По правде говоря, едва ли следует говорить всерьез о браке по расчету. Да, свадебное путешествие было придумано женихом, а оплачено новобрачной. Но устами богатой жены из «Смерти на Ниле» она осуждает стремление молодого мужа оплатить медовый месяц из своих скудных средств, отправившись в убогие условия затхлого угла. И в дальнейшем она, не уподобляясь собственным богатым и вредным героиням, сделала свои доходы общим достоянием, охотно тратя их на оплату работы и прихотей мужа. Такое положение кажется странным даже сейчас, тем более в то время. Но что ей было делать?., перестать творить и сесть на шею мужа-ученого?.. выйти замуж за биржевого короля, чьи доходы сопоставимы с доходами Королевы детектива? были бы читатели ей благодарны за такие решения? Если жена талантливо занимается делом, которое превосходно оплачивается, а муж имеет достойную и нелегкую, но хуже оплачиваемую профессию, — это не может его позорить и становиться проблемой в семейной жизни обоих.
Супруги Маллоуэн во многом подходили друг другу, что выяснилось уже в свадебном путешествии по Балканам и Греции. Оба были неприхотливы в том, что касается жилья и питания, оба готовы восхищаться красотами природы и древностями городов, оба обладали завышенным оптимизмом: она — по поводу погоды, он — по поводу предполагаемого расстояния до следующего ночлега. После мучительнейшего четырнадцатичасового перехода на мулах по горным дорогам Пелопоннеса она выла от боли и едва не пожалела, что вышла за него замуж! Но потом милостиво простила его в надежде на то, что он сумеет исправиться. Серьезно они расходились только в степени увлеченности античностью.
«Эпидавр показался мне особенно красивым, хоть именно там я впервые столкнулась с тем, что называют „археологическим сдвигом“. День выдался божественный, и я, вскарабкавшись на самый верх амфитеатра, сидела там, пока Макс изучал надписи в музее. Прошло очень много времени, он все не приходил. Наконец терпение мое лопнуло, я спустилась вниз и вошла в музей. Макс по-прежнему, распластавшись, лежал на полу, в полном восторге рассматривая там какую-то надпись.
— Ты все еще не прочел это? — удивилась я.
— Нет, довольно необычная надпись, — ответил он. — Хочешь, я объясню тебе?
— Пожалуй, не стоит, — твердо сказала я. — На улице так хорошо — просто чудесно.
— Да, конечно, — рассеянно согласился он.
— Не возражаешь, если я пойду туда снова? — спросила я.
— Нет, — ответил он, немного удивившись, — конечно нет. Просто я подумал, что тебе эта надпись тоже будет интересна.
— Боюсь, не настолько, — сказала я и снова заняла свое место в верхнем ряду амфитеатра».
И все же в написанном до знакомства с Максом «Незнакомце в коричневом» отец героини, тоже археолог, неприятен в своей отрешенности от реальности, и дочь не жалеет о его смерти. В романах же 1930 годов археологи обаятельны в своей увлеченности наукой, они — лучшие кандидаты в мужья милым девушкам (например, в «Смерти в облаках»), В Афинах супруги расстались при обстоятельствах, возмущавших француза-археолога из упомянутого романа. Агата Маллоуэн подхватила тяжелейшую желудочную болезнь, а Максу следовало уже в середине октября отправляться в Ур, чтобы согласно предварительной договоренности заранее построить новую ванную и столовую для Кэтрин Вулли. Он ясно сознавал, что Вулли не поймут опоздания и припишут его расслабленности медового месяца. К ужасу врача-грека, муж отбыл при полном одобрении жены «выполнять свой долг», а полумертвая жена кое-как уехала на Восточном экспрессе. И месяц выздоравливала в Эшфилде. Свое раздражение ситуацией, в которую его поставили, Макс выместил на Кэтрин, оборудовав ванную «настолько тесную, насколько было возможно, а украшений в ней и в столовой сделал ровно столько, сколько считал достаточным». В итоге по требованию Кэтрин ванную пришлось сломать и строить новую, отвлекая силы от раскопок, к крайнему неудовольствию Леонарда Вулли.
Макса утешало то, что этот его сезон у Вулли был последним, на будущий год он переходил в Ниневию под руководство доктора Кэмпбелл-Томпсона (Си-Ти, как его прозвали для краткости), а там — как знать? — организует и собственную экспедицию.
7
В марте 1931 года, к окончанию сезона раскопок, миссис Маллоуэн прибыла в Ур, чтобы снова попутешествовать с мужем по Востоку. На сей раз тот решил ехать в Англию необычным путем — через Персию и Россию! Создательница стольких шпионских романов, кажется, осталась в искренней уверенности, что выбор маршрута объяснялся всего лишь любопытством ее супруга. Однако в архивах НКВД, хранящихся сейчас в Азербайджане, можно, вероятно, найти какие-то материалы, относящиеся к этой поездке подозрительных иностранцев от Баку до Батуми, а отчет об этой поездке не следует ли поискать где-то в МИ-6?
Из Багдада в Шираз они перелетели через Тегеран на самолетах недавно созданной немецкой авиалинии. То был первый полет Агаты после памятного пятиминутного кружения на аэроплане в 1911 году. И, увы, никакой романтики самолеты для нее не сохранили — возможно, то было влияние трезвого Арчи. Теперь они стали частью обыденной жизни. Садишься в пункте А и выходишь в пункте Б… или не выходишь, но даже жертвы авиакатастроф сделались обыденностью (не для самих жертв и их родных, конечно!). Затем через пустыню с ужасными ночлегами Маллоуэны добрались до Исфахана. Вероятно, он малоизвестен в широких кругах, однако Агата Кристи «всегда считала Исфахан самым красивым городом в мире. Нигде больше нет таких великолепных цветов — розового, голубого и золотого, — в какие окрашены растения, птицы, арабески, прелестные сказочные дома и чудесные яркие изразцы. Поистине волшебный город!». И не разочаровалась в нем, побывав там через 20 лет.
Смешно читать в «Автобиографии», как иранский чиновник и по совместительству банкир настоятельно советовал путешественникам запастись решительно всем для поездки в эту страшную соседнюю страну: «Вам придется везти с собой не только деньги, но и еду, я не знаю, можно ли в России где-нибудь поесть». И русские пароходы переполнены клопами и прочей мерзостью, и поезда никуда не годятся. Маллоуэны послушно накупили икры, бывшей почти единственным элементом меню персидских отелей, жареных уток и даже хлеба, разменяли свои фунты на кучу персидских туманов (едва ли нужных в СССР) и, проехав по горам к Каспию на машине, увидели этот страшный русский пароход:
«Но взойдя на борт, обнаружили такое разительное отличие от Персии и Ирака, какое трудно себе представить. Во-первых, на пароходе было безупречно чисто, как в больнице, как в настоящей больнице. В каютах стояли высокие железные кровати, на них лежали жесткие соломенные тюфяки, покрытые чистыми простынями из грубой хлопковой ткани; в каждой каюте были простой жестяной кувшин и таз. Члены корабельной команды напоминали роботов — все под два метра ростом, светловолосые, с безразличным выражением лиц. Они обращались с нами вежливо, но так, словно на самом деле нас там не было. С нами никто не разговаривал, никто на нас не смотрел и вообще не обращал ни малейшего внимания.
Однако наконец мы увидели, что в салоне накрывают столы, и с надеждой заглянули внутрь. Никто не сделал приглашающего жеста и даже, кажется, не заметил нас. Макс, собрав все свое мужество, спросил, можно ли нам поесть. Его вопроса явно не поняли. Он попробовал задать его по-французски, по-арабски и, как мог, по-персидски. Никакого впечатления. Тогда, отчаявшись, он раскрыл рот и решительно указал пальцем на горло — этого универсального жеста не понять было невозможно. Официант тут же пододвинул к столу два стула, мы сели, и нам принесли еду. Она была вполне приличной, хоть и весьма простой, и стоила неправдоподобно дешево».
В Баку их встречал представитель «Интуриста» — обаятельный, все знающий и бегло говорящий по-французски. Разумеется, Макс мысленно видел на нем погоны соответствующей организации, а его жена только удивилась, зачем тот предложил пойти в оперу на «Фауста»: «Не затем я ехала в Россию, чтобы слушать „Фауста“». Макс-то, надо думать, понимал, что опера предложена как самый безопасный вид развлечения иностранцев. День в Баку запомнился Агате Маллоуэн прежде всего безлюдностью улиц и длинными унылыми очередями к нескольким открытым магазинам. К иностранцам все были бесконечно предупредительны, даже уступили им место в очереди за билетами до Батуми (почему-то заранее не взятыми представителем «Интуриста»). В купе поезда они ехали со старухой, учившей их заваривать чай в поезде (за кипятком тогда приходилось бегать на станциях к паровозному котлу, хотя в новых советских составах уже начинали появляться наши ноу-хау — такие полезные бойлеры в вагонах). Вторым попутчиком был юноша, «который говорил по-немецки» (ненавязчивый сопровождающий?).
