах кипятили воду, воздух в ней нагревался от печи, там были удобные полки для мытья. Другой бани она не представляла. В ней было широко и просторно, не то что в деревенских мазанках, в которых повернуться негде…

А тут баня стояла на возвышении, двухэтажная, сложенная из кирпича, с мраморными колоннами, увенчанными замысловатыми, ажурными капителями перед входом. К ней от дороги вели широкие ступени, которые постепенно сужались и заканчивались площадкой перед высокой дубовой дверью резной работы. Слуги Аврелия ввели Туснельду сначала в огромный общий зал, потом ей была предоставлена одна из комнат для раздевания с удобной скамеечкой и вешалкой для белья. Из нее она попала в темную комнату с бассейном. Попробовала воду ногой — она была теплой. По маленькой лесенке Туснельда опустилась в воду и долго барахталась в ней, испытывая неизъяснимое наслаждение.

Приятно разогретая, она прошла в парную, там рабыня долго и умело натирала ее кожу мыльной мочалкой, пока кожа на ее теле не стала красной и горела, как от сильного жара.

Не дав остыть, рабыня повела ее в другой бассейн. Вода в нем оказалась такой холодной, что захватывало дух, но она легко справилась с новым ощущением и даже некоторое время поплавала.

Затем она снова вошла в парильню, вновь ее терли мочалкой, смывали мыло теплой водой, снова мыли и смывали. После этого ее провели в теплую комнату с диванами, застеленными белыми простынями, там она долго отдыхала.

Когда Туснельда вышла из бани, ей показалось, что будто снова родилась. Все прошлые заботы и волнения, страхи и ужасы отошли куда-то вдаль, на душе оставались только покой и умиротворение. Она снова хотела жить!

Вечером во дворец Аврелия пришел Чех. Когда он взглянул на нее, в ней все затрепетало, она перестала замечать окружающее; перед собой она видела только его — сильного, спокойного и очень доброго человека, которого она горячо любила и которому могла вверить свою судьбу.

Целый вечер она незаметно, но постоянно следила за ним и ждала, когда он подойдет к ней. И он подошел. Помаргивая голубыми глазами с белесыми ресницами, он спросил, слегка смущаясь:

— Туснельда, не хотелось бы тебе прогуляться вокруг дворца?

О, как бы ей хотелось пройтись не только вокруг дворца, но и уйти далеко-далеко с этим обожаемым ею человеком! Но она ничего не сказала, а только кивнула головой и пошла следом за ним.

Едва они вышли из дверей и оказались в темноте ночи, как, не сговариваясь, повернулись друг к другу и поцеловались. Это был их первый поцелуй, нежный, долгий и сладкий…