Следующий день был очень похож на предыдущий, с той лишь разницей, что у Яна оставалось все меньше надежды.

«Что же случилось? — думал он. — Может, произошел несчастный случай и все, кроме меня, погибли? А может, я совершил что-то ужасное, и поэтому никто не хочет меня знать? А может, я сидел в тюрьме?»

Таких вопросов в голове Яна вертелось сотни, но никто, даже мудрый доцент Красуцкий, не мог ему ответить.

К вечеру Яну стало совсем плохо. Он лег на кровать и неподвижно лежал всю ночь и весь следующий день. Ему не хотелось ни с кем разговаривать. Есть тоже не хотелось. Красуцкий решил, что лучше оставить его в покое и не мучить сочувствием. Он сам был озадачен тем, что случилось.

— Странная история… — бормотал он себе под нос. — Ну ничего… Ведь что-то все-таки должно было сохраниться в его памяти. Невозможно, чтобы человек совсем ничего не помнил.

И доцент Красуцкий решил написать своему старому преподавателю в Медицинскую академию и спросить, что тот думает об этом удивительном случае.

Ян не вставал один день, второй, третий. На четвертый день в палату после завтрака торжественно вошел Пианист и сказал:

— Профессор хочет с тобой поговорить.

— Какой профессор? — удивился Ян.

— Наш. Какой же еще?

Ян несколько раз видел больного, называвшегося Профессором, во время так называемых сеансов групповой терапии и занятий лепкой. Профессор не слишком активно участвовал в жизни отделения. Большую часть времени он проводил в кровати, читая или усердно делая записи. Все книги, которые он читал (пожалуй, на семи языках) и все его рукописи были посвящены одной теме: Вильяму Шекспиру. Он был одним из самых известных в мире исследователей творчества Шекспира.

Профессор пользовался огромным авторитетом среди больных. Когда возникал какой-нибудь конфликт, обращались к нему. Если у кого-то появлялась проблема, которую врачи не считали сколько-нибудь важной, он просил совета у шекспироведа. Профессор был молчалив, редко выступал публично, но то, что он говорил, запоминалось и цитировалось годами. Некоторые больные даже стали читать произведения Шекспира, и, когда ученый был в хорошем расположении духа, в отделении 3 «Б» проходили шекспировские чтения. Один такой день всем запомнился особенно: тогда было безусловно установлено, что знаменитый монолог Гамлета на самом деле является диалогом.

Когда он и Пианист вошли в палату номер три, Профессор, удобно устроившись на кровати, смотрел в потолок, вероятно, ожидая вдохновения. Услышав скрип двери, он прервал столь захватывающее занятие, с интересом посмотрел на Яна и улыбнулся. Ян тоже улыбнулся. Это была его первая улыбка с того дня, как пани Тарчинская сняла его для потомков на фоне занавески.

Профессор выглядел лет на шестьдесят. У него было породистое добродушное лицо и проницательный взгляд. Было заметно, что он знает о других намного больше, чем им бы этого хотелось. Яну он сразу понравился.

— Так это вы Ян… — сказал он, сгребая со стула какие-то бумаги и жестом приглашая гостя сесть. — Наслышан о вас.

— Я о вас тоже много слышал, пан Профессор.

— Спасибо сарафанному радио психиатрической клиники, — улыбнулся шекспировед. — Не обращайте внимания. Давайте просто поговорим, как человек счастливый с человеком несчастливым.

— Так вы здесь счастливы, Профессор?

— Как никогда и нигде в жизни. Об этом я и хотел бы с вами поговорить. Дорогой Роберт, вы бы не могли нас оставить наедине?

— Конечно. Ухожу, — прошептал Пианист и вышел, старательно закрыв за собой дверь.

— Когда вас, — начал Профессор, — сюда привезли, я решил, что вы в нашем скромном любительском спектакле фигура эпизодическая. Вас обследуют, покажут по телевизору, и вы исчезнете, как многие другие, попавшие в подобную ситуацию. Но на этот раз произошла необъяснимая неожиданность. В данных обстоятельствах я должен, с одной стороны, предостеречь вас от мира, находящегося по ту сторону двери, с другой — убедить вас остаться здесь навсегда.

— Как это — навсегда?!

— Именно так. До конца своих дней, независимо от того, когда он наступит.

— Но я не хочу здесь оставаться! Никто этого не хочет. Днем и ночью все мечтают только о том, чтобы выбраться отсюда.

— Все, кроме меня, — гордо уточнил Профессор. — Основательно взвесив все «за» и «против», я решил остаться здесь до конца жизни.

— Вы больны!

— Напротив, — улыбнулся шекспировед. — Возможно, вам будет непросто это понять, дорогой друг, но я единственный абсолютно здоровый человек в этом отделении.

Ян пристально посмотрел в глаза Профессора и не нашел в них ничего, что указывало бы на душевную болезнь. Взгляд был необычайно умным, слегка ироничным.

— Простите, но я совсем запутался, — признался Я н. — Ничего не понимаю.

— Это не так просто понять, — заявил Профессор. — Но ведь мы никуда не спешим. Позвольте, мой друг, рассказать вам все с самого начала. Тогда мой выбор станет вам понятен.

Профессор посмотрел в окно, мгновение он наблюдал за танцующими в легком ветерке листьями, затем начал:

— Как вы, должно быть, знаете, дорогой пан Ян, я много лет занимаюсь научной деятельностью, а именно — исследованием жизни и творчества Вильяма Шекспира. Вы спросите: а что, собственно, там можно еще исследовать? Ведь о Шекспире все давно известно.

Однако так может рассуждать лишь человек, незнакомый с вопросом. Все время появляются новые работы, касающиеся творчества Шекспира и всего того, что с ним связано. Вокруг гениального художника всегда, к сожалению, вьются бесталанные ремесленники, которые входят с гением в отношения. Ведь большой мастер не возникает из небытия, у него есть предшественники, кто-то является для него примером, он с кем-то общается, подражает авторитетным мыслителям, и все это удивительным образом его формирует. Я не хочу утомлять вас ненужными подробностями. А вот для исследователя подобные детали очень важны, поскольку позволяют понять предпосылки возникновения гения и являются темой больших и малых диссертаций, рефератов и докладов. У каждого шекспироведа — а их в мире тысячи, быть может, даже десятки тысяч — свои предпосылки и объяснения, которые вступают в противоречие с нашими, а это повод для полемики, а оттуда недалеко до новых диссертаций, рефератов и выступлений. Резюме: дорогой друг, это только кажется, что о Шекспире все давно известно; тем временем у его исследователей море работы.

Жизнь шекспироведа чрезвычайно насыщенна. Доклады в университете, работа в библиотеке, членство в редколлегии какого-либо научного журнала и, кроме того, постоянные поездки. Вы даже не представляете, как много в мире устраивается научных и научно-популярных конференций, посвященных этому гению елизаветинской эпохи. Поскольку я слыл самым выдающимся знатоком Шекспира в Польше, большинство присылаемых приглашений адресовывалось именно мне. Вот представьте себе: постоянные переезды из одного университетского города в другой, проживание в приличных отелях, прогулки с друзьями по прелестным узким улочкам, вино, шутки, дискуссии, торжества, чтение рефератов, словечки типа ad vocem[1] и à propos[2], одним словом, замечательная, приятная атмосфера интеллектуальной жизни, за которую тебе вдобавок платят, благодарят за то, что почтил своим вниманием их мероприятие. Разве можно представить себе что-либо лучшее?

— Нет, — отозвался Ян, восхищенный рассказом Профессора.

— А теперь постарайтесь себе представить, дорогой друг, что именно в этой благословенной атмосфере скрывалась ловушка, которая обернулась для меня страшным несчастьем. Это случилось в Тюбингене, университетском городке на юге Германии, известном тем, что там, в огромной башне над Неккаром, жил Гёльдерлин[3] и похоронен там на местном кладбище. Я надеюсь, вы знаете, кто такой Иоганн Кристиан Фридрих Гёльдерлин?