— Да, обергруппенфюрер! Прикажите снять охрану с запасного выхода… и прошу вас проследить, чтобы никто не спускался в нижний бункер до моего доклада, — ответил Гюнше. Он взял лежавший на столе пистолет-пулемет и вышел.

У лестницы в нижний бункер Гюнше встретил Бормана. Тот выглядел настороженно и нетерпеливо, словно кот, притаившийся возле мышиной норы. Борман вопросительно взглянул на Гюнше, и тот понял: Борман в курсе.

— Рейхсляйтер, — обратился к нему Гюнше. — Необходимо удалить всех из нижнего бункера, чтобы они не мешали фюреру.

Борман буквально выгнал из нижнего бункера рвавшуюся к фюреру Магду Геббельс. Сам Геббельс не проронил ни слова. За эти дни он, казалось, усох и стал напоминать мумию обезьяны. Нижний бункер к трем часам дня покинули все, кроме Бормана, Геббельса, Линге, Гюнше, Бургдорфа и Кребса, которые собрались в вестибюле перед лестницей в верхний бункер. Последним к ним присоединился срочно прибывший в бункер рейхсюгендфюрер Аксман.

У той же лестницы, но в верхнем бункере стояли начальник команды сопровождения фюрера СС-штурмбаннфюрер Шедле и личный шофер фюрера СС-оберштурмбаннфюрер Кемпка. В помещениях нижнего бункера остались только Гитлер со своей женой и сидевший в своей комнате в компании с бутылкой виски Штумпфеггер. Даже дежурный телефонист шарфюрер Миш вышел из своей каморки и присоединился к собравшимся в вестибюле.

Борман отвел в сторону Линге и сказал:

— Штурмбаннфюрер! Вы, как камердинер фюрера, должны оказать ему последнюю услугу. Он должен уйти достойно. Вы понимаете?

Линге кивнул и пошел в гостиную фюрера.

После очередного прощания Ева поняла: пора. Если уходить — так уходить, еще одна сцена прощания превратится в откровенный фарс. Она взяла два металлических футлярчика, в которых хранились стеклянные ампулы с цианидом, и вошла в кабинет Гитлера, благо и ванная комната, и гардеробная, и спальня Евы имели выход туда.

Фюрер расхаживал по кабинету, и встревоженная Ева поняла: у него снова изменилось настроение. Гитлер ходил из угла в угол, приволакивая ногу и жестикулируя трясущейся рукой. Увидев Еву, он прокричал:

— Наступает исторический момент, когда весь мир изумленно увидит, как монголо-большевистские орды Сталина найдут свою смерть у порога моего бункера. Венк задержался, чтобы собрать остатки отходящих войск группы армий «Висла», но сейчас он нанесет в тыл маршала Конева внезапный и сокрушительный удар. Он обратит в бегство войска Конева и сомнет передовые части Жукова, деблокировав Берлин. И с этого момента мы начнем свое победное и неудержимое, словно горная лавина, шествие на Восток.

Гитлер оперся руками о стол и сделал паузу, лихорадочно заглатывая спертый воздух бункера.

— Мой фюрер, но фельдмаршал Кейтель вчера прислал донесение, в котором указывал, что на помощь Венка можно не рассчитывать, — осмелилась напомнить Ева.

Гитлер вскинул голову. В его изможденном больном организме каким-то чудом еще находились силы для вспышек гнева. Трясясь от ярости, он вскричал:

— Предательство! Предательство! Кейтель — предатель! Хайнрици и Буссе — предатели! Лишь Венк мне верен! Ты увидишь! Ты увидишь, как произойдет то неизбежное и удивительное! Ты увидишь, как волны русского прибоя разобьются о несокрушимый утес арийского духа! Вера! Вера и воля! Вот что сейчас важно!

Ева попыталась схватить его за руку, но Гитлер оттолкнул ее, и она чуть не упала. Футлярчики с ампулами упали на ковер. Гитлер повернулся к ней спиной, продолжая восклицать:

— Предательство! Предательство!

Ева со слезами выбежала из кабинета. Ей хотелось умереть. Но ей хотелось умереть не просто так, ей хотелось умереть вместе с фюрером. Но он пока не собирался этого делать. Безотказным шестым чувством Ева понимала: тянуть больше нельзя. И она решила вернуть мысли фюрера к себе тем надежным способом, каким она бесповоротно вошла в его жизнь: демонстративной попыткой самоубийства. Она была готова к этому и уже неделю назад стащила из хирургического набора Штумпфеггера скальпель.

Ева взяла скальпель, вернулась в кабинет и сказала звенящим голосом:

— Мой фюрер! Я ухожу из жизни! Ухожу сейчас! Я жду вас в вашей гостиной.

С этими словами Ева вышла из кабинета фюрера в его гостиную, села на диван и решительным движением располосовала скальпелем запястье. Гостиная была выбрана не случайно: из комнат Гитлера и Евы выйти в коридор можно было только через гостиную. Ева откинула голову на спинку дивана: при виде собственной крови она потеряла сознание.

И именно в этот момент появился Линге. Он на мгновенье остолбенел при виде сидящей без чувств Евы и окровавленного дивана… Спустя минуту из кабинета вышел Гитлер. Несколько мгновений он смотрел на Еву. Его зрение совсем ослабло, впрочем, он в принципе не мог видеть дальний от себя подлокотник дивана. Он решил, что Ева отдыхает.

— Где Геббельс? Где Борман? — нетерпеливо спросил Гитлер у Линге. — Мне необходимо составить приказ.

— Госпоже Еве плохо, — пробормотал Линге, указывая на Еву.

— Так позовите Штумпфеггера! — с досадой воскликнул Гитлер и прохромал мимо Линге в коридор. Линге бросился следом. Гитлер остановился передохнуть в гостиной перед комнатой Геббельса, а Линге вбежал к Штумпфеггеру и крикнул:

— Быстрее! Госпожа Ева вскрыла себе вены!

— Черт бы вас всех побрал, — сообщил в пространство Штумпфеггер. Он встал, взял в левую руку аптечку и, не выпуская из правой руки бутылки виски, вышел из комнаты. Гитлер все еще сидел перед комнатой Геббельса, тупо глядя в пространство: он набирался сил перед очередной вспышкой энергии.

Ева по-прежнему была без сознания.

— Переложите ее на кровать, — велел Штумпфеггер и сделал огромный глоток прямо из горлышка. — Я займусь Евой, а вы займитесь фюрером.

Линге вспомнил, что еще вчера Штумпфеггер пил коньяк из стаканчика для анализа мочи, а сегодня уже хлещет прямо из горлышка. Да, нервы у всех на пределе! Пора заканчивать драму, пока она не превратилась в фарс.

Линге положил Еву на кровать. Чтобы не измазаться в ее крови, он предварительно обернул рану на запястье платьем. Когда в спальню ввалился Штумпфеггер, Линге поспешил из спальни на поиски фюрера. Штумпфеггер осмотрел рану на запястье, презрительно хмыкнул, допил виски и забросил бутылку под кровать. После чего перебинтовал запястье Евы.

Фюрер к этому времени ожил и почувствовал, что что-то в бункере не так. Он уже добрался до своего кабинета, когда туда вошел Линге.

— Что такое? Где Геббельс и Борман? И где охрана? — забросал он Линге вопросами.

Линге судорожно вдохнул, открыл ящик письменного стола и достал оттуда пистолет и ампулу с ядом. Положив пистолет на стол, он хрипло проговорил:

— Прошу вас, мой фюрер… Фрау Ева уже вскрыла вены, теперь вам пора…

Гитлер скользнул взглядом по пистолету и раздраженно сказал:

— Иди и приведи сюда Геббельса и Бормана, я хочу составить приказ войскам. И убери пистолет обратно в ящик стола, глупая деревенщина!

Гитлер повернулся к нему спиной и направился в спальню. В этот момент Линге сзади обхватил руками голову фюрера, пытаясь засунуть ему в рот ампулу. Но это оказалось совсем не так легко. Фюрер возмущенно сопел, пытаясь вырваться, и это ему почти удалось. Линге было ослабил хватку, но тут вдруг понял, что Гитлер сейчас повернется к нему лицом и тогда придется взглянуть в глаза хозяину. Нет! Это невозможно! Линге плотно сдавил горло фюрера и держал его до тех пор, пока тело не обмякло.

Из спальни вышел Штумпфеггер. Когда Линге уложил тело фюрера на пол, Штумпфеггер вложил в рот Гитлера ампулу с цианидом и раздавил ее щипцами — точно так, как это сделал Хаазе с овчаркой Блонди. Резкий запах миндаля наполнил комнату.

— Не стойте столбом, зовите Гюнше и Бормана, — прикрикнул Штумпфеггер на Линге.

Линге выбежал в вестибюль и хрипло прокричал затаившим дыхание присутствующим:

— Фюрер умер!

— Гюнше, пока никого не впускайте! — распорядился Борман. — Я посмотрю.