На этот раз удостоив своей ладошкой одного лишь «транспортного опера», адвокат покинул кабинет. В котором с его уходом повисла нездоровая тишина.

— Пошли, Демидыч. Нам с тобой здесь тоже делать нечего, — рыкнул Шевченко, поднимаясь.

— Постойте, братцы! — засуетился Лисицын. — Чего вы вдруг сразу засобирались? Сейчас мы с вами чайку упромыслим. А можем, чего и покрепче.

Тарас передернул плечами и с нарастающим раздражением произнес:

— Знаешь, Лисицын, ты бы не величал нас с Демидычем братцами.

— Почему?

— У меня такое чувство, что «братцами» обычно называют прилизанных халдеев в фильмах про дворян. Так что эта песня скорее посвящается тебе… Как ты там в прошлый раз говорил, Дима? «Сам лично проконтролирую, чтобы Кирсанов сел железно и надолго»? Ну-ну… Пошли, Демидыч, не будем мешать коллегам бороться с гидрой преступности…

Шевченко и Филиппов, не прощаясь, вышли, и Лисицын проводил их взглядом человека, которому бесконечно паскудно и тошно от осознания того, чем ему приходится заниматься…

…Пять минут спустя, трясясь и подпрыгивая на ухабах, Тарас и Иван Демидович на «маршрутке» возвращались в родную контору. Оперативный водитель Афанасьев искоса наблюдал за ними в зеркало заднего вида, с немалым удивлением отмечая, что после посещения ЛОВДТ оба выглядят жухло и потерянно. А Шевченко, в дополнение к этому, был еще и абсолютно молчалив, что на практике случалось с ним крайне редко.

— Что вы об этом думаете, Тарас? — первым не выдержал молчания Филиппов. — Мне любопытно услышать ваше мнение.

— В этом деле я тебе, Демидыч, не советчик. Решай сам. — В салоне «маршрутки» установилась прежняя непривычная тишина. Но ненадолго: теперь уже не выдержал и Шевченко. — Сергеич! — перевалился он через водительское сиденье. — Поделись мозгом! Вот если бы ты был свидетелем преднамеренного убийства и тебе предложили двадцать штук баксов за то, чтобы ты подозреваемого на очной не опознал. Ты бы как поступил? Взял деньги?

— Нет.

— Ты бы хоть подумал немного, что ли.

— А чего тут думать? Нет, не взял бы.

— Почему?

— Надеюсь, я не создаю впечатление падали? — не отвлекаясь от дороги, поинтересовался Афанасьев.

— Не создаешь.

— Вот тебе и ответ.

— Но ведь убитого все равно не воротишь? А тебе, допустим, деньги край как нужны? Получится: и ты без бабла останешься, и человека посадят. В чем тогда смысл?

— В том, что, раз заслужил — пусть сидит.

— То есть ты за то, чтобы в этом мире множилось зло?

— Даосы учат: отвечать злом на зло — дает добро. И вообще: нас послушать со стороны нормальным людям — оторопь берет.

— А когда ты их последних раз видел, нормальных-то? — проворчал Шевченко, возвращаясь в исходное положение. — Куда ни плюнь — сплошь одни упыри…

Санкт-Петербург,

21 августа 2009 года,

четверг, 13:06 мск

— …Бли-ин! Черти-черти, поиграйте и документы отдайте. Вот, Андрюха, вечно у меня так: где положишь, там и потеряешь!

Гена Певзнер сидел за своим рабочим столом и с озабоченным видом перелопачивал груды по-кроличьи расплодившихся бумаг и распечаток. По-свойски возлежавший на продавленном диванчике Мешечко, в кои-то веки приехавший в УСТМ с официальным, а не «левым» запросом, наблюдал за судорожными телодвижениями приятеля с легкой насмешкой. Притом что в его персональном «гоблинском» кабинете «макулатурный срач» порою скапливался и похлеще.

— Кстати, Андрюх, ты в курсе, что УСБ закупило для своих нужд дюжину дополнительных «полиграфов»? — спросил Певзнер, продолжая вести археологические раскопки.

— А ты откуда знаешь?

— Здрасте-приехали! Нам же техподдержкой всей этой байды и придется заниматься.

— Да и хрен с ними. Закупили и закупили. Мне-то что?

— Не скажи! Вот прогонят тебя и всю твою «гоблинскую» банду на детекторе. В свете последних министерских веяний. И поедете вы скопом скорым поездом «Петербург — Нижний Тагил».

— Тады вместе поедем, — зевнув с оттяжечкой, равнодушно ответил Андрей. — Ты же знаешь: я не крыса, но молчать не буду. Но ты не переживай! Я тебе по дружбе нижнюю полочку, так и быть, уступлю.

— Вот спасибо, дорогой! И это после той груды доброго, которую я тебе за все эти годы нагромоздил? — изобразил возмущение Певзнер. — К слову, я, конечно, не ангел, но предъявить мне что-либо конкретное не смогла бы даже священная инквизиция. Шоб она горела синим пламенем, как тот Джордано Бруно!

— Ты полагаешь? — хитро прищурился Мешок. — А вот до меня дошли странные слухи, что из вашего секретного учреждения о позапрошлом месяце стационарная цифровая станция «Консолетте», на волну дежурной части ГУВД настроенная и якобы списанная, взяла ноги в руки да и ушла. И отнюдь не на списание. Случайно не знаешь куда?

— Ушла в неизвестном направлении, — напрягшись, буркнул Певзнер.

— Напомни мне фамилию неизвестного направления? Часом, не кабинет начальника службы безопасности олигарха Игоря Ладонина господина Смолова?

— Я на компрометирующие вопросы не отвечаю!

Андрей посмотрел на приятеля с добродушной снисходительностью:

— Ладно тебе, хорош бычиться! Шучу я, не заметно, что ли?

— Дюже плоские у тебя шутки.

— А это чтобы в голове больше уместилось! — хохотнул Мешок. — Кстати, дружище, ты сам-то как меркуешь за эти «полиграфы»? Есть от них толк али как? Обмануть-то его можно? А то разные люди разное гутарят.

Серьезность интонации, с которой Андрей задал последний вопрос, удивила Певзнера. Он задумался и потянулся за сигаретой.

— Знаешь, Андрюх, мне кажется, что внедрение практики прогона нашего брата-мента через детекторы лжи дело, в принципе, правильное. Вот только «Кто устережет стражей?».

— В смысле: кто проверит самих проверяющих?

— Да, корень именно в этом. Наверное, проверку должны проводить какие-то сторонние люди, тогда и результатов будет больше, и будут они более правильные. Но такие вещи довольно сложно осуществить чисто технически. Засим, зная, как у нас всё обычно делается, боюсь, такая практика приведет лишь к большей бюрократии. А через нее — к еще большей коррупции.

— Согласен, — кивнул Андрей. — У нас в стране народ смекалистый, мгновенно учится и реагирует, как обходить что-то.

— Вот ты спросил: можно ли обмануть «полиграф»? И как его обмануть? Казалось бы, вот, к примеру, начнут тебя допытывать: «Ты на службу в ГАИ идешь, потому что машины любишь и людей на дорогах спасать хочешь или потому что хочешь быстро дом загородный построить?» Вроде как не обманешь железо. А я вот думаю, что обманешь.

— Почему?

— Потому что в первую очередь здесь всё зависит от того, кто будет сидеть за аппаратом, насколько этот человек будет честен сам. А любой аппарат, в конце концов, можно и подкрутить малек… А! Во! Кажись, нашел! — Певзнер выдернул из очередной папки распечатку и бегло пробежал глазами. — Калугина Элла… Твоя?…

— Она самая.

— Та-ак… Посмотрим, что тут у нас… Андрюх, советовал бы обратить внимание на абонента 909-334-43-86. Он же — Виктор Галка, это фамилиё такое, с которым вышеупомянутая Элла в течение последней недели созванивалась по нескольку на дню раз. Держи и не забудь официально расписаться в получении. — Вслед за распечаткой Певзнер протянул Андрею здоровенный прошитый и пронумерованный гроссбух. — А то привык, понимаешь, всё «леваком» цыганить. А у меня, между прочим, отчетность. И, между прочим, столь же строгая, как и секретность.

— Ладно, хватит бухтеть. — Мешечко закинул ногу на ногу и начал заполнять графы в журнале. — Слушай, а чем это у вас диван воняет? Вы что тут трахаетесь, что ли?

— Я тебе, дураку, только что объяснил — строгая секретность! В этой комнате даже ты, со своей сверхформой допуска, теоретически находиться не можешь. А уж тем более какие-то там прапорщицы.

Певзнер оставался невозмутим, хотя в данном случае Андрей угодил в точку: это действительно был тот самый служебный диван, на котором в часы совместных ночных дежурств Геша периодически любил контролера ПТП Зоеньку Шаркову