— Григорий, у тебя все?

— В принципе, да, — кивнул Холин, направляясь на выход. — Всё, я уехал.

— Счастливо… Так, теперь давай с тобой. Рапорт написала?

В ответ Наташа молча достала из пакета увесистую пачку распечаток, пробитых скоросшивателем, и шарахнула ею по столу, аккурат перед самым носом Андрея.

Мешечко посмотрел на нее удивленно-вопросительно.

— Здесь фиксация всех моих обращений к информационным массивам ГУВД за последние две с половиной недели. Я думаю, не составит особого труда проверить и убедиться, что все эти люди — почти четыре сотни человек, являлись пассажирами поезда<N>N<N>51 «Санкт-Петербург-Москва», отправлявшегося с Московского вокзала в понедельник, 24 августа. То бишь поезда, в котором произошло убийство Ивана Демидовича.

— То есть ты хочешь сказать, что…

— А это… — не дала ему докончить Наташа и, порывшись в сумочке, вынула из нее сложенный вчетверо листок, — это данные «сухого отжима». Я отмониторила каждого из пассажиров, исключая детей и стариков, и очертила круг возможных подозреваемых. Исходя из их прошлого, контактов, связей и негативных эпизодов в биографиях. Таким образом, список сократился до восьми человек. Вот, получите. Расписываться необязательно.

— А-а… э-э… А рапорт на уход? — ошалело спросил Андрей.

— А никакого рапорта не будет! До сих пор мне была брошена только одна предъява. Что ж, пожалуйста! Изучайте, проверяйте. Подключайте свое УСБ-гестапо… Еще вопросы, претензии есть?… Пока нет? Что ж, если появятся — я на месте. На рабочем! — Наташа поднялась, развернулась на каблучках. Уже дойдя до порога, она притормозила и, гордо вздернув носик, напомнила: — Вчера вы, Андрей Иванович, подвергли меня публичной порке. В присутствии всего личного состава. Так вот, по результатам проверки я жду от вас лично столь же публичных извинений!

Наконец-то в кабинете установилась вожделенная тишина. Какое-то время Мешечко «пережевывал» увиденное и услышанное, а потом невольно скосил глаза на положенный Наташей поверх бумажной кипы листок. В нем под номерами перечислялись установочные данные восьми человек. По мере изучения списка и без того измученное лицо Андрея приобрело землистый оттенок, так как под номером «пять» значилась настоящая бомба: «Бугаец Алексей Петрович, 1974 года рождения». Причем именно это имя, в отличие от прочих, было особо выделено маркером.

Мешок задумчиво потер пульсирующие виски и щелкнул кнопкой селектора:

— Ильдар! Ольга Николаевна на месте?

— Так она же со свидетелем Комоловым уехала! В суд, на дачу показаний. Я ведь специально утром журнал нарядов на подпись приносил!

— Ах да, извини. Совсем из башки вылетело.

Мешечко снова взял в руки листок с «данными сухого отжима».

«Нет, братцы мои! Такие головоломки, они всяко не для похмельной головы!..»

Седовласый лабух ненавязчиво наигрывал импровизации из раннего Кенни Баррона. В другое время тонкий ценитель и знаток канонического джаза Харлампиев обязательно бы прервал собеседника, отвлекшись на высокое искусство, но сейчас Сан Санычу было не до интеллектуальных сантиментов. Они с Зечей сидели в лобби-баре гранд-отеля «Европа», и Харлампиев, даже не пытаясь скрыть своего раздражения, выслушивал отчет о неудачном покушении на Гурцелая.

— …По этой причине ситуация целиком вышла из-под нашего контроля, — бесстрастно докладывал Зеча. — В результате чего…

— В результате чего Анзори попал под опеку эфэсбэшников, — сердито перебил его Харлампиев. — И те разрешили нашему хачику выехать за границу. И теперь достать его крайне проблематично.

— Ну почему же? Если известен адрес, можно попробовать.

— Не надо! Напробовались уже! Вон, мне вчера по Севе Гаю серьезные люди предъяву сделали.

— А почему тебе? Пусть ко мне обращаются. А я им объясню.

— Ты сначала лучше мне объясни! Тебе Анзори заказали, а вы вместо этого нашего человека кончили! Оно, конечно, — дрянь был человек. Но то наша головная боль. А вы, вместо того чтобы решить одну проблему, создали сразу несколько. Нехорошо.

— Согласен, — спокойно сказал Зеча.

И это его спокойствие окончательно вывело Сан Саныча из себя:

— А что мне с твоего согласия?! На какое место мне его намазать?! — рыкнул он так, что за соседним столиком испуганно вздрогнула вкушающая ланч парочка иностранцев.

— Охолонись! Меньше эмоций — больше ума… Аванс мы тебе вернули. Чего тебе еще от меня нужно?

— На хрен мне твой аванс? Мне от тебя дело нужно! Результат нужен!

— Я уже сказал — установишь адрес, будет тебе результат.

— На данном этапе Анзори меня больше не интересует. Пока не интересует. После истории на шоссе, думается мне, Анзорик обделался со страху и теперь, конечно, децл попритихнет, — предположил Харлампиев. — Но только до поры до времени. Пока Литву другие не утопят.

— А что, могут и другие сыскаться?

— Могут. Уже сыскались. Как раз сейчас у нас очередной головняк нарисовался.

— Что за головняк?

— С сиськами! Юльку Нежданову помнишь?

— Референтшу Литвы? Видел пару раз. Но издалека.

— Ага, референтшу, — хмыкнул Сан Саныч. — По сексуальным связям с общественностью.

— И чего Юлька?

— Эта тварь, мало того что пытается кинуть нас на бабки, так еще и дала согласие на сотрудничество со следствием.

Зеча пожал плечами:

— Видимо, потому и дала, что кинула.

Харлампиев усмешки не оценил. Тщательно взвешивая и дозируя слова, дабы ненароком не сказать лишнего, он принялся обрисовывать сложившуюся ситуацию:

— Через неделю у Литвы начинается суд по первому эпизоду. Ему намереваются пристегнуть мошенничество.

— Не самая жуткая статья, — заметил Зеча.

— Не самая. Но они намереваются влепить ему реальный годик-другой, после чего, уже не торопясь, станут примерять поочередно все до сей поры нераскрытое. Начиная с убийства Улофа Пальме.

— А кто это?

— Да так, чухонец один, — ухмыльнулся Харлампиев, подумав про себя с досадою: «Боже! С какими дегенератами приходится иметь дело!» — Короче, возвращаясь к нашему головняку с сиськами. Нежданова заявлена свидетелем стороны обвинения. Поэтому к началу процесса, то бишь крайний срок — через шесть дней, она должна вернуть нам деньги. После чего выбыть из списка свидетелей по причине безвременной скоропостижной кончины. При таком раскладе ты и твой кореш получите свою долю и все претензии по Севе Гаю с вас будут сняты.

— А при другом раскладе?

— А при другом, боюсь, я не смогу сдержать «синих» в их праведном гневе и намерении организовать правилово тебе и твоему напарнику.

— Никак ты пугать меня вздумал? — прищурился Зеча.

— Тебя, может, и не напугаю. А вот у приятеля твоего, у Бугайца, жена молодая, детишки имеются. Опять же дочка тяжело болеет.

— А откуда ты?…

— Неважно. К слову, можем подсобить. С лечением.

— Спасибо. Сдюжим как-нибудь. Без помощников.

— Как знаешь. Наше дело предложить, — криво усмехнулся Харлампиев. — К чему бишь я? Ах да! Вот приятелю твоему есть за кого бояться. Ты же знаешь: «синие» — они сплошь отмороженные. Натуральное зверье.

А вот за это Зече можно было и не напоминать. Он и без того прекрасно знал, какие хлопоты, осерчав, способен организовать Сан Саныч. Внутри у Зечи все буквально забурлило от злости, однако он счел за лучшее ответить вежливо:

— Хорошо. Где сейчас Нежданова?

— До вчерашнего дня ее эскапэшники сторожили. А со дня на день ее другое ведомство под крылышко взять должно.

— Какое?

— Тебе какой телефончик лучше дать: служебный, мобильный, домашний? Ну, чего набычился? Шучу я, не видишь, что ли? «Гоблинам» ее передают. У тебя ведь именно там свой человечек прижился?

— Не твое дело.

— Мое, мил-человек. Вернее, наше. Общее.

— Я тебя услышал. — Зеча поднялся из-за стола и боковым зрением приметил, как практически одновременно с ним встал и неторопливо двинул к выходу безликий человек, до этого битый час сидевший за клистирной чашечкой кофе. Человек сей, еще когда только входил в бар, обменялся коротким приветственным взглядом с телохранителем Харлампиева. После чего, собственно, Зеча и взял его на карандаш.