Результат несколько обескуражил.
Дневник Эллингтона находился среди документов, захваченных в 1944 году в ходе Карпатско-Ужгородской операции. Никто их толком не разбирал, но обстоятельства, при которых они попали в НКВД, были столь необычными, что все было немедленно засекречено.
«…судя по виду, старинный замок. Враг укрепился внутри крепостных стен, что затрудняло проведение штурма. Дополнительные трудности создавали минные поля, установленные противником по периметру замка. Во избежание больших потерь в личном составе, было принято решение захватить замок силами диверсионной группы, которую согласился провести к стене тайной тропой местный житель. В ходе операции замок был освобожден без потерь с нашей стороны…»
6 октября 1944 года.
На замок опустилась тишина.
Вернее — затишье. Тишина немирная.
После двух попыток неудачного штурма, враги отступили. Осознали, что с наскока крепостные стены не взять. Но Эберхард Райзер не питал иллюзий — замок обречен. Русские, которых всего три года назад, казалось, окончательно загнали в их дремучие сибирские леса, вдруг развернулись сжатой до предела пружиной и теперь двигались неудержимо, сметая на своем пути все, что пыталось им противиться.
Профессор Райзер с ненавистью посмотрел на двух солдат в форме СС, застывших у двери лаборатории. Один высокий и толстый, со свисающим через форменный ремень брюхом, двойным плохо выбритым подбородком, большими ногами и бледными кулачищами, поросшими редкой рыжей шерстью. Второй наоборот — невысокий и худой, с длинной шеей, на которой словно нарост на ветке выступал огромный кадык. Но в главном — похожи как братья. У обоих тупые рожи. Типичные «простофили-гансы», привыкшие весь день за сохой ходить, а вечером пивом в сельских кабаках надуваться. В последнее время потери на восточном фронте таковы, что даже в войска СС приходиться набирать таких вот… потомков Нибелунгов!
Эберхард ненавидел простолюдинов даже больше, чем евреев. Если уж совсем откровенно, то евреев он ненавидел по обязанности, демонстративно. Раньше у него было много хороших знакомых среди евреев — медицинская профессия всегда пользовалась популярностью у этой нации. А вот тупые простолюдины независимо от расовой принадлежности бесили Эберхарда с самого детства. Его научные поиски изначально были направлены на изобретение способа, позволяющего увеличивать интеллектуальный потенциал людей с уже сформировавшимся мозгом. Он и в партию-то вступил только что бы получить поддержку государства для своих исследований. И брошюрку с «научным» обоснованием превосходства арийской расы над всеми остальными — снискавшую благосклонное внимание фюрера, между прочим! — накропал исключительно ради этого. Коллеги, не обладавшие его стратегическим чутьем, перестали подавать ему руку после этого. Ну и что? Всего через пару лет этим коллегам пришлось спешно бежать в Америку, бросая дома и нажитое имущество. А оставшимся — кланяться и заискивающе заглядывать в глаза «светилу национальной науки». Почет, лучшая лаборатория, денежные вливания…
За все это пришлось расплачиваться с началом войны. Профессору намекнули, что слишком умные сейчас не актуальны. Родине срочно нужны солдаты — сильные, выносливые и послушные. Намекнули достаточно прозрачно. Эберхард, в принципе, и не возражал против такого поворота в исследованиях. В его мечтах сверхлюди обладали не только острым интеллектом, но и физическим совершенством. Увы, это была только первая уступка. Потом пришлось согласиться на работу в секретной лаборатории, которую профессор не мог покидать ни под каким предлогом. Взять в помощники тех, кого ему настойчиво порекомендовали. Заниматься экспериментами, которые планировали эти помощники. Работать под охраной солдат СС, которых ему приказали разместить в замке. Когда профессор сообразил, что уже выполняет не просьбы, а приказы, было поздно возмущаться. Он понимал, что увяз по самые уши.
Особенно из-за тех карпатских крестьян. Нет, безусловно, эта серия экспериментов далеко продвинула его в понимании некоторых вопросов. Однако было очевидно, что мировое научное сообщество очень негативно отнесется к смерти почти двухсот человек, среди которых были женщины и дети. А что отвечать придется, Эберхард не сомневался. Он был совсем не глуп и видел, что война с Россией обернулась полным крахом. И давно бы уже сбежал, но замок, в котором размещалась его лаборатория, превратился в настоящую тюрьму. Допустим, у него еще были неплохие шансы обмануть охранников. Но его помощники, разумеется, не дадут ему ускользнуть. Даже оставаясь в лаборатории один, Эберхард чувствовал, что за ним наблюдают.
А еще жуткая способность этой женщины двигаться совершенно бесшумно и неожиданно возникать за спиной, словно чертик из табакерки!
— Вот вы где, профессор.
Эберхард дернулся и прижал руку к груди, машинально удерживая едва не выскочившее сквозь ребра сердце. Вспомнишь черта… Он медленно повернулся к женщине и холодно произнес:
— Фрау Эльза, вы прекрасно знаете, что у меня больное сердце. Если вы не прекратите надо мной издеваться, то все закончится инфарктом. И вы будете над моим хладным телом объяснять фюреру, почему его приказ не выполнен.
Женщина выслушала отповедь профессора со снисходительной улыбкой и небрежно взмахнула рукой.
— Бросьте, Эберхард. Кому объяснять? Какой фюрер? Через пару месяцев в Берлин войдут либо русские, либо американцы. И фюреру стоило бы молиться, чтобы вошли русские. Говорят, расстрел куда менее болезненная процедура, чем виселица.
Профессор обмер и испуганно покосился на эсэсовцев у двери. Но толстяк равнодушно ковырял в носу, а тощий пожирал глазами ягодицы Эльзы, обтянутые явно слишком узкими для нее брюками и тоже ничего не слышал.
— Вы с ума сошли? Не знаю, кто вам покровительствует, а меня отправят в крематорий только за то, что я слушаю такие разговоры!
Эльза подошла к письменному столу, за которым обычно работал профессор, и стала деловито вытаскивать из ящиков папки с результатами экспериментов. Она быстро проглядывала их и некоторые откладывала на стол, а остальные бросала на пол. В результате такой сортировки на столе вскоре осталось с дюжину папок, а на полу образовалась внушительная куча из рассыпавшихся документов.
— Вот как, — проворчал Эберхард. — Мы бежим?
— Это очевидно, не так ли? — хмыкнула женщина, подступаясь к шкафу со старыми документами. — Линия фронта уже в десяти километрах западнее, мы в тылу русских войск. Единственная причина, по которой замок еще не взяли штурмом — минные поля. И еще то, что он, в общем, ничего не значит в общей картине наступления. Завтра-послезавтра подтянут артиллерию и тогда замок продержится не дольше часа.
Эльза озвучила мысли самого профессора, но он почти не слушал ее. Все внимание Эберхарда было сосредоточено на папках, оставшихся на столе. Сначала он решил, что его помощница… хотя, какая, к чертям, помощница! Решил, что Эльза отбирает данные о наиболее удачных экспериментах. Такие иногда тоже случались.
По правде сказать, Эберхард давно уже перестал понимать суть того, чем занимается. Появившись впервые у него в лаборатории, помощники предъявили профессору культуру спор неизвестного науке растения. И отчеты о нескольких сериях экспериментов над людьми. Только над людьми — как выяснилось, на животных, даже на обезьян, споры не действовали никак. Люди же, будучи инфицированы этими спорами, заболевали и вскоре умирали. Но не все. Второй помощник — долговязый громила, совершенно не похожий на ученого — некогда заразился этими спорами и выжил. Профессор сам убедился, что Клаус обладает чудовищной силой и ловкостью. Их нельзя было списать только на его физические данные. К тому же, ткани «помощника» обладали повышенной способностью к регенерации. Порез сантиметровой глубины исчез на его предплечье уже к следующему утру. В общем, Клаус практически воплощал мечты Эберхарда о сверхлюдях. За исключением того, что был полным идиотом. Нет, он не пускал слюни, знал какой ботинок на какую ногу надеть и как пользоваться столовыми приборами. Но делал только то, что говорила ему Эльза. Не получив от нее указаний, Клаус мог часами сидеть неподвижно, глядя прямо перед собой.
