— Двадцать девятого августа я очнулся на лавке в парке. Я ничего не помню. Сейчас я нахожусь в психиатрической больнице, в отделении 3 «Б». Может быть, меня кто-нибудь узнает?

В этот момент он как раз вспомнил о том, что ему советовала пани ведущая, и постарался улыбнулся как можно лучше. Пани Иоанна наклонилась вперед и прошептала оператору:

— Продолжай, Юзя… продолжай… еще… еще…

Наконец шум камеры утих. Ян отошел от занавески. Ведущая Тарчинская задумчиво смотрела на него.

— Вам когда-нибудь говорили, что у вас удивительная улыбка?

— Как это? — покраснел Ян.

— Да. Это такая редкость — искренняя, открытая улыбка.

Ян не знал, что он об этом думает.

— Вы знаете, что сейчас улыбнулись трем миллионам человек?

— Скольким? — Ян беспокойно огляделся по сторонам.

— Почти трем миллионам. У нас несколько уменьшилась зрительская аудитория. Что вы на это скажете?

Ян молчал.

— Как я и ожидала, — Тарчинская улыбнулась, — вы оказались человеком робким и скромным. Рада была с вами познакомиться.

Ян нагнулся и с огромным почтением поцеловал ее руку.

— Пан доцент просил вас не утомлять. Отдыхайте. Ян неловко поклонился сначала прекрасной пани, затем оператору и по очереди всем остальным молодым людям, которые спешно сматывали разложенные на полу кабели, и вышел из зала. Он находился в невероятно приподнятом настроении. К счастью, в коридоре раздался скрип колес тележки, забренчали больничные тарелки. В отделении наступило время обеда, и все помыслы больных были обращены к этому событию.

Два дня спустя в отделении 3 «Б» произошло серьезное нарушение распорядка дня. Все пациенты вместо того, чтобы как обычно лечь спать в десять вечера и забыть о ежедневных страданиях, уселись в зале перед телевизором, чтобы посмотреть программу Иоанны Тарчинской «Пропавшие, потерянные, разыскиваемые». Сначала пани ведущая долго рассказывала о людях, которым благодаря ее программе удалось помочь, затем настало время новых сюжетов, и тогда перед глазами телезрителей предстал Ян, стоящий на фоне развевающейся от ветерка занавески. Какое-то время он печально смотрел с экрана, а потом заговорил:

— Двадцать девятого августа я очнулся на лавке в парке. Я ничего не помню. Сейчас я нахожусь в психиатрической больнице, в отделении 3 «Б». Может быть, меня кто-нибудь узнает?

Тут встал пан Яворский и сказал, что он очень хорошо знает Яна, живущего в одной палате с Пианистом (пан Яворский говорил «Пиянистом»). Он хотел добавить что-то еще, но пан Поняк усадил его на стул, и пан Яворский покорно замолчал. В этот момент на телеэкране Ян как раз перестал говорил, оглянулся, как человек, который не знает, что ему делать, а потом лучезарно улыбнулся. Картинка стала неподвижной, оставалась лишь улыбка, затем экран телевизора потемнел, и Ян исчез. Все стали аплодировать, возбужденный пан Яворский что-то кричал, стоя на стуле, пока в зал не вошли медсестры, санитарки и дежуривший в тот день врач. Не без труда им все же удалось развести пациентов по палатам и заставить принять дополнительную дозу фенактила. В конце концов около полуночи отделение 3 «Б» погрузилось в беспокойный, лихорадочный сон.

На следующее утро Ян проснулся бодрым, он был полон надежд. Позавтракал с аппетитом, аккуратно побрился и причесался. На фоне остальных пациентов, не придававших никакого значения внешнему виду, он выглядел образцово. Во время обхода доцент Красуцкий выразил надежду, что для него, Яна, сегодня, возможно, настанет самый важный в жизни день. И хотя ординатор за это время уже успел полюбить Яна, он с огромной радостью с ним попрощается и передаст в объятия семьи. Все больные отделения 3 «Б» смотрели на Яна с завистью, поскольку в их жизни уже давно не случались важные дни и они потеряли всякую надежду на то, что они когда-нибудь наступят. После обхода Ян вышел из палаты, сел на стул напротив входной двери и стал ждать.

Никто не присел рядом с ним, ведь все понимали, что он перешел невидимую границу, находится уже по другую сторону их маленького мира, и надоедать ему в столь важный момент было бы неловко. Пациенты во главе с Пианистом и паном Поняком столпились в коридоре у ближайшего поворота и оттуда поглядывали то на Яна, то на дверь. Прошло пятнадцать минут, полчаса, еще четверть часа. Наблюдение из-за угла всем наскучило, за исключением пана Поняка, который решил не бросать Яна в такую трудную минуту. Ян смиренно сидел на стуле. Иногда за дверью раздавался скрип лифта, чьи-то шаги, несколько раз ему показалось, что дверь тихонько дрогнула, но шаги быстро удалились, стихли, вновь заскрипел лифт, откуда-то доносились женские и мужские голоса, со стуком проехала тележка, наступила тишина, а затем снова заработал, лифт, и так без конца.

Вдруг дверь распахнулась, но, увы, это был доктор из соседнего отделения. Потом вбежали две медсестры, что-то друг другу рассказывая и хихикая.

Наконец за спиной Яна заскрипела тележка, развозящая обед, и в коридоре появился доцент Красуцкий. Он подошел к Яну, присел рядом и произнес:

— Наверное, они далеко живут.

— Простите?

— Полагаю, ваши близкие живут далеко от Варшавы, поэтому их еще нет.

— Но ведь они могли хотя бы позвонить.

— Это не так просто, — улыбнулся доцент. — Откуда они узнают номер телефона?

— Существует справочная.

— Да, конечно, но ведь люди иногда стесняются некоторых вещей, дорогой пан Ян. Вы сами знаете, что выражение «психиатрическая больница» звучит не слишком благозвучно. Не так легко просто набрать номер справочной и сказать: «Прошу вас номер телефона психиатрической больницы». Там могут подумать бог знает что.

— Значит, они меня стыдятся?

— Стыдятся.

— В таком случае они не приедут.

— Напротив. Конечно, им будет неловко сообщать таксисту адрес больницы, а входя в клинику, они пять раз оглянутся — не заметил ли их случайно кто-нибудь из знакомых. Но они приедут.

— Потому что они моя семья?

— Совершенно верно. Кроме того, если бы они оставили вас в беде, им было бы еще более стыдно. Поэтому, прошу вас, не сидите у двери, спокойно пообедайте и чем-нибудь займитесь.

После обеда Ян слонялся по коридору, играл в шахматы с паном Поняком (тот был превосходным шахматистом — время от времени он снимал с доски короля и прятал его в карман). Закончив игру, выпил кофе с Пианистом, поболтал с пани Зофьей, пожилой женщиной, которая выглядела совершенно здоровой, но боялась возвращаться домой, поскольку была уверена, что ее убьют соседи, а затем какое-то время наблюдал за шизофрениками, рисовавшими автопортреты.

Но все это время он находился в ожидании, то и дело всматривался в глубь коридора, не появился ли там кто, подходил (будто случайно) к двери и прислушивался, не остановился ли лифт на их этаже, болтался возле кабинета медсестер — не звонит ли телефон?

Глядя на Яна, другие пациенты тоже забеспокоились, стали кружить по коридору, прислушиваться. Дежурный врач прописал всем пациентам добавочную дозу фенактила и разрешил посмотреть по телевизору старую польскую комедию, которая не могла усугубить их тревожность. Ян сидел вместе со всеми, но никак не мог сосредоточиться на фильме. Он прислушивался. К сожалению, никто не входил в отделение 3 «Б», телефон молчал, словно заколдованный, никого не волновала судьба Яна, Пианиста, Яворского, Поняка и других больных, очарованных черно-белым действом, разыгрываемым давно ушедшими из жизни актерами.

Фильм закончился хеппи-эндом, и умиротворенные пациенты разбрелись по своим палатам. Только в палате номер семь было неспокойно. Наступили сумерки, и Пианист снова впал в отчаяние. Ян ходил из угла в угол. Казалось, что без дополнительной дозы фенактила не обойтись, но Пианист вдруг предположил:

— Может, у них там ходит только ночной поезд.

Ян ухватился за эту мысль. Вот именно, ведь существует множество населенных пунктов, откуда до столицы можно добраться лишь ночным поездом. В его воображении стали возникать образы членов его семьи, которая как раз сейчас едет к нему на поезде посреди наступающей темноты. Он почти ощутил качание вагона, услышал странные скрипы и стуки, доносящиеся из темноты, и не заметил, как уснул.