— Мы… Простите, а с кем имею честь? — презрительно скривился руководитель комиссии.

— Джаспер Мак-Милан, независимые СМИ. Так что вы можете ответить? Вы собираетесь спасать этих людей? Или будете ждать, пока они передохнут, и проблема решиться сама собой?

— Господин Мак-Милан, вы же должны понимать, что ООН старается избежать насилия.

— То есть, они боятся стукнуть кулаком по столу? Конечно, никому не нужна война с исламистами из-за кучки оборванных беженцев.

Гатанга вернулся к палатке и прилег, закрыв глаза. Все бесполезно. И то, что Джаспер делает — тоже.

А вечером по лагерю разнесся страшный слух. Благотворительная помощь, на которую здесь чуть ли не молились, была украдена. Склады оказались пусты. Рассказывали какие-то нелепые байки о крысах, но даже самые легковерные из беженцев им не верили. Перед глазами у всех стояли утренние чистенькие гладкие чиновники в дорогих костюмах. Лагерь поднялся разом, словно по команде. Гатанга, Джаспер и еще несколько наиболее вменяемых людей пытались взывать к голосу разума, но беженцы уже перестали быть отдельными людьми. Это была толпа, объединенная пониманием, что их бросили тут умирать. Что надежды на помощь извне больше нет.

Блокпост вооруженных сил Исламского Союза был всего в паре километрах южнее лагеря. Вооруженная дубинками и ножами толпа захватила его без единого выстрела. Растерявшиеся солдаты попытались бежать, но их поймали и повесили на воротах.

Воодушевленная «победой», толпа двинулась в сторону границы.

Я проснулся от непривычного ощущения. Гм. Непривычного, но приятного.

Места в стандартной армейской койке для двоих было явно мало. Алиса во сне обхватила меня руками и прижималась всем телом, одновременно прохладным и обжигающим. Ее волосы разметались и щекотали мне нос, но я боялся их убирать. Казалось, что стоит мне пошевелиться и все обернется обычным сном. И я проснусь на циновке в своей комнате на минус первом этаже Цеха.

Это совсем иное чувство, чем те легкие, ни к чему не обязывающие отношения, что случались у меня раньше. В Цеху вообще к таким вещам относятся прагматично, и зачастую проведя ночь с девушкой-Подмастерьем, я утром просыпался один и больше никогда ее не встречал. Да и желания такого не возникало.

С Алисой иначе.

«Братан, ты попал! Давай смотреть правде в глаза — ты привязался к ней. Что теперь делать будешь?»

Прямо скажем, вариантов было немного.

— Ты чего такой мрачный?

Я опустил взгляд. На меня из-за завесы пшеничных волос хитро смотрели зеленые глаза.

— Я… э-э-э…

— Только посмей сказать, что переживаешь из-за того, что соблазнил меня или еще какую-нибудь подобную фигню. Так наподдам, что Мастер тебе добрым дедушкой покажется.

Алиса выбралась из-под одеяла и уселась мне на живот, воинственно сжимая кулаки. Зрелище… гм… воодушевляющее.

Потом неожиданно жалобно спросила:

— Все ведь было хорошо?

— Все было круто.

— Так чего тогда дуешься как мышь на крупу?

— Думаю, что делать, — честно признался я. — Ночь была прекрасной, но проблемы никуда не делись. И не денутся, если мы с ними что-нибудь не сделаем.

— Ну вот… — Алиса скатилась с меня и упала лицом в подушку. — Такое настроение обломал. Бе.

Я погладил ее по спине, чувствуя, как подрагивает нежная кожа девушки от прикосновения моих лап, больше привыкших к разным железкам.

— Ты не передумала искать катрены? Еще не поздно.

— Дурак.

— Ладно, будем считать это отрицательным ответом. Тогда надо понять, почему именно ты способна их найти.

Алиса попыхтела в подушку как сердитый ежик, потом пристроила голову мне на груди и стала рассказывать. Катрен, что декламировала Радмила, она запомнила в общих чертах. Главное, что зацепило девушку — упоминание о зачатии во время солнечного затмения. Оказывается, как-то ее мама проговорилась, что именно в день полного солнечного затмения они с отцом Алисы были на курорте в Болгарии. Происходящее подействовало на них как настоящий афродизиак, а весной двухтысячного родилась Алиса. Так что велика вероятность, что она действительно была зачата в момент полного солнечного затмения. От «дара обращаться к сердцам людей» она скромно открещивалась, но это понятие очень растяжимое, а я не великий ценитель литературы. Да и кто знает, что считалось таким даром во времена Нострадамуса? Формально же она под это определение подходила.

— А что за Великий Дракон и почему он захотел обновить свою чешую? Это явный бред. Никакая я не Избранная.

— Нет, не бред, — разочаровал я Алису. — Просто новость особого ажиотажа не вызвала, вот и прошла мимо тебя.

— Какая новость?

— Китай недавно объявил, что собирается всю Великую Стену закрыть консервирующей оболочкой. Ну, типа, как старые картины закрывают в музеях. Только прочнее, разумеется. Под это уже выделен огромный бюджет. Чем не «обновление чешуи»?

Алиса ничего не ответила, только вздохнула печально.

— Но это все внешние признаки Избранной. Они совершенно не объясняют, почему именно человек подходящий под эти признаки способен найти катрены.

— Это же пророчество. Кто ищет логику в пророчествах?

— Я.

— Зануда.

Алиса села, свесив ноги с кровати.

— Я ничего об этом не знаю. Никакой избранности в себе не чувствую. И где искать остальные катрены, понятия не имею. Но, кажется, знаю, кто может помочь с теми, что я стащила в «Воробьиных полях». Или в твоем Цеху их смогут расшифровать?

Я прикинул варианты, признал:

— Не наш профиль. У нас больше на будущее ориентация, на новые технологии. То есть, если надо будет, специалиста мы найдем, но…

— Если надо искать, то забудь, — отмахнулась Алиса. — У меня есть такой специалист. Между прочим, один из лучших специалистов в России.

— И он вот так запросто нас примет?

— Еще как, — развеяла мои сомнения Алиса. — Это мой бывший институтский преподаватель. Профессор Иволгин. Был моим дипломным руководителем. И вообще он классный дядька!

— Алиса! Вот сюрприз так сюрприз! Вспомнила старика!

— Какой же вы старик, Алексей Олегович! Вы мужчина в самом расцвете лет.

Алиса ничуть не кривила душой. Иволгину было лет около пятидесяти, но выглядел он молодо, даже сорока не дать. Красивый. Большинство студенток, которым он читал лекции, неизбежно влюблялись в преподавателя, тем более что Иволгин был еще и умен, и остроумен. Впрочем, никакого развития эти чувства не имели, и иметь не могли. Иволгин был прикован к инвалидному креслу. Повинна ли в том какая-то болезнь или несчастный случай, никто в институте не знал: спрашивать напрямую стеснялись, а сам профессор не распространялся на эту тему. Хотя держался бодро и над своей «моторизированностью» остроумно подтрунивал.

— Но что же это я? — Иволгин театральным жестом хлопнул себя по лбу. — Держу на пороге. Проходите же! Дашенька, у нас гости!

Он пробежался пальцами по кнопкам на подлокотнике, зажужжали моторчики и кресло, развернувшись на месте, покатилось в глубь квартиры. Алиса и Данила поспешили следом по длинному светлому коридору бывшей коммуналки. Алисе в прошлом не раз доводилось бывать в гостях у профессора: он часто проводил консультации и дополнительные занятия дома. А вот Данила с интересом оглядывался по сторонам, отмечая разумность обустройства быта одинокого человека, неспособного самостоятельно ходить. И стерильную чистоту, необычную даже для вполне здорового холостяка.