Завтрак за разговорами затянулся. Прислуживали за столом одни мужчины-лакеи. Ни Маруська-фаворитка, как я прозвал про себя «аморетку» предка, ни Аля не появлялись.

Долго слушать идеалистический бред Антона Ивановича мне стало скучно. Я стал искать подходящий момент уйти из-за стола. В дело вмешался случай. Во двор усадьбы въехала пароконная коляска и, громыхая колесами, подкатила к крыльцу.

— Это мой сосед, помещик Петухов, — назвал приехавшего гостя предок, выглянув в окно. — Очень приятный человек. Мы с ним как познакомились, так сразу и сошлись. Я тебя ему представлю.

— Ни в коем случае, — возразил я, делая испуганные глаза. — Ты посмотри, во что я одет. Пока не переменю платье по вашей моде, мне ни с кем нельзя встречаться. Представь, какие разговоры пойдут по округе.

Антон Иванович озадаченно посмотрел на меня. Он уже привык к моему экстравагантному платью и перестал замечать его несообразность эпохе.

— Однако ж, ты прав. В таком обличье тебя можно только жирондистом представить. Велеть, что ли, сказать, что меня нет дома?

— Не нужно, — поспешил сказать я, не желая весь день слушать его политические теории, — он тебя уже увидел в окне, еще обидится. Лучше я пойду к себе в комнату, а ты с ним пообщайся.

— А не заскучаешь? — встревожился Антон Иванович.

— Заскучаю — схожу погулять, — успокоил я хозяина, спешно покидая гостиную.

В доме было тихо. Слуги не шныряли по комнатам, и не у кого было спросить про Алевтину. Я побродил по дальним покоям и отправился к себе на антресоли. По пути мне встретился уже опохмелившийся мужичок, разбудивший меня утром.

— Эй, братец, — окликнул я его, — тебя как зовут?

— Тихон, — ответил он недовольным голосом.

— Пойди-ка ты, Тихон, в девичью и пришли ко мне Алевтину.

Мужик недовольно дернул плечом, ничего не ответил и пошел своей дорогой. В моей комнате было еще не прибрано. «Туалетные принадлежности» лежали там же, где я их оставил. Кровать была не заправлена. Я уже почувствовал себя «барином» и возмутился нерадивости слуг.

Стоя у окна, я с нетерпением ожидал Алю. Она не появлялась, как и сгинувший Тихон. Я потерял терпение и собрался сам отправиться на ее поиски, когда мужик вернулся один.

— Это-ть, значит, в девичьей ее нету-тъ, — лениво позевывая, сообщил он.

— А где она?

— Видать, в людской, — после долгого раздумья сказал слуга.

— Так почему ты ее не поискал?

Тихон тупо уставился на меня, опять задумался и, наконец, удивился:

— Ты ж велел с девичьей ее позвать.

Будучи «фальшивым» барином, я не поверил в его глупость.

Такими «примочками» он может «лечить» своих господ. Если его не приструнить, он до вечера будет морочить мне голову. Поэтому, как дитя своего времени, я пошел радикальным, большевистским путем. Я сгреб умника за грудки и молча пару раз приложил об стену и поводил кулаком у самого носа.

— Алевтину найти сей секунд. В комнате убрать. По выполнении доложить. Задержишься — прибью, — очень спокойным голосом поведал я Тихону и вышвырнул его за дверь.

После глухого удара стукнувшегося о стену тела послышался резвый топот сапог. Тонкий намек был правильно и своевременно понят. Буквально через минуту прибежали давешние подростки и унесли бадью, за ними пришли знакомые мне по бане девчонки, подтерли пол и заправили кровать.

Минут через пять, наконец, проснувшийся, улыбающийся Тихон сообщил через открытую дверь:

— Идет, барин, идет, Алевтинка-то!

Мне показалось, что он рассчитывает на мой восторг и благодарность. Я наградил его высокомерным кивком. В этот момент в комнату вошла Аля. Она была совсем бледная, с запавшими, лихорадочно блестящими глазами.

— Господи, что с тобой? — встревожено, спросил я.

— Прости, барин, занедужила, — ответила девущка и пошатнулась.

Я подхватил ее под руку и помог дойти до кровати. Приложил ладонь ко лбу, она вся пылала.

— Что у тебя болит?

— Голова болит, и кашель бьет, — ответила Аля и надсадно закашлялась.

Я в первую минуту растерялся, не зная, что предпринять. Сначала подумалось, не может ли быть ее состояние результатом наших ночных игрищ.

Однако кашель никак не вязался с нервным стрессом. Я опять приложил губы к ее лбу, температура была никак не меньше тридцати восьми, и то в самом лучшем случае. Пульс частил и был очень неустойчивый. Я запер двери, снял с девушки рубашку и велел глубоко дышать.

Без фонендоскопа прослушивать легкие было затруднительно. Однако, промучив девушку несколько минут, я все-таки различил сильные хрипы. Похоже было на воспаление легких или, правильнее, пневмонию. Где она в такую теплую пору смогла так сильно простудиться, было совершенно непонятно.

Тем временем Але стало совсем худо, ее начало знобить, и она принялась задыхаться. Я уложил ее на взбитую перину и укрыл до горла одеялом.

«Хуже нет, чем лечить близких людей», — вспомнил я слова одного старого врача. Я взял себя в руки и решил подойти к проблеме системно. В наше время воспаление легких лечится за пять-семь дней антибиотиками. О том, как эту болезнь лечили раньше, я имел представление весьма приблизительное. То, что до изобретения пенициллина сия напасть была почти смертельной, я знал.

Продолжалась она несколько недель, пока не наступал «кризис», когда или организм справлялся с воспалением и высокой температурой или, что бывало чаще, человек умирал.

Я прикинул, что можно сделать в теперешней ситуации, и велел Тихону принести необходимые подручные снадобья. Он активно включился в хлопоты, выказывая веселый, покладистый нрав. Для того, чтобы сбить температуру, как только у Али прекратился озноб, я обтер ее с ног до головы водкой. Велел на кухне приготовить клюквенный морс и поил ее то им, то водой с медом. Девушке стало немного легче, но, думаю, не от лечения, а от заботы и внимания.

Мне удалось выяснить, где она умудрилась подхватить пневмонию: весь вчерашний день, до нашей встречи, Аля проработала в леднике.

Утомленная суетой и лечением, Аля заснула, а я, чтобы не беспокоить ее, вышел в коридор. Верный Тихон сидел на скамейке в ожидании распоряжений.

— Есть здесь хорошие знахарки? — спросил я его.

Тихон помрачнел и буркнул что-то маловразумительное.

— Ты мне не крути, — сердито сказал я, — так есть или нет?

— Есть одна, бабка Улька, — неохотно перешел на членораздельную речь слуга, — только она не чистая.

— В каком смысле, — не понял я, — грязная, не моется, что ли?

— С нечистым дружбу водит, — перекрестившись, ответил он.

— А лечить она умеет?

— Кого лечит, а кого и нет.

— Давай быстро беги за ней, только без своих выкрутасов!

— Можно, я мальца пошлю? — побледнев, попросил слуга. — Оченно она меня не любит…

— Пошли, только чтобы быстро, одна нога здесь, другая там!

Тихон закивал головой и бегом бросился выполнять приказание.

Я вернулся в комнату и присел на лавке у окна. Я смотрел на осунувшееся лицо девушки и диву давался тому, что со мной происходит.

Меня разрывает от жалости к ней. У меня дрожат руки, когда я к ней прикасаюсь. Меня мучат страхи и предчувствия, что с ней может случиться что-нибудь плохое. Вчерашняя знакомая сделалась невероятно близким человеком. Куда-то подевались цинизм, ирония и жизненный опыт достаточно опытного человека. Назвать это любовью с первого взгляда? Смешно, но ничего другого, подходящего по смыслу, я не смог придумать.

Аля закашлялась во сне и проснулась. У нее опять начала подниматься температура и затряс озноб. Я заметался по комнате, не зная чем ей помочь.

Обычно, отправляясь в поездки, я беру с собой минимальный запас лекарств.

Этот раз не был исключением. Более того, отвечая в какой-то мере за экспедицию, я оснастился в расширенном варианте.

Однако когда я упаковывал свой неподъемный рюкзак, лекарства показались ненужным грузом, и я их выложил. Теперь оставалось кусать локти и обзывать себя самыми последними словами.