– Ди-им! – позвала я.

Он посмотрел на меня меланхолично. «Все еще за Феликса переживает, бедняга», – подумала я. И спросила:

– А где Ленка? Вы ж в одной палатке спали…

– А хрен ее знает… Она сказала, что пробежится, осмотрится вокруг. Да и искупается без лишних глаз.

– Дима, – вкрадчиво, многозначительно и угрожающе промурлыкала Йола. – Ты помнишь, где мы? И что мы – (непечатная фраза) – тут делаем? Ты помнишь, что вокруг нас сплошная – (непечатная фраза) – глушь с неизвестными уфологическими прибебешками? Ты вообще башкой своей думаешь или только ешь? – И посмотрела на него совсем грозно: – Где Ленка? Куда она отправилась?

– Ле-е-е-ена-а-а-а-а! А-у-у-у-у-у-у!!

Так мы орали почти час. Ни ответа, ни привета.

Мы ее все же нашли. В пятистах метрах от лагеря. Она лежала на пригорке, обнимая кочку. На шее – небольшое умывальное полотенечко, голова вывернута в сторону, а в левой руке – зубная щетка, на которой – стекшая капля зубной пасты. Она лежала такая маленькая, трогательная в своих спальных шортах и маленькой маечке. Среди тайги, в сотнях километров от людей, на какой-то идиотской кочке лежала девчонка с зубной щеткой. И материлась, потому что не могла встать. Она – попала в болото. Мы сначала не поняли, думали, что она без сознания, погибла, умерла. Потом разозлились, а потом просто начали ржать долго и самозабвенно. В итоге мы вытянули ее из трясины, подхватили на руки и отнесли в лагерь. Она материлась так, как не смог бы ни один матрос!

После омовений Ленка рассказала, что ближе к рассвету кто-то из наших ее позвал, просто коротко гаркнул: «Подъем!» Она подхватила умывальные принадлежности, пнула Димку и со словами «Я – купаться, умываться, пробежаться» вылезла наружу. А вот потом начались чудеса. Из палатки она выбралась не на нашу поляну, а в центр какого-то селения, а обернувшись, обнаружила, что палатки-то и нет. Сон, подумала Ленка и пошла осматриваться. К ней подошла женщина в полотняном платье до земли, предложила выпить травяного чая и поманила за собой. Зачем Ленка выпила этот чай, она сказать не смогла – это было как наваждение какое-то. Затем, приведя нашу подругу на какую-то полянку, женщина обернулась и спросила: «Вы ищете Сорни-Най? Через три дня найдете, только смотрите, не пожалейте». Крутанула как-то по-хитрому руками перед Ленкиным лицом и исчезла. А та больше ничего не помнит, говорит – как сознание потеряла. А очнулась уже по пояс в том болотце, где мы ее нашли, в объятиях с кочкой.

В тот же день нам повстречалось небольшое селение, где мы решили остановиться и отдохнуть. Там жили несколько глубоких стариков манси, которые перебрались с Северного Урала сюда с десяток лет назад. К вечеру, угостив местных старожилов огненной водой, мы начали аккуратные расспросы про так интересующую нас Золотую Бабу. Оказалось, что на привычном месте обитания Золотой Бабы мы практически уже побывали. Это – гора Манья-Тумп неподалеку от Холатчахль. До самого последнего времени оленеводы, перегоняющие летом свои стада по Уральскому хребту, и близко не подходили к ней. «Давно-давно гора ходи никак нельзя было. А кто ходи, тот болей долго и умирай тяжело. Старый люди говори, там пупы́, камни высокий стоял, Сорни Эква, Золотой Баба. Страшно было близко гора ходи. Баба кричал сильно страшным голосом».

А еще старики рассказали, что немного севернее стоит гора Койп. Говорят, что там целое капище Золотой Бабы было. У подножия горы – совершенно круглое озеро, такого больше нет на Северном Урале. На его берегу лежат покрытые лишайниками глыбы. И там же – четырехугольный гигантский гранитный стол, на котором до сих пор манси оставляют свои дары. Но потом ушла оттуда Золотая Баба, и теперь, говорят, спрятали ее в шаимских болотах. И появляется в местных лесах ее призрак часто. Иногда просто молчит, иногда предупреждает, а бывает, что и заморочит до смерти. Не советовали нам старики искать ее, от греха подальше. А если больше узнать хотим, то в Пермском крае о ней надо спрашивать, оттуда она пришла.

Разместившись кто в палатке, кто у местного населения в домах, мы для начала решили выспаться. А ночью Ленке стало плохо. Она металась в бреду, повторяя: «Сорни-Най, Сорни-Най». Температура зашкаливала, не помогали ни аспирин, ни парацетамол. В итоге на ногах провели ночь и мы, и несколько жителей деревни. «А чего ж девонька Золотую Бабу-то все зовет?» – вопрошали они. Мы рассказали историю, которая произошла на предыдущем привале.

– Не стоит вам больше Бабу искать, не желает она этого. А не бросите поиски, то и помереть может ваша подружка, – услышали мы.

К утру Ленка забылась тревожным сном. Днем ничего не изменилось: все та же температура, тот же бред и ни одно лекарство из наших аптечек не помогает.

После полудня Иван Митрофанович, хозяин избушки, где лежала Лена, привел ветхую старушку. Она зашла, оглядела всех нас, покачала головой и прошла к кровати. Присела рядышком и начала тихонько напевать себе что-то под нос. Это было похоже одновременно и на колыбельную, и на молитву. Иван потихоньку оттеснил всех вон из избы, показывая, что нам тут делать нечего, а уже на свежем воздухе сообщил:

– Травница это наша, ведунья Софья Никандровна. Уж ежели кто и вытащит вашу подружку из рук Золотой Бабы, так только она…

Еще трое суток мы провели в постоянной тревоге и ожидании. Бродили по лесу, слушали сказки, пытались наведаться к ведунье. Но в дом к пострадавшей Ленке никого не пускали, и, что там делала с ней старушка Софья, мы понятия не имели, хотя и было безумно интересно. Иван говорил, что девонька идет на поправку, а мы в это время думали, не пора ли вызывать спасателей, пока Лена не умерла в этой глуши. И только спокойные слова Софьи Никандровны о том, что, увези мы ее сейчас, точно никто и ничто уже не спасет – приглянулась она Сорни-Най, – остановили нас от вызова «911». И мы ждали.

На четвертый день, около пяти утра, Иван Митрофаныч собрал нас по всем палаткам и избам и поставил пред ясные очи Софьи.

– Ну вот что, мои хорошие, будет жить ваша подружка. Только вот нужна мне живая вода.

– Что нужно? – Сон у нас как рукой сняло. – Что? Живая вода? Из сказки «Принеси то, не знаю что»?..

Увидев, как вытянулись наши лица, старушка усмехнулась краешками губ, и глаза ее сразу стали молодыми-молодыми и задорными.

– Чего так вылупились? Думаете, сказки? Нет, без живой воды подружка ваша долго не протянет – ей душу после той ночи лечить надо. И так удивляюсь, как вы сюда с ней дошли и что она до вечера дотянула. А не должна бы. Видно, сильна девочка духом. В общем, Митрофаныч вас проводит к источнику, у меня-то ноги уже не те, да и долго я ходить буду, пятнадцать километров, чай, пробираться туда и столько же обратно. В общем, к ночи обернетесь. Кто пойдет – решайте сами. Да и о себе позаботьтесь. Из нижнего источника наберете мертвой воды, она ранам затягиваться помогает, а из верхнего – живой, она душу излечивает. Фляжки-то подпишите, олухи, чтоб не перепутать потом. Да что ж вы смотрите-то так? – Бабка аж руками всплеснула. – Неужто про Ивана-царевича сказок не слыхали? – Она лукаво улыбнулась и продолжила: – Я хоть и старуха, а вот что скажу вам. Сероводородные источники имеют, конечно, не очень приятный запах, но вода их заживляет раны, и это – мертвая вода. А вода источника на горе – живая. За этими-то водами то серый волк, то птица добирались далеко по седым лесам, по великим горам. Сюда они бегали, сюда – в Уральские горы. Всё! Встали, марш за водой!

Вот и удивила нас бабка. То ведунья, то про сероводород знает. Чего только в жизни не бывает!

За водой, естественно, пошли все. А Иван Митрофаныч рассказал по дороге, что бабка Софьи травницей была и внучку учила на совесть. А потом война началась, и Софья фельдшерицей четыре года по военным дорогам с госпиталем моталась, но по окончании ее не осталась в городе, а вернулась в деревню. Бабка-то померла к тому времени, так Софья и осталась тут на всю округу пользовать болящих. Местные-то к докторам не ездят – не доверяют. А теперь и из Перми приезжают к ней, и из Ё-бурга. Вот так-то вот, лекаря из лекарей я вашей подружке подсуропил…