Собаки во дворе не было, это он знал точно, потому что досконально все здесь изучил, пока следил за домом. Вошел во двор, калитка при этом даже не скрипнула, и об этом он тоже знал – что петли смазаны и не скрипят. Прежде чем закрыть за собой калитку, оглянулся и бросил быстрый взгляд вдоль улицы. Никого поблизости не было, ночь опустилась на город, сразу став здесь полновластной хозяйкой.

Он, осторожно ступая, обошел дом кругом и, когда оказался с тыльной стороны дома, замер и прислушался. Где-то далеко-далеко прозвенел ночной трамвай, и опять все стихло. Он достал из кармана нож с широким лезвием и легонько поддел створку окна. Створка отошла с хрустом, и он замер, испугавшись, но в доме по-прежнему все оставалось без движения. Тогда он распахнул окно и через мгновение оказался в комнате. Здесь никого не было, он прошел по мягкому домашнему половичку, приоткрыл дверь в следующую комнату и прислушался, после чего переложил нож из правой руки в левую и переступил порог. Он услышал мерное дыхание спящего человека и пошел на этот звук. В темноте приблизился к кровати. Он ничего не видел, и оставалось только терпеливо ждать. Через несколько минут по улице проехала машина, скользнув по окнам светом фар, и этих мгновений ему хватило, чтобы рассмотреть спящего человека. Женщина лежала, разбросав по подушке роскошные волосы, показавшиеся ему совершенно черными. Теперь он знал, куда бить, и ударил женщину ножом. Она вскрикнула и захрипела, но хрип был негромкий.

Он скользнул к двери соседней комнаты, но все равно не успел: услышал, как открылась дверь и сонный голос ребенка произнес:

– Мама!

В голосе не было страха, но угадывалась тревога. Наверное, ребенок что-то все-таки услышал.

Он успел настичь ребенка прежде, чем тот включил свет, сбил его с ног и несколько раз с силой ударил головой об пол. После второго удара мальчишка перестал кричать, и он только теперь понял, что самое сложное позади. Никого в доме не осталось, кто мог бы ему помешать. Он не торопясь завесил одеялом единственное в комнате окно и только после этого включил свет. Женщина лежала лицом кверху, с открытыми глазами – она проснулась в последний миг, чтобы тут же умереть. Ее ночная рубашка стремительно пропитывалась кровью.

До утра еще было далеко, и он неспешно приступил к осмотру комнаты. Вывалил из шкафов на пол все белье, перетряхнул его методично, вещь за вещью, после этого обыскал комод, но и там ничего не нашел. За полтора часа поисков он смог обнаружить только потертый кошелек, тот лежал в хозяйственной сумке, и денег в нем почти не было. Наконец он понял, что в этой комнате единственным местом, которое он еще не осмотрел, остается диван, на котором лежит убитая им женщина. Он даже поймал себя на мысли, что об этом диване думает уже давно, но гонит мысли прочь, потому что ему не хочется приближаться к убитой. Пришлось, пересилив себя, приблизиться к дивану и приподнять одну его половину – ту самую, на которой лежал труп. Внутри дивана он увидел старые вещи. Именно там, среди вещей, и оказалось то, что он искал. Толстая пачка денег, перетянутая черной резинкой, и сложенные в небольшой прозрачный пакетик золотые украшения.

Он аккуратно разложил свои находки по карманам и оглянулся по сторонам: не забыл ли еще чего. Взгляд наткнулся на лежащего у порога мальчишку. Только теперь он подумал, что пацан наверняка жив. И как это он мог об этом забыть? Подошел ближе, склонился и услышал дыхание. Нельзя так все здесь оставлять. Принес подушку и этой подушкой ребенка задушил. После чего выключил свет и выбрался через окно наружу. Небо на востоке уже посерело. Деревья в саду задумчиво шелестели листвой. Никто в целом мире не знал пока о случившемся. Кроме него самого и тех двоих, в доме. Нo они, впрочем, были мертвы.

В библиотеке у Козлова было свое любимое место – в самом углу, у окна. Как правило, это место редко занимали. Сегодня там сидела молодая женщина. Козлов остановился рядом, и женщина подняла голову. Глаза у нее были серые.

– Нет, ничего, – сказал Козлов и махнул рукой, давая понять, что ему до женщины нет никакого дела.

Устроился через один стол от нее, разложил перед собой книги, но не работалось, строчки расплывались перед глазами. На новом месте все по-другому. Козлов даже глаза прикрыл, стараясь унять поднимавшееся в нем раздражение. Полчаса просидел, не притронувшись ни к чему, и уже знал, что сегодняшний день для него пропащий. Полистал небрежно книги, поднялся и пошел к выходу.

– Сегодня вы быстро, – сказала девушка-библиотекарь, улыбнувшись.

– А у меня рабочий день ненормированный, – огрызнулся Козлов, демонстративно не замечая ее улыбки.

Расписался в карточке за сданные книги. Та женщина, которая сегодня занимала его место, тоже уходила. У нее была всего одна книга – «Древние цивилизации». Учительница, наверное. Козлов скользнул по ней неприязненным взглядом и вышел. Он не любил людей, причинявших ему неудобства.

День был теплый и солнечный, но Козлов этого будто не замечал. Хмурился, медленно бредя по улице, и знал, что улучшение не наступит. Так и будет до самого вечера, а завтра все повторится снова.

– Я вас чем-то обидела?

Он вздрогнул от неожиданности и обернулся. Его догнала та самая женщина. Он не знал, что ей ответить.

– Вы так посмотрели на меня…

– Когда? – спросил отрывисто Козлов.

– Там, в библиотеке.

– Никак я на вас не смотрел.

– Смотрели, я же видела.

– Даже если и смотрел! – взорвался неожиданно Козлов.

Женщина вздрогнула и, замедлив шаг, смогла только произнести негромко:

– Извините.

Он, конечно, погорячился, и теперь ему стало еще хуже, чем было минуту назад.

– Я не хотел вас обидеть, – сказал Козлов примирительно.

Лицо женщины порозовело. Им обоим было сейчас неловко.

– Вы в школе работаете? – спросил Козлов, стараясь разрядить обстановку.

– В школе? – удивилась женщина. – Почему вы так подумали?

– А вы книгу читали в библиотеке – «Древние цивилизации».

– А, вот вы о чем, – женщина засмеялась, еще больше порозовев. – Нет, это совсем с другим связано. – Она замялась, будто не зная, может ли сказать об этом собеседнику. – Один журнал викторину проводит по истории. И там вопрос такой: некий человек жил в Египте во времена фараона Джосера, и звали его Имхотеп. Он известен как архитектор и врач. Греки его знали под именем Асклепий. А вот как его называли древние римляне?

– Ну и как?

– Не знаю.

– Не нашли в книге?

– Там этого нет.

– Римляне называли его Эскулап, – сказал Козлов.

Женщина посмотрела на него недоверчиво.

– Правда?

– Конечно.

– А вы откуда знаете?

– Немного связан с Древним Римом.

– Каким образом?

– Пишу диссертацию о латыни.

Женщина неожиданно засмеялась.

– Что в этом смешного? – обиделся Козлов.

Она оборвала смех и опять покраснела.

– Смешного, конечно, ничего, – призналась она и продолжила в оправдание: – Просто мне показалось, что писать диссертацию о латыни…

Она замялась, не зная, как объяснить, и выглядела смущенной.

– В общем, об этом ведь уже столько написано, – сказала наконец осторожно. – И получается, что тема какая-то…

Опять замолчала, подыскивая слова.

– Из пальца высосана, да? – спросил грубо Козлов. – Только чтобы степень получить?

Женщина замотала головой протестующе.

– Ничего подобного! – сказал Козлов, уже заметно раздражаясь.

Он стал очень вспыльчивым в последнее время. Он замечал это за собой, отчего еще больше раздражался.

– Вас как звать, кстати?

– Вика.

– Меня – Олег. Так вот, Вика, диссертация моя посвящена проблеме взаимосвязи языков, разнесенных во времени. Язык древний и язык сегодняшний – что общего между ними и что изменилось за века.