Приказ Управления был таким: если на яхте «Тоси» больше нет пострадавших, то ей следует оставаться на месте и продолжить поиски. После того как Такэити сообщил место происшествия — двадцать миль к юго-востоку от мыса Отама (мы находились не так далеко от этого места) — управление запросило имя пострадавшего, возраст, адрес и место работы. Такэити спокойно и точно стал отвечать по каждому пункту. Мацусита Рёдзи, 27 лет, проживает по адресу: город Токио, район Сэдая…

Но название профессии упавшего за борт — стилист — дежурный никак не мог понять.

— Чего-чего?

— Стилист.

— Стилист, говоришь? Понял.

— Именно так. Стилист.

— А что это такое? — услышал я нашего сегодняшнего дежурного радиста по фамилии Имаока.

— Ну, это такая новая профессия. Это такой специалист, который моделям и актрисам, в общем, молодым дарованиям, создает образ — прическу придумывает, одежду. Я с такими людьми часто по рабочим делам встречаюсь.

Имаока работал в рекламной компании.

— Ты его хорошо знал?

Имаока молча кивнул.

В этот момент свободные от дежурства и уставшие до смерти члены экипажа спали, но тут все поднялись и окружили передатчик. Кто-то подошел к вымокшему до нитки дежурному, находившемуся на кокпите, и узнал все подробности.

Потом еще кто-то высунул нос из рубки и раздосадованно спросил дежурного: «Ну, что там на улице?»

Тот, кто на этой «улице» находился, обернулся и так же раздосадованно ответил: «Ветер крепчает. Волны еще больше стали. Вот так вот. Того парня, который свалился, уже не спасешь».

— Прошел час и девять минут. Какая сейчас температура воды? — спросил Имаока.

— Мы сейчас как раз в холодном слое. Градусов пятнадцать.

— В таком случае можно продержаться десять часов. То есть до рассвета ему не дожить, — сказал Имаока, глядя на циферблат своих часов.

— Температура здесь не так важна, но только он в таких волнах захлебнется. На поверхности ему никак не удержаться.

— А сейчас он еще жив?

Странно, но только сейчас в голосах собеседников появилась какое-то живое чувство.

— Ну что? Узнал что-нибудь новенькое про этого парня с «Тоси»? — спросил кто-то с кокпита.

— При таких делах никакой надежды нет.

— Что там, наверху? Стропы как следует привязаны?

— Все в порядке. Кое-как живы пока.

Стыдно сказать, но когда мы услышали о несчастном случае, у нас вдруг проявилось какое-то нездоровое, лихорадочное оживление, хотя до этого в кают-компании царила тишина. Не только там, но и на палубе, поливаемой дождем и брызгами от волн.

Сам я из разговоров по рации все больше убеждался в том, что оказавшийся за бортом человек обречен на неминуемую смерть. В то же самое время в моем теле просыпалась какая-то мощная энергия, которую невозможно описать словами. Погибшего товарища было жаль, но как-то отдельно от этого, а может быть, именно благодаря этому, я ощущал самодовольство от того, что я, в отличие от этого человека, закончившего свою жизнь в волнах разбушевавшегося моря, дышу и живу. Наверное, думать так — не уважать покойника. Возможно, не только на море, но и на суше мы тихонечко потираем руки, когда узнаем об ужасных несчастьях, постигших других людей, о крушениях их судеб… Нет, наверное, все же не совсем так.

Ну, так или иначе, неожиданная смерть товарища вызвала в нас прилив новой жизненной энергии, это несомненно.

После окончания сеанса радиосвязи мы еще раз обсудили нашу тактику и внесли в нее определенные изменения; мы пересмотрели порядок дежурств и решили провести наших соперников, которые застряли там же, где и мы; мы решительно отошли от берега и на следующий день догнали яхты, которые шли первыми.

Если быть точным, вряд ли у нас было время, чтобы скорбеть о смерти товарища. Ведь мы тоже находились рядом со смертельной пучиной.

Известие о чужой трагедии заставило нас по-иному отнестись к своей жизни, иначе ощутить себя. Наши сердца забились чаще при известии о чужом несчастье, чужая смерть заставила нас еще раз ощутить страшную радость от того, что мы живы.

Мне кажется, что погибший товарищ не стал бы осуждать нас за это.

Когда отец умер, он, говорят, однажды появился в доме близкого ему человека. Я узнал об этом через какое-то время после его смерти, и мне понравилась эта странная история.

Время от времени другие люди обсуждают этот случай. То, что в истории фигурирует мой родной отец, еще более укрепляет во мне интерес к людям, но главное то, что подобный поступок был вполне в характере моего отца.

Отца видели в доме старинного рода Коно. Хозяйничала там женщина, которая в свое время свела отца с его будущей женой.

Вечером того дня, когда умер отец, эта женщина вешала в своей гостиной новый свиток. В этот момент со стороны сада на открытую веранду поднялся отец. Он снял шляпу и уселся на полу.

— Господин Киёси, что же вы на веранде сидите? Заходите в дом, — приветливо проговорила женщина, пошла за подушкой для сидения и вернулась на веранду, но отца уже не было. Она весьма удивилась и спросила домашних, не видели ли они, как кто-нибудь заходил в сад, но ответ был отрицательным.

Почему дух является именно этому, а не какому-то другому человеку, остается загадкой, но я думаю так: то, что отец выбрал именно сваху, которой был многим обязан, свидетельствует о нем с самой лучшей стороны. Я хорошо представляю себе, как на исходе дня отец, сутулясь при своем высоком росте, поднимается на веранду со стороны гостиной, он садится на краю веранды с фетровой шляпой в руках.

Увидев призрак отца, госпожа Коно переполошилась, приехала в Токио. Там она убедилась, что отец был у нее в час своей смерти.

Я осмотрел гостиную в доме Коно, но узнать, какой дорогой пришел и ушел отец, возможности не было. А по какой дороге он шел из Токио в Асия в районе Кансай, где жили Коно?

Я не знаю, кто додумался до того, что есть река смерти. По я твердо уверен в том, что и вправду жизнь от смерти отделяет нечто, похожее на реку. Есть люди, которые эту реку видели: они думали, что уже умерли, но потом оживали. Перед тем, как перебраться через эту реку, отец и решил навестить Коно.

Один из моих друзей видел реку смерти. Это был депутат парламента Тамаоки Кадзуро. Он умер от рака, а перед этим мучился от тяжелейшего диабета. Он не обращал внимание на болячки, но когда чуть не умер на больничной койке, он, по его словам, эту реку видел. Когда он впал в кому, он видел некую белую ленту, похожую на Небесную реку (Млечный Путь?). А еще — ему во сне часто появлялся покойный старший брат, который его очень любил. Стоя у стены палаты, он очень ласково говорил: «Послушай, Кадзуро. Если тебе так плохо, может, пойдем со мной? Я тебе и руку подам».

А за спиной старшего брата струилась эта белая река. Кадзуро уже было хватался за протянутую ему руку, но в последний момент передумывал, говорил, что у него здесь еще куча дел, и оставался лежать на койке.

«Не знаю уж, что меня останавливало, но только я знал, что если он возьмет меня за руку и я перейду через реку, все будет кончено. Река блестела, она была похожа на белую ленту, и я помню, что подходил к ней совсем близко».

Мой младший брат Юдзиро рассказывал мне, что тоже подходил к этой реке. Он заболел диковинной и страшной болезнью — аневризмой, и находился буквально на пороге ада. Для участия в регате я в то время уехал довольно далеко — в Огасавару. В то время нормальных телефонов там не было, я разговаривал по «воздушке», слышно было плохо. Главный врач токийской больницы разъяснил мне, что это за болезнь, сказал, что исход операции непредсказуем, а потому решение об операции должен принимать близкий родственник, желательно мужчина, в связи с чем он просит меня срочно вернуться в Токио. Слушая его взволнованный голос, я понял, что дела плохи.

В чем суть этого заболевания? Из-за атеросклероза стенки аорты теряют эластичность и становятся дряблыми, происходит расширение аорты или выпячивание какой-то ее части. Истончение стенок приводит к внутреннему кровоизлиянию, происходит отрыв части сосуда. Именно это и случилось с братом. Я в этих делах ничего не понимал, но даже мне было ясно, насколько это опасно. Куда изливается кровь после разрыва внутренней стенки сосуда? Если внешняя стенка не выдерживает давления крови, тогда грудная клетка и брюшина заливаются кровью…