— Да уж. Ну хорошо. — Доктор расстегнул свой чемодан. — В таком случае, имеет смысл рискнуть.

— Эдуард Сергеевич, ну, какой риск? Если уж на то пошло, не все ли равно, как он подохнет — сам себе башку проломит или от таблеток ваших.

— Будем надеяться, что этого не произойдет.

— Будем. Надежда, как говорится, умирает последней.

— Я выпишу, но…. — Врач предупреждающе выставил указательный палец. — Препарат для взрослых, а потому — настоятельно рекомендую, не злоупотреблять. И начать только через три дня. Кстати, он в ампулах. У вас есть кому колоть инъекции?

— А как же! Карпыч у нас на все руки мастер.

— Хорошо, — Доктор вытащил бланк рецепта и принялся писать. — Вот, держите. Здесь все указано. Покажете в аптеке, вам выдадут. Но предупреждаю: за раз колоть не более половины ампулы, а лучше — треть.

— Что, побочные эффекты?

— Конечно. Из вашего психа может получиться растение. Препарат, помогая перенести последствия стресса, тормозит процессы в коре мозга. Как бы уменьшает эмоциональное восприятие. Отсюда и сопутствующие явления — заторможенность, сонливость, медлительность. Это в лучшем случае. В худшем, я затрудняюсь все предугадать.

— Худший я вам уже описал. Давайте будем считать, что мы поняли друг друга…

Через три дня препарат был у Карпыча. Рекомендаций врача он не слышал, а если бы и слышал, то вряд ли запомнил бы. У Карпыча имелась своя метода — практическое наблюдение. И оно, как впоследствии оказалось, его не подвело. Вколов Пашке половину ампулы, усач с удивлением заметил, что взгляд у больного потух, и даже приобрел благодушный вид. Начало обнадеживало. В закрепление успеха, надзиратель сделал еще одну инъекцию. Опять половину. Пашка закрыл глаза и отключился. Но Карпыч не переживал: «Умаялся зверек, пусть поспит».

В себя «зверек» пришел ближе к вечеру. Проспав почти день, Пашка почувствовал, что ему нестерпимо хочет есть. Яблоко, забытое Марком на тумбочке, намертво приклеило сонный взгляд. Он изогнулся и потянулся к нему свободной рукой. Схватив, тут же погрузил в сочный плод желтые зубы. Торопливо зажевал. И даже появление Карпыча теперь не смущало.

Увидев, как бунтарь сгрыз яблоко, Карпыч принес тарелку макарон. И даже отцепил наручники, пацан был вроде смирный. Пашка сел, кинул на пол ложку и пятернями жадно стал засовывать макаронины себе в рот. Карпыч, будто боясь спугнуть, заворожено смотрел: «Ты смотри! Что, значит, медицина. Вколол и готово! И без всякой дубины».

Поев, Пашка отложил тарелку и опять лег.

— Наелся?

— Угу.

— Тогда, спи.

Пашка послушно закрыл глаза. Рисковать Карпыч не хотел, а потому и приковал его обратно. Но предосторожность оказалась излишней. Больной больше не бунтовал. Уколы работали безотказно.

Курс психотерапии продлился десять дней. Ровно столько, на сколько хватило ампул. Карпыч думал приобрести еще, но рецепт, выписанный доктором, остался в аптеке, а настаивать на новом, он не решился. Во всяком случае, пока. Пашку и без этого было не узнать.

Теперь мальчик улыбался, почти не говорил и не проявлял ни малейших признаков агрессии. Карпыча это вполне устраивало. Да и Марка — тоже. Устроенный Пашкой, переполох мимо внимания Хозяина не прошел, а косвенный виновник — Шапиро на глаза боссу старался не попадаться. Но весть об укрощении строптивого, Марк предпочел донести лично — идея с препаратом была его. Хозяин же воспринял ее равнодушно: «Хорошо. Если считаете нужным, можете перевести его в общую спальню».

Изменившегося до неузнаваемости, бунтаря вернули в коллектив.

Возвращения Пашки все пацаны ждали с интересом и с опаской. С интересом потому, что воочию хотели увидеть того, кто не побоялся голыми руками идти на ужасного Карпыча. С опаской же, из-за того, что на месте 12-летнего Егора, голова которого подвернулась под железную дужку, мог оказаться любой. И что еще мог выкинуть новичок, никто не знал.

Но Пашка всех разочаровал. Появившись в спальне, он лишь молчал и улыбался. И уж вовсе не был похож на безумца, который мог крушить головы и кровати. Двигался, разговаривал и даже улыбался новичок вяло и медленно. Пацаны, сначала за спиной, а после, осмелев, и открыто стали смеяться над ним. Издевок Пашка тоже не замечал. Ему было все равно. И уже через пару дней в сознании воспитанников произошла метаморфоза: из отмороженного Пашка превратился в заторможенного. Или, для краткости тормоз. Новый приют — новая кличка.

Пообвыкшийся немного, Максим друга тоже не узнавал. Нет, с виду это был все тот же Пашка: вихрастые волосы, веснушчатый нос, непропорциональные черты лица. Но, лишь с виду. Внутри это был другой человек. И человек ли вообще — сказать было сложно. Биоробот, с набором команд и физиологических действий. Он ел, пил, дышал и даже двигался на занятиях хореографии — медленно и вяло, но двигался. А больше ничего. Ни улыбки, ни осмысленного взгляда, ни слез. Поначалу Максим пытался встряхнуть друга: теребил за плечи, бил по щекам, кричал об их дружбе. Тщетно. Пашка только улыбался, иногда — кивал, но глаза его были пусты. Это был другой Пашка. Почему и как он стал таким Максим не знал… Равно, как и не мог что-то изменить. Он просто сдался: перестал защищать, не замечал обидных слов в адрес друга и вообще, стал равнодушно-нейтральным. Подземная мельница душ и тел смолола детскую дружбу.

Пасьянс никак не хотел складываться. Людочка морщила низкий лоб, кусала губы и ногти, но карты упорно никак не хотели ложиться, как нужно. Она закатила глаза и неслышно выдохнула: «Вот непруха». На стульях кто-то кашлянул. Секретарь опустила взгляд и узрела его источник — тучного посетителя с, зализанными на темя, волосами.

«Господи, опять этот идиот из строительного треста. И что он ходит туда-сюда?! Все равно, подряд уже отдали другим! Неужели не понятно? Только время зря отнимают».

«Идиот», будто читая ее мысли, отвечал Людочке злым, недоверчивым взглядом. Он тихо сопел и, словно секретное оружие, сжимал пухлый кожаный портфель. Но секретарь уже отвернулась и опять пыталась выложить карты. Впрочем, для посетителя она была лишь поводом, причиной был ее босс. Посетитель уже третий час сидел в приемной, а принимать его никто не торопился. Взгляд его постепенно наливался злобой и становился похожим на взгляд оголодавшего буйвола: только волю дай — сметет и не посмотрит.

В кабинете его, действительно, не ждали. Самолкин взглянул на часы, натикало четверть пятого. Депутат вздохнул (нужно принять еще одного), как в кармане запиликал мобильник. Альберт вытащил телефон и поднес трубку к уху.

— Алло.

— Борисыч, здорово.

— Ну, привет. А я уж подумал, ты про меня забыл в своей ментовке?!

— Да понимаешь — совещание, будь оно неладно. Неполное служебное влепили.

— За что?

— За что-за что — опоздал.

— Что — так строго?!

— Да генерал что-то не в духе был.

— Толик, тебе уже самому пора генералом быть.

— Ага! — Кабанов усмехнулся. — Как только денег накоплю, так сразу и стану. Борисыч, а ты чего звонил — по делу или как?

— Или как… хочу вот в клуб выбраться, тряхнуть стариной. Компанию не составишь?

— Куда?

— Ну, куда-куда, — Самолкин забарабанил по столу пальцами. — В вертеп ночной. Я уж там давненько не был.

— Борисыч, ты — серьезно?

— Вполне.

— В твоем-то возрасте? Делать тебе нечего.

— Толя, мне здесь уже делать нечего. У меня от этих дел государственной важности крыша скоро поедет. Релакс какой-нибудь нужен. Лучше помоложе и поактивнее, — Самолкин гнусаво захихикал. — А ты что, уже по-другому расслабляешься?

— А я и не напрягаюсь.

Хохот повторился.

— Так, значит, тебя не ждать?

— Даже, если бы и захотел, все равно не смог бы. Служба.

— Ой, да брось ты эти понты, — Самолкин скривился в гримасе. — Служба, бандиты, засады. Уж кто-кто, а я-то знаю, как ты засаживаешь.

Мужчины опять расхохотались, но обоим стало понятно, что разговор иссяк. Высказав еще пару плоских шуток, Самолкин попрощался. «Нет, работать сегодня уже никак невозможно. Все! Прием закончен!» Он поднял трубку и мягко пробормотал.