— Здравствуйте, дети! Меня зовут Марк Сигизмундович. Я ваш учитель хореографии.

«Вот! Значительно лучше. Дети сразу поймут, что перед ними не надзиратель, а друг. Друг, который поможет им овладеть этим прекрасным искусством».

Словно в диссонанс его мыслей из коридора донесся громкий рык Карпыча: «Заткнулись все! Быстро!» Марк обернулся и напряженно замер: «Кажется, идут». Перебежав на середину зала, он скрестил руки за спиной и изобразил заготовленную улыбку. В дверь постучали. Марк не успел ответить, как ее распахнули. В проеме стоял лысый усач, а из-за его спины выглядывали три детских остриженных головы.

— Принимай ученичков! — Карпыч, словно проверяя его реакцию, смотрел с хитринкой.

Марк торопливо кивнул: «Да-да. Конечно. Проходите».

Закрыв дверь, усач злобно скомандовал: «Садитесь на пол и внимательно слушайте!»

Шапиро болезненно скривился: «Разве так можно?».

Мальчики послушно сели.

Ожидая, что усач тут же покинет их, Марк перевел на него вопросительный взгляд. Карпыч же уселся на единственный стул и вальяжно откинулся на спинку.

— Карпыч, может, вы оставите нас?!

— С какой-такой радости?! Приказано, на первое занятие быть тута!

— Как тут?

— Вот так!

Давая понять, что приговор окончательный и обжалованию не подлежит, Карпыч перевернул пустое ведро и положил на него ноги.

«Что ж, тута, так тута, — Марк выдохнул и перевел взгляд на мальчиков. — Бог с ним. Попробую начать».

На первый взгляд, сидевшие на полу, дети мало чем выделялись от своих сверстников. Где-то лет по десять-одиннадцать. Остриженные головы, худые тела, ободранные руки — все, как у обычных пацанов. Облаченные в одни плавки (хотя почему они так были одеты, Марк не понимал) мальчики сидели на еще влажном линолеуме и смотрели колючим взглядом. Да-да, колючим, как шипы чертополоха. Присмотревшись, Марк с удивлением прочел в нем совсем не детское выражение. Недоверие, если не сказать больше, презрение к его персоне, читалось в этих глазах. «Может, показалось. Не могут же эти дети обладать взрослой жесткостью. Нет-нет, что-то я не о том. С ними надо иначе, по-доброму. Ведь, зло порождает зло».

Марк опять растянулся в улыбке и выдал слащавую заготовку.

— Здравствуйте, мальчики! Меня зовут Марк Сигизмундович. Я ваш учитель хореографии.

Дети не вымолвили ни слова. Сидели и продолжали неотрывно пялиться на него цепким взглядом. Марк немного стушевался: «Почему они молчат? Может, я делаю что-то не то?!». В попытке понять, он посмотрел на Карпыча, но и взгляд усача ничего не прояснил. Тот даже не смотрел в его сторону. Зато внимательно, как охотник за волчатами, наблюдал за мальчиками. Марк понял это по-своему: «Дети боятся его. Потому робеют и замыкаются».

— Карпыч, я все-таки покорнейше прошу вас оставить нас наедине.

— Зачем это?!

— Понимаете, — Марк тяжело выдохнул и изобразил муки объяснения на лице, — хореография — процесс тонкий. Здесь необходимо душевное единение учителя и ученика. А вы, извините.… Не хочу вас обидеть, но… своим присутствием разрушаете эту ауру.

— Че-го? — Усы Карпыча поползли вверх.

— Я прошу вас.

— Ну, едрен-батон, завернул. Хрен с тобой. — Карпыч крякнул и неохотно встал. — Короче, так! Я здесь рядом буду — если что, зови.

— Да, спасибо. Думаю, это — лишнее.

Окинув мальчиков строгим взглядом, Карпыч неторопливо вышел. Пацаны в свою очередь, проводив его глазами, облегченно выдохнули. Шапиро улыбнулся — кажется, он был прав.

— Ребята! — приветливо продолжил Марк. — Давайте начнем наше занятие.

Встав в хореографической позиции, учитель развернул носки.

— Смотрите на меня! Видите?! Вот так. Это очень просто. Пятки вместе, а носки смотрят в разные стороны. Давайте попробуем.

Но ребята даже не шелохнулись. Продолжали сидеть, а кто-то уже и лег, они весело переглядывались между собой.

— Ну что же вы?! Это же так просто. Давайте, вставайте.

Но и в этот раз никто ни дернул ни единым мускулом.

— Вы что — не хотите заниматься? Ну, вот ты. — Марк подошел к ближнему мальчику. — Ты разве не хочешь научиться танцевать?!

— Не-а! Мне твои танцы на хер не нужны! — Пацан перестал улыбаться и жестко посмотрел Марку в глаза. — Иди лучше таких же педрил где-нибудь учи!

— Что?! — Марк не верил собственным ушам. Зеленоглазый обаятельный мальчуган испускал из себя желчь презрения. Он хотел урезонить воспитанника, но, повернувшись к приятелю, тот опередил его.

— Костыль, слышь — а чего, мне кажется или на самом деле?

— Чего?!

Зеленоглазый кивнул на Марка.

— Да этот мужик. Как думаешь, он — пидор или нет?!

От новой порции детского лепета Шапиро оказался в нокауте.

— А то! Чего сам, бля, не видишь, как он жопой виляет. Я таких тыщу раз на Плешке видал. Отсасывают за полтинник. Предложи, может, и этот согласится.

Пацаны дружно расхохотались.

— Да как вы.… Как вы смеете?!

Оплеванный и униженный, Марк всплеснул руками. Пацаны продолжали нагло ржать.

— Слышь, мужик! А ты, что — в натуре, гомик?!

Слова малолеток били больнее ударов.

— Замолчи, негодяй!

— Да ты сам пасть завали! Жаль полтинника нет. Ха-ха.

— Что?

— Что слышал, педрила!

Теперь Марк, действительно, уже не знал, что делать и что говорить. В голове сами собой всплыли, услышанные накануне, слова: «Помните: для них вы — враг, а не друг! И советую платить им той же монетой». Но как принять это? И почему они такие жестокие? Ведь он ни сделал им ничего плохого.

Хочешь-не хочешь, а Карпыча звать пришлось. Прямо с порога усач рявкнул так, что пацаны сразу присмирели и боялись даже шевельнуться. «Уж лучше так, — думал Марк, — чем…». Как назвать произошедшее, он даже не знал.

— Сучата! Если кто-то не будет слушать, что говорит Марк Сигизмундович, то…., — Карпыч окинул пацанов таким звериным взглядом, что продолжения фразы уже не требовалось. Каждый понимал — ничего хорошего.

Мальчишки встали и коряво принялись имитировать показанную позицию. Кинув на Карпыча благодарный взгляд, Марк уже без сантиментов продолжал.

— Пятки вместе, носки врозь.

Просить усача покинуть их, он уже не хотел.

Но мучить себя и правильно вставать в позицию, даже под грозным взглядом надзирателя, волчата явно не желали. Они только делали вид, но занятия явно саботировали. Карпыч здесь был уже бессилен и, Марк понимал это. Здесь нужно было надеяться только на себя.

И все же он старался — не опускал рук и терпеливо, раз за разом, день за днем делал свое дело. Потому стена недоверия, в конце концов, дала трещину. С трудом и огромным скрипом, но пацаны стали учиться. Понемногу, капля за каплей принимали его речь, требования к танцу, движения. Один из них — Виталик, мальчик из молдавской деревни, проданный родителями за два литра спирта, и вовсе с сожалением уходил из зала. Подражая педагогу, ребенок старался копировать простые па и сложные пируэты. В такие минуты чувствительный Марк едва сдерживался, чтобы не пустить слезу. Казалось, что усилия, которые он тратил на оборвышей, не проходили даром. И, несмотря на то, что остальные по-прежнему отбывали номер, Марк надеялся, что хоть кто-то, хотя бы тот же Виталик, когда-нибудь станет тем, кем не удалось стать ему. Светилой мирового балета.

К процессу обучения детей хореографии никто, кроме самого Марка, не прикасался. Приняв его лидерство, воспитанники начали учиться и, процесс пошел. Усатый надзиратель на занятиях стал засыпать, а потом и вовсе перестал там появляться. Ровно через шесть недель после начала занятий, Карпыч окликнул Марка в коридоре и сообщил новость.

— Ну что, Паганини, концерт завтра даешь?

— В смысле?

— Что, не знаешь?

— Нет.

— Хозяин приедет, хочет посмотреть, как и что. Так что, пусть твои оглоеды стараются. А то, сам понимаешь, — Карпыч ухмыльнулся в усы. — Недоволен будет, а там глядишь, и разгонит вашу капеллу.