После заутренней в храме было свободно. Женщина в церковной лавке да пара старушек, бережно протиравшие образа. Святые на них источали неземную серьезность, настраивали на внутренне преображение. Макс еще раз осенил себя крестом и подошел к лавке. «Мне одну свечу», — он протянул деньги.

К давешним образам идти было боязно. Оглядевшись, он увидел Спасителя. С большой иконы Христос смотрел кротким отеческим взглядом. Макс подошел ближе, зажег свечу и поставил ее в светильник. «Упокой Господи, душу раба твоего Альберта». Он перекрестился и посмотрел на светлый лик. Христос не винил, не упрекал. Подняв руку для благословения, просто смотрел. Макс не выдержал, отвел взгляд.

В храме он не задержался. Перекрестившись на выходе, отворил дверь и вышел на улицу. Свежий воздух плеснул в лицо прохладу. Он уже подходил к ограде, как услышал сзади голос.

— Дядь! — Кто-то тронул его за рукав. Макс повернулся. Чумазый пацан, сложив пальцы лодочкой, смотрел на него жалобным взглядом. — Дядь, дай денежку.

— Жрать что-ли хочешь?

Оборвыш отрицательно помотал головой.

— Зачем тогда просишь?

— Мамке на лекарство собираю.

— Чем она болеет?

— Я не знаю. Говорит, помрет скоро, оттого и лекарство ей нужно, чтобы боль заглушить.

Макс вытащил из кармана смятую купюру.

— Держи.

Пацан схватил деньги и, ничего не говоря, побежал прочь. Макс посмотрел ему вслед. У центральных ворот мальчик встал и протянул деньги, сидевшему на облучке, старику. Седой, со спутанными волосами и длинной бородой, старик напоминал персонаж библейских притч. Выслушав мальчика, брать деньги он не спешил. Подслеповато щурясь, перевел взгляд на благодетеля. Максу стало как-то не по себе, он смутился, отвернулся и побрел к калитке.

— Э-эй! Подожди!

Сзади донеся детский голос. Макс остановился и повернул голову. Пацан опять бежал к нему. Поравнявшись, мальчишка протянул полученную купюру. — Забери.

— Почему?!

— Дед Степан сказал, чтобы я вернул.

— Но почему?

— Сказал, нельзя у тебя брать. Грехов слишком много, откупиться хочешь.

— Я?!

— Дед Степан так сказал.

— А лекарство для матери?

— Ничего. Еще подадут.

Машинально взяв протянутую бумажку, Макс ошарашено смотрел на мальчугана. Тот хотел уже сбежать, но он придержал его за плечо.

— Постой.

— Чего?!

Макс смотрел на старца. Тот уже не щурился, смотрел ясно, будто видел его насквозь. Взгляд обжигал.

— А кто он, дед Степан?

— Он?! Просто дед. Сидит здесь каждый день, пожертвования собирает. Потом в храм относит или страждущим отдает.

— И вам тоже?

— И нам.

— Он что, святой?

Пацан улыбнулся.

— Я не знаю. Может, и святой.

Макс хотел еще что-то спросить, но мальчишка вырвался и побежал прочь. А старик все смотрел. Чувствуя его пронзительный взгляд, Макс отвернулся. «Грехов много?! Пожалуй, так и есть. Только остановиться не получается»

… До мотеля он добрался быстро: метро, маршрутка, остановка. Мэрилин с ядовитой улыбкой положила ключ на стойку.

— Где пропадали?! Огни ночной Москвы?!

— Типа того.

— Ну-ну. Дело молодое.

Взяв ключ, он поднялся номер. Не снимая обуви, кулем рухнул на кровать. Веки склеились сами собой, но мозг отключаться не хотел. Словно, злой шутник, он подсовывал ему ночные картинки.

… Альберт хотел жить. Мычал, кряхтел, сучил ногами, но… Веревка стягивала руки, а струна — горло. Временами сознание пропадало, боль — нет. Грубо, она будила жертву. Кожу столовый нож вспарывал неохотно, скорее — разрывал. Грудь, живот и даже лицо, ему не удавалось ничего. Глаза оказались слабее. С отвращением, но упорством палач ковырял их из глазниц. Альберт рыдал, кричал и рвался. Обреченно дергал веревки, но путы были прочны. Вгрызаясь, тупой коготь выцарапывал жизнь. Макс резал кусочки человеческого тела, а кровь едва вытекала. Когда он вогнал нож под лопатку, сразу стало тихо. Ни криков, ни дрожи, ни конвульсий. Или Альберт уже умер?

Несмотря на почти суточное бодрствование, уснуть было невозможно. Легче было сойти с ума, чем успокоить взбунтовавшуюся психику. Макс откинул одеяло и пружинисто прошел в ванную. Встав под душ, крутанул краны. Теплые струи вдарили по голове и ручьями потекли вниз. Макс закрыл глаза, но видения настигали и здесь.

… Он вдруг ожил. Макс сам не ожидал, но застонав, Альберт затрясся мелкой дрожью. Палач вырвал нож и с ним — горячий фонтан. Брызгами кровь падала на кожу и жалила. Жгла раскаленным свинцом. Макс открыл глаза, со страхом посмотрел себе на руки. Они были чисты. Крови не было. «Наверное, я схожу с ума! Нет-нет-нет! Никакой крови нет. И не было вовсе. По крайней мере, на моих руках. Он уже умер. Умер потому, что так было задумано. Потому, что я приговорил его! Вот и все!»

Заговаривая себя, он открыл холодную воду. Ледяные брызги, кольнули тело и заставили стиснуть зубы. Да-а! Холод сковывал, замораживал, обжигал. Он был сильнее, ощутимее въевшейся в кожу или в сознание крови. Макс поднял лицо к верху. Мозг. Вот, что должно было замерзнуть. Тело — лишь оболочка, мозг — вселенная. Там жил хаос. Ночной кошмар, перемешанный с безумными мыслями. Его нужно заморозить, разбить и вытряхнуть. Стоять и ждать!

Через минуты, лившийся сверху, лед стал нетерпим. Картинки, мысли, страхи — все куда-то смыло, растворило и унесло. Осталось лишь желание, животный позыв — убраться, спрятаться, согреться. Сбежать туда, где тепло, тихо и сухо. Дрожа всем телом, Макс боролся с ледяной хваткой. Стоял, терпел и ждал. И только, когда добравшись до последней клетки, она стала трясти в неимоверной лихорадке, закрыл кран. Проверяя себя — глаза. Картинок больше не было. Он вышел из душа и, не вытираясь, упал на кровать.

В номере было немноголюдно. Но только пока, и Дерябин это понимал. Озадаченно почесывая затылок, следователь ругал себя последними словами: «Нет, какой я все-таки придурок, что согласился махнуться дежурством с Широковым. Пусть бы он и расхлебывал эту хреновину. Сказали: просто труп — а здесь, хоть святых выноси. Маньяк, депутат, голубая мафия. Черт их разберет всех! Надо же, убийство Самолкина! И все на мою шею!» Старлей подошел к кровати и еще раз взглянул на тело. Жестко. Не иначе, псих какой-то.

— Саш, подвинься.

Эксперт легко толкнул его плечом и присел возле кроватной тумбочки. Обсыпая поверхность порошком, наклеил дактилоскопические ленточки. Потом медленно снял. Дерябин послушно отошел: «Пусть работает парень, может, хоть что-то накопает».

Еще имелся свидетель, двухметровый детина с отсутствием всякого намека на интеллект. Дерябин посмотрел в его сторону — детина сидел смурной, словно не босса, отца родного лишился. Хотя за такие бабки, подозревал Дерябин, Самолкин ему ближе отца был. Дерябин даже мысленно посочувствовал: «Прозевал ты свое счастье, парень. Прозевал».

Старлей снял со стула пиджак и показал охраннику.

— Его?

Тот утвердительно кивнул. Порывшись в карманах, Дерябин вытащил паспорт и бумажник. Последний топорщился от купюр. «Черт, это — даже хуже, чем я думал. Ничего не взял: ни денег, ни часы, ни телефон».

— Саш?

Дерябин обернулся.

— Саш, глянь.

Подойдя вплотную, эксперт сунул ему фотографию. На, испачканном кровью, снимке был запечатлен потерпевший. Только гораздо моложе. Обнаженный, он был запечатлен в профиль. Рядом стоял мальчик лет десяти-одиннадцати. Ребенок смотрел на Самолкина и гладил низ его волосатого живота. Депутат довольно улыбался. На монтаж это не походило.

— Ты где это взял?!

— На трупе лежало.

Дерябин выдохнул: «Час от часу не легче».

— На трупе?!

— Угу. — Эксперт теперь ждал реакции. — Чего, приобщать-то будешь?!

— Да хрен его знает. Сейчас кое-кому отзвонюсь, там и решим.

— Кабанову что-ли?

— Угу. Он же, вроде, с ним как приятельствовал. Посмотрим, что скажет: фотка-то еще та. А там, — Дерябин махнул рукой, — там пусть он сам или с Генпрокуратуры с этим разбираются. Их клиент. Мне и своих дел хватает.