Основания для предположений о том, что Япония вынуждена временно заморозить экспансию, были. Эйфория, вызванная в обществе победами японского оружия, постепенно начала спадать. Война оказалась не такой легкой, как выглядела сначала. Армия выдохлась. Стране требовалась передышка. Японское правительство начало бомбардировать Госдеп замирительными депешами: «...японская нация считает своим основным принципом сотрудничество в мире и гармонии со всеми нациями и не имеет никаких намерений ни провоцировать, ни создавать конфликтов с любой другой нацией... Искренним желанием Японии является то, что наиболее мирные и дружественные отношения будут установлены между ней и... Соединенными Штатами...»[166] Естественно, «пустить пыл в глаза» не получалось. В Вашингтоне прекрасно понимали, что это не более чем очередной раунд игры, цель которой господство в Азии.
Однако войны в Белом доме не боялись. Большинство советников президента и аналитиков правительства просто не видели такой возможности. Япония была слишком зависима от американского экспорта — а коль скоро так, рассуждали в Америке, то японцы просто не посмеют начать войну сами. Только по инициативе США может разразиться конфликт на Тихом океане[167].
Поэтому Рузвельт довольно спокойно, в определенной мере поддавшись общественному мнению, направил запрос в Конгресс о пересмотре законодательства о независимости Филиппин[168]. 24 марта Акт Макдафи, гарантировавший суверенитет Филиппин с 1946 г., прошел через Конгресс. В соответствии с этим законом Манила получала независимость с 1946 г., а до тех пор на островах сохранялись американские войска и военно-морские базы. Кроме того, США приступали к формированию и обучению частей филиппинской армии. Однако если в Вашингтоне этот закон видели как добрый жест по отношению к своей колонии, то в Токио его восприняли как признание собственной американской слабости. Японцам представлялось все в несколько ином свете — США не могут защитить острова от японского флота и поэтому «отказываются» от них.
Несмотря на свою уверенность в невозможности большой войны, США выражали явную обеспокоенность ситуацией в Китае. Япония все сильнее подчиняла себе страну, кроме того, японское правительство постоянно протестовало против иностранного вмешательства в китайские дела, по поводу и без повода засыпая Госдеп гневными нотами. В апреле 1934 г. японский министр иностранных дел заверил посла США Грю, что заявления японского правительства были сделаны без его ведома, и теперь благодаря раздутой прессой шумихе у мирового общественного мнения сложилось «полностью ложное впечатление о японской политике...» Он попытался заверить посла, что Япония ни в коем разе не собирается нарушать договор Девяти держав и остается ему верна[169]. В то же время Ф. Рузвельт прекрасно понимал действительные намерения Японии — установить «азиатскую доктрину Монро», однако такой передел мира не устраивал американского президента. Еще в июне 1933 г. он запросил у конгресса 238 млн. долл. для строительства 32-х военных кораблей, закон был утвержден. Тем не менее «изоляционистское» большинство конгресса вотировало все активные внешнеполитические инициативы президента[170].
Новая военно-морская программа США была не чем иным, как ответной мерой на все расширявшееся японское военно-морское строительство. Рузвельт не особенно стремился увеличивать военные бюджеты, желая максимальное количество финансов направить в экономику страны, которая по-прежнему страдала от тяжелейшего кризиса. Однако к 1934 г. японский флот уже превышал лимиты, оговоренные Лондонским договором, и США фактически ничего не оставалось, как увеличивать свои морские силы. В январе 1934 г. Конгресс принял закон об увеличении флота до лимитов, разрешенных Лондонской морской конференцией[171].
Стремясь ограничить гонку морских вооружений и тем самым выиграть наиболее приоритетные позиции для себя, США предприняли попытку созыва новой морской конференции. Памятуя опыт предыдущих конференций, предполагалось, что в предварительных переговорах примут участие Великобритания, США и Япония. После достижения соглашения между этими державами к переговорам должны были присоединиться Франция и Италия. После того как пять крупнейших морских держав придут к консенсусу, к переговорам предполагалось подключить Германию и Советский Союз[172].
Предварительные переговоры в Лондоне начались в июле 1934 г. Еще 19 мая японский посол в США проинформировал Хэлла, что японская сторона выступает против обсуждения каких бы то ни было дальневосточных проблем — как это было на Вашингтонской конференции. Токио требовал, чтобы конференция затрагивала «исключительно военно-морские вопросы»[173]. Японскую делегацию на прелиминариях возглавлял посол в Великобритании Мацудайра. Посол дал понять, что Япония в принципе не против созыва новой морской конференции, однако лишь на том условии, что на ней будет признано равенство флотов трех держав. Подобная позиция японской стороны заранее грозила провалом переговоров. Ни США, ни Англия не собирались идти на подобную самоубийственную уступку, понимая, что устроит Япония в Азии, как только получит флот равный американскому. Фактически, заведя переговоры в тупик, японская делегация приступила к попыткам заключения ряда сепаратных договоров.
Японские дипломаты обратились к той части английского истеблишмента, который можно охарактеризовать как японофильский. На поверхность вновь выплыла идея англо-японского союза. Японцами был даже выработан соответствующий секретный проект договора, который предполагал, что Великобритания дает зеленый свет японской экспансии на Дальнем Востоке, а Япония, в свою очередь, гарантирует английские владения в регионе, Голландскую Индию и т.д.[174]. Сторонники возобновления англо-японского договора утверждали, что война с Японией будет губительной для дальневосточных владений английской короны. Прояпонски настроенная «Дейли телеграф» писала: «Наши огромные владения и коммерческие интересы на Дальнем Востоке вынуждают нас смотреть на морские притязания Японии дружелюбно»[175]. Япония также стремилась найти общий язык с Соединенными Штатами, предложив поделить Тихий океан на сферы влияния, что не соответствовало американским намерениям.
К концу ноября 1934 г. у американской делегации в Лондоне сложилось «довольно пессимистическое» настроение. Тем не менее глава делегации Н. Дэвис считал, что японские требования паритета являются скорее вопросом престижа. Он предполагал, что в Токио понимают, что паритет является недостижимой мечтой, поскольку «на каждое новое японское судно, — заявил он в разговоре с советским послом в Лондоне И. Майским, — мы будем отвечать новым американским...»[176].
Пытаясь спасти переговоры и лавируя между США и Японией, Великобритания выдвинула проект компромисса, по которому де-юре призналось право Японии на паритет, а де-факто Япония обязывалась бы сохранять соотношение 5:5:3, однако этот проект никто всерьез не рассматривал, Вашингтон предпочитал отсутствие соглашения плохому соглашению.
Попытки реанимации англо-японского союза Рузвельта практически не волновали. Он понимал, что это не более чем мечты отдельных политиков. Мало того, что в соответствии с секретным японским проектом Британия должна была пойти на грандиозные уступки, Лондону придется еще смириться с ухудшением отношений с США, СССР, Китаем, Канадой, Новой Зеландией и Австралией — что было непомерной ценой за «дружбу с Японией»[177]. Однако мечты надо было пресечь на корню. Президент дал прямое указание Н. Дэвису «донести до сознания английских политиков мысль о том, что если Великобритания предпочтет сотрудничеству с нами сотрудничество с Японией, я буду вынужден в интересах американской безопасности повлиять на общественное мнение в Канаде, Австралии, Новой Зеландии и Южной Африке, решительно подводя эти доминионы к пониманию того, что их будущая безопасность связана с нами...»[178]. Угроза была вполне реальной и подействовала на Лондон отрезвляюще. Американская дипломатия стремилась поставить Японию на место через сближение с СССР и Великобританией и заключение «Тихоокеанского пакта о ненападении» за подписью всех заинтересованных держав[179].
