Никита огляделся…

Правда, удалось ему разглядеть немногое: отрезок насыпи, рельсы, какие-то темные кусты… И светящийся циферблат своих часов.

Это был самый темный час ночи. Удачное время для того, чтобы сойти с поезда — ничего не скажешь!

Если даже в этой черной мути и были какие-то ориентиры, на которые можно пойти — крыши домов, например, — то сейчас они терялись в непроглядной ночной мгле. К тому же, когда стих шум поезда, наступила невероятная тишина.

Лопухин попристальнее огляделся в этом безмолвии, где не предполагалось, по прогнозам проводницы, ни одной живой души…

Ему не было известно, что должны ощущать астронавты, высаживаясь на безлюдной планете, на которой до них никто не бывал, но сейчас ему казалось, что их впечатления все-таки поприятнее. По крайней мере, за спиной у астронавтов был космический корабль, на который всегда можно вернуться. А тут чего ждать?! Пока через неделю снова пройдет поезд? И хорошо, если остановится на три минуты… «По старой памяти», — как сказала бы проводница.

Глаза все-таки понемногу привыкали к непроглядной тьме…

И в состоянии, близком к отчаянию, Лопухин снова огляделся по сторонам. Огляделся — и радостно присвистнул…

Неподалеку от него прилаживал рюкзак на спину бородатый мужик, явно сошедший с поезда — очевидно, из соседнего вагона! — вместе с ним.

— Эй! — радостно бросился к нему Лопухин. — Эй, приятель!

Мужик молча продолжал возиться с огромным рюкзаком.

— Не возьмете меня в попутчики? — заторопился Никита. — А то ни зги не видно… Я тут, знаете ли, не местный…

Мужик и бровью не повел.

— Вы не подскажете по крайней мере, где здесь можно переночевать? — уязвленный этим непоколебимым и гордым молчанием, поинтересовался Лопухин.

Мужик молчал.

Наконец, приладив рюкзак — можно было подумать, что именно это важное занятие и не позволяло ему отвлекаться на всякую ерунду, — он мельком взглянул на Никиту… И вдруг, буркнув сквозь зубы:

«За мной иди!», двинулся вперед.

Остаток ночи Лопухин провел, доедая взятые в дорогу чипсы и дремля на лавке в углу избушки путевого обходчика. Отчего-то у него было ощущение, что засыпать не стоит. Однако перед самым рассветом, когда сон одолевает сильнее всего, его все-таки сморило.

Проснулся Лопухин оттого, что голове было неудобно — рюкзачок, который он положил под голову, теперь под ней отсутствовал. Более того, при тусклом свете керосиновой лампы Никита обнаружил, что в этом его рюкзаке теперь с большим интересом роется его бородатый попутчик. Причем делал это бородатый молчун очень увлеченно, как, видно, и все остальное в жизни, не обращая на Лопухина ни малейшего внимания.

— Эй, приятель! Ты, часом, не ошибся рюкзаком? — Никита как можно любезнее попытался все-таки привлечь к себе его внимание.

— Цыц, козявка! — Мужик поднял голову, довольно весело ухмыльнулся и показал Лопухину нож.

По детским впечатлениям от русского языка слово «козявка» запомнилось Лопухину как крайне обидное. Так школьники постарше обращались к первоклашкам в школе, в которой Никита успел поучиться.

— О'кей… — вздохнул Лопухин. И, приподнявшись на скамье, врезал мужику ребром ладони по запястью. Нож упал на пол. Далее последовал короткий, но внушительный удар по голове позади уха, когда бородатый нагнулся, чтобы схватить нож. Далее должен был бы последовать удар ногой в лицо, когда тот отшатнется…

Но Никите явно попался понятливый собеседник, знакомый с развитием сценария.

— Ладно, ладно… Размахался! — буркнул бородатый, разгибаясь и потирая ушибленную руку. И бросил Лопухину его рюкзак:

— Лови! Я ведь ничего и не взял…

— А зачем полез?

— А как же, парень… Надо же познакомиться! Кто ты такой? И какого лешего тебя сюда занесло?

— А спросить нельзя?

— Спросить? — Бородач недоверчиво ухмыльнулся. — Да наврешь ведь с три короба! Сколько по свету мотаюсь, никогда не видел, чтобы в дороге кто о себе правду рассказывал. А может, ты убивец — из тюрьмы бежал? Я засну, а ты чик по горлу?

— А может, это ты убивец?

— Может, и я…. — добродушно согласился бородач. — У меня ведь на лбу тоже не написано.

— Любопытно…

— Да ты зла не держи! У нас тут знаешь как? Пока по морде не получил, считай, не познакомился…

— Ну, можа, хватит?! — цыкнула на них из-за перегородки обходчица. — Спать не дают! А то выгоню всех на улицу!

— Ну, хватит так хватит… — миролюбиво согласился Лопухин.

Оригинальный способ знакомства и сбора данных о попутчике — пошарить в его вещах и получить по морде — показался Лопухину, в общем, не лишенным некоторой логики. Очевидно, здешние нравы уже брали свое.

Утром, когда стало светло, оказалось, что полустанок — это, кроме избушки путевого обходчика, еще несколько брошенных пустующих домов, за которыми начинается тайга. Вот, собственно, и все…

Однако все, что ни делается, делается к лучшему.

После стычки Иван, так звали бородатого, отчего-то помягчел душою и вроде как проникся к Лопухину некоторой симпатией. Он даже благосклонно выслушал Никиту, пытавшегося выяснить, как ему добраться до пункта назначения.

— Добраться-то туда, конечно, можно, — наконец заключил бородатый, почесывая в затылке. — Да только один тыле дойдешь…

— Точно?

— Уж поверь! — ухмыльнулся Иван. — Ты чего там забыл-то, парень? — как бы ненароком осведомился он у Лопухина. — Чего там ищешь?

— Сказал бы тебе, Иван, да ты все равно подумаешь, что я тебе лапшу на уши вешаю… Подумаешь, что вру! — ушел от ответа Никита.

— Ну, ну… Это точно, так и подумаю, — прищурился бородатый. — Ладно, так и быть…. — заметил он. — Возьму тебя с собой. Вроде как выходит, что нам с тобой по пути.

— Да? — обрадовался Лопухин.

— Судьба, видать. А парень ты, видно, не промах.

Вдвоем, если чего, обороняться сподручнее.

— А что, тут опасно?

— Тайга, она и есть тайга. Все может быть. Это тебе не парк культуры. В общем, щас пожрем и двинемся.

— А на чем мы поедем? — простодушно поинтересовался Лопухин.

— Поедем?! — Мужик расхохотался. — Ну ты и барин! Насмешил… Ездить теперь будешь, когда домой к себе вернешься. Если вернешься!

— А пешком долго идти?

— Тут, парень, такие маршруты… Сегодня у нас что, понедельник?

— Понедельник.

— Так вот, запоминай. В понедельник выходишь.

Три дня идешь на восток. В четверг поворачиваешь направо.

— А дальше? — ошеломленно поинтересовался Никита.

— А дальше до самой субботы шпаришь вперед, не сворачивая!

Бородатый расхохотался, вполне довольный тем, как у Лопухина отвисла челюсть.

— То-то, барин!

— Неужели никакого другого способа нет, Иван? — изумился Никита. — Все-таки третье тысячелетие уже на дворе. На Луну люди летают.

— Эти, кто у вас там на Луну летает, нам не указ, — сурово заметил Иван, — у нас тут свои порядки. Тише едешь, дальше будешь. — И, чуть смягчившись, пояснил:

— У кого деньги есть, тот может и тут полетать. На вертолете. Не возбраняется. Зафрахтуй вон у нефтяников — у них все есть… Хорошо заплати — они и на Луну тебя отвезут. Однако у меня таких бабок нет! Столько ребята-вертолетчики стали драть — ужас… Приходится на своих двоих передвигаться.

— У меня деньги есть, — заметил Никита.

— Тогда тебе, парень, надо было раньше думать.

Здесь уж ты вертолетов не найдешь. Тогда жди поезда, возвращайся до Прокопьевска, и там уж на вертолете… Либо сейчас со мной.

— Я с тобой. Иван, — согласился Лопухин.

На третий день, распухшие от комаров, они, можно сказать, почти подружились. А после того как Лопухин заключил с Иваном нечто вроде договора, что берет его в проводники и хорошо заплатит, их отношения и вовсе приобрели надлежащую легитимность.

Впрочем, откровенности это особо в их отношениях не прибавило. О том, что делает в тайге его попутчик, Лопухин знал по-прежнему столько же, сколько и в первый день знакомства, то есть ничего. Впрочем, и о цели своего путешествия Никита не слишком распространялся.