— Сохранит, куда денется, — перебил я.
— Ну, поглядим. — Бомж протянул мне корявую заскорузлую от грязи ладонь без трех средних пальцев. — Дима я, значит. А погоняло Артист.
— Константином зови, — в свою очередь представился я, но протянутой руки не заметил. Впрочем, бомжа это совсем не огорчило.
— А мусор-то, язва, следил через глазок, — доложил он мне, — как ты черного помочил… Так только насрать ему, мусору-то.
— Мог и зайтить, — подал голос другой бомж, ближний к параше. — Витькой зови меня, брат. Виктором, короче.
И они начали между собой обсуждать, сколько шансов на то, что вертухай откроет дверь в камеру и начнет наводить здесь порядок. Я же снова попытался найти более удобное положение. Ноги затекали, сырой бетон даже через спортивную куртку и свитер неприятно холодил спину. До радикулита, как говорится, один-единственный шаг. И радикулит — это еще детские шалости по сравнению с тем, что можно себе нагрузить на здоровье в такой камере…
Против моих ожиданий, афганец, когда пришел в себя, не доставил мне никаких неприятностей. Не сказал мне даже ни слова. Молча забрался на возвышение рядом со мной, даже не замечая того, что я нахожусь рядом, зло ткнул Артиста кулаком в бок и скукожился на корточках, прикрыв руками лицо. Оба глаза его опухли, превратились в узкие щелочки, да и, насколько я знал, все еще болели, хотя уже и не так сильно. Но главное то, что я одним-единственным ловким ударом сумел выбить из этого «злого, как собака», героя весь его южный гонор, да так удачно, что он даже не помышлял о каких-нибудь ответных шагах. Во всяком случае, пока не пришел в себя. А в том, что приходить в себя он будет долго, я не сомневался. И потому позволил себе расслабиться и начал прислушиваться к разговору бомжей, который, похоже, был прерван моим появлением, но теперь за неимением других развлечений вновь неспешно потек по старому руслу. Мне все равно было нечем заняться, а рассказывал Артист, надо отдать ему должное, складно и занимательно. — …И вот как я, значица, с бабою с тою посрался. Была у ей собака, ротвейлер…
— Это такая, бойцовая? — перебил бомж Виктор. — С желтою жопою?
— Она и есть. С желтою… Тока-тока оне тады расплодились в России… Ну, не тока, а лет пять назад. Модными были тады, значица. Баба щенками как торговала, дык и жить на то бы могла… Ну и вот чё я, значица… С бабой с этой как-то пошли с тою псиной ее гулять. А желтожопая-т эта, скажу я тебе, хоть и взрослая вроде, а по жизни-то дура дурой. Ни одного кошака мимо не пропустит. Уж скока тех кошаков подрала, дык и не считано. А тута она из-за этого и попала. И ить на моих глазах. Короче, идем мы через двор, я со своею в обнимку, пивко попиваю. А ротвейлерша, сука, так по кустам вокруг нас и рыщет, так и шуршит. Кошаков, значица, ищет. И без наморднику ить, и без поводка. И вот увидела одного. И ну за ним!..
— Ага! — радостно выдохнул Витька. А я бросил взгляд на афганца. Тот как принял позу индийского йога, погрузившегося в нирвану, так и не шелохнулся. Я даже почувствовал к нему легкую жалость. И легкие угрызения совести: уж не перестарался ли я? Уж не слишком ли круто с ним обошелся?
— Ну, дык кошак, — тем временем продолжал Артист, — дает деру — и под машину, значица. Под иномарку, я уж не помню, какую, но просвет дорожный у ей тот, что голубь еле проходит. А ротвелейрша-т эта, дура, туды ж. За кошаком, значица, под эту тачку. Да с разгону загоняет будку свою под порог. И все: ни внутря, ни наружу. Снизу асфальт, сверху машина. Кранты, брат. Звездец называеццы.
— Ага! — снова радостно вякнул Витька.
— И вот встала она, ротвейлерша, раком. Будка застрявши, жопа повыпячена, хвосточек коротенький, а место-то под хвостом — то, что у всех баб наиглавнейшее, — в кружочек в желтый обведено. Ну, типа мишени, — стрелять, чтоб, знаешь, в самую центру. И так это все удобно у ей в тот момент расположено, дык я как посмотрел, да и думаю: и шо ж кобеля никако нету рядом…
— Дык сам бы…
— Нишкни! Слушай дале… В общем, взвыла собачина. Ды так, знаешь, тоскливо-тоскливо, что ажно за душу взяла. А баба моя и ну с ею на пару. Бежит к машине, голосит, значица: «Ой Герда, ты моя Герда!»… Во, вспомнил: Гердой ротвейлершу звали… Так вото: «Герда, Герда!» орет, а меня тута и ржач разбирает. Ой, блин, и конкретный же ржач! И грызуны радом сопливые, с магнитофоном. Млеют, отравы, давятся. Жвачкой своей поперхнуться готовы. И самое что ж западло: мусора, курвы, тоже зырят стоят. Просто так, недалече. Ни по дежурке, ни по чему, тачка радом охранная их оказалась. Так ведь, где их не ждут, оне завсегда. Зырят, падлы, и никуда их не деть… Ну, типа, представь, стою, как обконченный: и вроде б как в падлу рвать в этот хипеж, а вроде б как надо — баба ж родная. Ну и собака, хотя и сучка кусачая…
Витька довольно хрюкнул и шумно вздохнул. Он ждал продолжения. Я, впрочем, тоже. Хотя и не с таким энтузиазмом.
— А ротвейлейрша ж, падла, когтьми скрежещтет передними по асфальту и голосит… ну, так голосисто! — Я сразу представил, насколько голосисто скрежетала в тот мерзопакостнейший момент ее жизни собака. — А баба-то, дура, тоже орет. Ну, тут мое дело мужицкое, сказать: «Спок!».
— И типа… — Бомж Дима аж сжался в предвкушении продолжения занимательного рассказа, но я его прервал банальным вопросом:
— Жрать здесь будет когда-нибудь?
— Жди-и-и! Воды похлебаешь. — Артист бросил на меня мимолетный удивленный взгляд. Он был поражен! Он был шокирован! После того, как я чересчур жестко занял свое место в той келье, где мы сейчас находились, он посчитал, что воспринимать меня можно как завсегдатая, если не более… И вдруг подобный вопрос! — Да и воды коли дадут…
Я понял, что слишком много хочу.
— Ты, Кость, слушай дале… Так вот, подбегает баба моя к этой пизде, хватат ее за ноги за задние и ну тянуть на себя. Прям как пень выкорчевыват! И ни туды, ни сюды. Собака вопит, менты с грызунами ржут, падлы, на пару. Я, типа, стою и смотрю — хрен его знает, чё делать. Застряла, и все тут, ротвейлерша, — тачку домкратить нады.
— И поддомкратили?
— Ты слушай… Баба видит, шо хрен ли чего. Ну и ко мне: «Помоги, — визжит, — Димка!!! Фули зыришь! — орет. — Тебя бы так, мудака, угораздило!..»
— …Тебя и не так, бывалочи…
— …И правда, не так. А тута, чё делать. А не хрена делать, баба-т своя. Помогать надыть, куды денесся. И вот, короче, подхожу я к энтой собаке, цепляю ее за задние ноги и ну тягать на себя. Не так чтобы сильно, конечно. «А то, и взаправду, — думаю, — выдерну из-под машины, так эта отрава, не разобравшись, тут первого меня и пожрет». Злая ж она, да и глупая, я уже говорил. И вот дергаю я несильно ее туда и обратно да представляю: «И како ж энто со стороны? И шо ж люди подумают, какие не знают?» А подумали б, ясно, одно: «Во, мужик, собачину натянул на себя прям на улиццы! И никого ж, негодяй, не стесняется. Прям при людях при живых ша и кончит. А собачка-то бедная, больно-то ей! Так и орет! Так и извивается вся! И похоже, урод, еще и прицепил ее к машине своей за ошейник…»
Я постарался представить, а что бы я мог подумать, увидев такую картину. Получалось, подумал бы примерно то же, о чем сейчас живописал Артист. — …Надоело мне с дурою с этою копошиться, опустил я ее, значит, на землю, машину взял за порог, попробовал приподнять. Ан никак! А вроде с виду-то легкая. Да тока без помощи… Мусоров просить впадлу, детей тож вроде как…
— И как вытащили?
— Да так и вытащили. С бабой взялись вдвоем, приподняли все ж таки. Она, бедная, перднула аж.
— А собака?
— А чего ей, собаке. Будку вытащила свою, по траве ей повозила, да и пошла вновь на охоту — кошаков, значит, искать. Подбородок чуть ободрала, и все.
— Ясно, — пропел Витька. — Все с вами ясненько… А с бабой-то чё, говорил, пересрались?
— А с бабой уж после. Я ж такой, бывает, сперва ляпну чего, а потом тока думаю: «И чего же сказал?» Вот тако и здеся: подколол я, значит, ее. Говорю, что куда интереснее было бы, когда так вот мордою под машиной не собака враскорячку бы оказалась, а, типа, ее хозяйка. Тады и легавые подмогнули бы с радостью, и грызуны. В очередь, говорю, становились бы помогать. А я б еще с этого денег собрал. Баба, видно, к тому моменту еще не остыла, да и нервы у ей на пределе. Ну и кинулась на меня. Прям на полном сурьезе. И собака, дура, за ею. Отхерачили на пару меня так, что в больнице аж оказался.
