Купание состоялось. Лех выскочил на плот, дрожа и подпрыгивая, начал приговаривать:

— Чех, дай винца глотну, а то сдохну от холода!

Братья смеялись, глядя на него.

Ветер потихоньку стал стихать, в облаках образовалась пройма, сквозь нее заголубело небо, поток ярких радужных лучей брызнул на кроны деревьев, на водную поверхность реки. Даже Туснельда приободрилась, стала с интересом наблюдать за берегами.

К вечеру совсем распогодилось, ярко засветило солнце, будто и не было только что буйства природы. Впереди появился остров. Он невысоко возвышался над водой, верхушка его была покрыта густым кустарником. На песчаном берегу валялись тысячи ракушек. Как видно, вода сошла недавно, ракушки не успели уползти следом за ней. Под солнцем их створки раскрылись, и чайки устроили кровавое пиршество. Сидели эти крылатые хищники среди грязных водорослей, огрузневшие от обильной пищи, ленивые и полусонные; изредка какая-нибудь из них вдруг издавала гортанный, душераздирающий крик:

— Иэ-хе-хе-хе-хе!

Мрачное, жуткое зрелище.

Чех подозвал Леха и Русса, провел короткое совещание.

— Что будем делать ночью — поплывем или пристанем?

— Плыть надо, дома быстрее будем, — ответил нетерпеливый Русс.

— Ночи безлунные, темные, — возразил ему Лех. — Не углядишь, напорешься на берег или остров какой-нибудь. Во сне и утонуть легко.

— Тогда ищем место для стоянки, — распорядился Чех.

Выбрали невысокий берег с ровной площадкой. На ней росли четыре раскидистых тополя, которые давали обильную и густую тень, под ногами песочек, ветры продували стоянку, отгоняя мух и комаров. Лях встал на краю берега и, теребя рыжеватую бородку, проговорил с чувством:

— Эх, постоять бы здесь денечка три-четыре, рыбой, грибами и ягодами закормил!

В последующие дни стояла теплая, солнечная погода, плавание проходило без происшествий. Русс откровенно радовался:

— Это же надо было Чеху такое придумать — плыть на плоту! А то сейчас шлепали бы по оврагам и буеракам и, дай-то боги, за месяц до Дуная добрались. А тут вот он, скоро появится перед нами!

Чех, не перестававший краем глаза наблюдать за Туснельдой, заметил, что она перестала дичиться, иногда прислушивалась к разговорам братьев, порой еле заметно улыбалась шуткам, а когда Лех оказался наверху шеста и оттуда полетел в воду, от души расхохоталась. Видя это, он решил как-то подсесть к ней и завести беседу.

— Княжна, у тебя есть жалобы на твое житье?

Туснельда тотчас насупилась и, непримиримо взглянув на него, ответила с вызовом:

— Мне что, благодарить вас, что похитили из отчего дома?

— Но согласись, что отношение к тебе во время всего нашего пути было в высшей степени вежливое и учтивое. Даже за попытку побега ты не была наказана.

— Еще чего не хватало!

— Другие могли связать по рукам и ногам и в таком виде оставить на все время следования.

Девушка поджала губы и ничего не ответила.

Приближение могучего Дуная чувствовалось по многим приметам: и течение стало медленнее и спокойнее, и стаи чаек метались в большем количестве, и берега стали ниже. Наконец Морава расширилась и превратилась в один из лиманов великой реки. Случилось это под вечер, на шестой день плавания.

— Ну что, махнем без остановки на ту сторону? — предложил Чех.

— Махнем! — тотчас поддержал его Русс. — А что нам потому что?

— Придется всю ночь грести, — задумчиво проговорил Лех. — Хватит силенок? А потом вдоль берега до Виндобоны плыть и плыть…

— Целый день болтались без дела, стоит поднапрячься!

— А лучше переспать на бережку, а уж завтра с новыми силами одним махом оказаться в родных просторах, — не сдавался Лех.

— Тем более что находимся мы во владениях дружественного нам племени квадов, — подытожил Чех. — Гребем к берегу!

Местом нового пристанища стала зеленая лужайка с пологим сходом к воде. Плот, как обычно, укрепили на двух кольях, занялись привычным делом: Лех ушел глубоко в лес собирать грибов к ужину, Русс следом за ним отправился искать березовых дров, а Чех нарубил тонких ивовых веток, стал налаживать шалаш. К нему подошла Туснельда, начала помогать.

— Тошно сидеть без дела, — с извиняющейся улыбкой произнесла она.

Чех почему-то очень обрадовался ее помощи, наверно потому, что впервые она не дулась на него и не сторонилась, а разговаривала дружеским тоном.

— Скоро будем дома, — сказал он. — А там, смотришь, и до твоего дня освобождения недолго останется. Я думаю, твой отец очень скоро отпустит Тибула, а уж Аврелию тебя держать совсем нет смысла.

— Я тоже так считаю, — согласилась она.

— Не будешь на нас, братьев, в обиде за отношение к тебе?

Она лукаво взглянула и ответила с улыбкой:

— Наоборот. Я буду всегда признательна за ваше благородство.

Каркас шалаша был готов. Чех, взяв топор, отправился вглубь леса, чтобы нарубить еловых лап для крыши. Он уже заканчивал работу, как вдруг услышал какой-то шум на берегу, затем девичий крик. Его всего будто молнией пронзило. Он понял, что случилось что-то страшное, непоправимое. Не выпуская из рук топора, кинулся к стоянке. То, что увидел, потрясло его и кинуло в бессильную ярость: с десяток воинов стояли на их плоту и плыли на противоположную сторону, и среди них находилась Туснельда; руки ее были завернуты назад, а рот зажат ладонью; она извивалась в крепких объятиях, глаза ее были наполнены ужасом и призывом о помощи.

Чех стоял на берегу, в исступлении сжимая в руках топор, бессильный что-либо сделать.

С плота сначала раздавались веселые, разудалые крики, а потом издевательский смех и безудержный хохот; все потешались над ним, таким беспомощным и обескураженным.

Чех узнал их. Это были бургунды. Узнал по их крикливым, петушиным нарядам. Племя беспокойное и непостоянное, то заключавшее клиентские договоры с Римом, то нарушавшее их. Сейчас они, как видно, возвращались из набега на соседей, что было видно по мешкам, сверткам и прочим вещам, погруженным на плот. Что поделать, но крепко они, братья, помогли этому разбойничьему отряду, пристав с плотом именно в этом месте!

Выбежали из леса братья.

— Что стряслось? — спросил Лех, тяжело дыша.

— Бургунды, — только и смог выговорить Чех… — И Туснельда с ними.

— Говорил я, что надо было… — начал Русс, но Чех так взглянул на него, что он сразу замолк.

Уселись рядом на берегу, молча наблюдая, как плот медленно уплывал на ту сторону. Наконец бургунды пристали к берегу и скрылись в зарослях леса.

— Значит, конец всему, — подытожил Лех. — Туснельда во власти другого племени.

Наступило тягостное молчание.

— Вот что, братья, — наконец проговорил Чех, — надо Туснельду вызволять из плена. Иначе нам цена всем троим — одна унция.

Унция в Риме была самой мелкой монетой.

— Пойти и погибнуть из-за какой-то девки? — возразил практичный Лех.

— Почему погибнуть? Наоборот, остаться живыми, но ценную пленницу вырвать из рук бургундов. Иначе с какими глазами заявимся к Аврелию? Что мы скажем? Сына его Тибула ему не вернули. Похитили дочь вождя вандалов и ту позорно упустили. Да нас засмеют в Виндобоне!

— Нет, я все равно против. Мы рискуем нашими жизнями. Проще явиться к Аврелию, рассказать, как есть. Он обратится к вождю бургундов, предложит хороший выкуп, и все устроится самым наилучшим образом!

— Это оставим на крайний случай. А сейчас все-таки попытаемся выкрасть нашу пленницу.

— Что ты к ней так прикипел? — удивился Лех. — Влюбился, что ли?

— Влюбился не влюбился, но по-другому поступить я не могу.

Чех и сам удивлялся своей настойчивости. Кажется, чего проще: вернуться в Виндобону, Аврелий ради сына даст любой выкуп, Туснельда окажется на римской территории… Но стояли перед ним глаза Туснельды, наполненные мольбой о помощи, и он ничего не мог с собой поделать. А ведь как прекрасно все складывалось. Девушка перестала бояться братьев, прониклась доверием к ним, Чех вел с ней пусть простые, но очень милые беседы, она даже благодарила за благородное обращение с ней. И вдруг все рухнуло в одночасье… Нет, не может, не в силах он оставить все как есть и уплыть на ту сторону Дуная, даже не предприняв никакой попытки освобождения!