Женщины вопили, но, так же как и мужчины, легли на пол и сделали то, что им приказали.

Я вдруг осознал, что присутствую в историческом месте и являюсь свидетелем исторического момента. Эта акция могла положить начало войне и повлечь серьезные последствия для многих людей.

Я понял, что, находясь там, поставил под угрозу собственную жизнь. Имам без колебания пристрелил бы меня, увидев меня за дверью.

Я еще мог незаметно выбраться оттуда и уйти, но как журналист не мог себе этого позволить.

Спустя некоторое время все американцы с завязанными глазами и со связанными за спиной руками были выведены из зала.

Имам шел впереди. Каждый студент вел заложника, чтобы тот не упал с лестницы.

Вдруг имам посмотрел на меня.

— Кто ты? — крикнул он.

Я попытался убежать, но три студента побежали за мной, и я, оступившись у двери, упал. Меня пнули в живот и подняли за волосы. Имам несколько раз дал мне кулаком в лицо и, схватив за шиворот, потащил к воротам посольства. Неожиданно он ударил меня пистолетом по затылку и толкнул к Стражам Исламской революции.

Из-за сильного удара у меня потемнело в глазах и подкосились ноги, а моя книга, которая была заткнута у меня за поясом, выпала на землю.

— Он один из левых сволочей, арестуйте его! — крикнул имам.

У меня не было шанса что-либо сказать, солдаты били меня, куда попало. Я думал, что мне пришел конец, пока одна девушка не растолкала бойцов. Она встала между ними и мной и прокричала:

— Хватит, вы его убьете! Смотрите! Они выходят. Американцев длинной вереницей выводили на улицу, где их уже ждали несколько военных джипов.

Моя книга все еще лежала на земле. Некоторые американцы с завязанными глазами наступали на нее, другие проходили мимо.

— Ты со мной? — спросила девушка, помогая мне встать. Мы незаметно смешались с толпой.

Тысячи людей, собравшихся перед посольством, скандировали: «Аллаху акбар! Аллаху акбар!»

Американцев увезли.

Имам исчез.

Студенты тоже.

Моя книга тоже исчезла.

Но девушка осталась. Она была красавицей и жила в Тегеране.

Женщина, с которой я живу на канале Лаурирграхт в доме 37, — это та самая девушка, спасшая меня у посольства. У нас есть дочь, она изучает нидерландскую литературу в Амстердаме.

В моей душе нет места для ненависти и вражды. Единственное чувство, которое я не способен побороть, — это зависть. Я желаю каждому большой дом, дорогую машину, полные карманы денег и золота. Но я умираю от зависти, когда, например, читаю стихотворение «Скорбь» Геррита Ахтерберга:

Антология его стихов «Проезжая последний город» лежит в ящике под моим прилавком. Его стихотворения недлинные, я могу читать их между делом у себя в магазине.

Хотя я не питаю ненависти, но есть глубоко укоренившиеся чувства, которые присутствуют сызмальства и обусловлены родным языком, литературой и обычаями.

У нас, персов, испокон веков были проблемы с арабами. Мне стыдно об этом писать, но это исторический факт. Лично мне нравится арабский язык, арабская литература, арабские женщины и свежие арабские финики. Я даже знаю наизусть многие суры Корана. Но с тех пор как магометане четырнадцать веков назад вторглись на территорию Персидской империи, сожгли наши дворцы, бросили наши сочинения в реки, объявили вне закона наш язык, упразднили дарованную нам Заратустрой религию и уничтожили наши древние храмы огня, чтобы заменить их на мечети, персы испытывают ненависть к арабам.

Здесь, в Амстердаме, среди моих постоянных клиентов есть три арабки — сунитки родом из Ирака. Они носят хиджаб, это красивые женщины с красивыми, большими, карими глазами. Каждая из них — будто новое воплощение Шахерезады из «Тысячи и одной ночи».

Я понимаю арабский язык и немного на нем говорю. Когда они входят, я встаю со стула и приветствую их по-арабски: «Ahlan wa sahlan marhaba!» Тогда они мне улыбаются, хотя обычно не дарят улыбок посторонним мужчинам, но они знают, что в моем магазине они желанные гости и могут не опасаться приставаний. Для них я взвешиваю лучший, свежайший кофе.

У себя на родине они были неграмотными. Здесь, в Амстердаме, они ходят на языковые курсы. По большому счету, это районный культурный центр, где добровольцы обучают иммигранток нидерландскому языку и арифметике.

Они не ходят в кафе или в кино. И даже в библиотеку, потому что еще недостаточно хорошо владеют нидерландским языком. По-моему, мой магазин — это единственное публичное место, куда они заходят, чтобы перекинуться с кем-нибудь парой слов.

Они мне не представились, поэтому я не знаю, как их зовут. Вчера они снова заходили.

— Как прошел урок? — спросил я.

— Сложно, — сказала одна из них.

— Что вы сегодня изучали?

— Счет.

Они показали мне свои записи. Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться. У них, не умевших читать, был совершенно иной взгляд на мир.

В своих тетрадях они тренировались писать числа: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 0, но у них явно были сложности с 6 и 9. Они их путали. Поэтому им пришлось написать целую страницу шестерок и страницу девяток. Но они так забавно загибали хвостики у этих цифр — то вверх, то вниз, то влево, то вправо, — что те напоминали криптографию.

— Невероятно, — сказал я.

Они посмотрели друг на друга с улыбкой.

— Мы стесняемся своего почерка, — сказала та, у которой были самые красивые глаза, — но с тех пор как мы занимаемся числами, мы их видим повсюду: на дверях, на машинах, на нашей одежде и на нашей обуви.

— Это фантастика, — сказал я.

— Амстердам стал красивее, с тех пор как мы научились различать цифры, — сказала она.

Вошел клиент. Женщины быстро собрали тетради и ушли.

— Wedaen! До свидания! — крикнул я.

— Wedaen! — ответили они хором.

Ирак и Иран — это соседние страны. Иракцы — арабы, а иранцы — персы, у каждого из этих народов свой язык. На протяжении тринадцати веков персы и арабы воевали друг с другом. Затишье продлилось девяносто лет, в течение которого у нас было негласное перемирие, но Америка вновь пробудила старую вражду арабов и персов во время правления Саддама Хусейна. Американцы хотели отомстить за революцию и продолжительную акцию с захватом заложников в Тегеране. Они обеспечили поддержку Саддаму, и тот напал на Иран.

Каждую ночь иракские военные самолеты, пролетая над нашими городами, сбрасывали бомбы на дома, лишая людей сна.

Каждую ночь гибли и получали ранения сотни людей.

Мои воспоминания об этом ясны как день. Я отправился домой, чтобы навестить свою родню. Моя младшая сестра была на сносях. Мы все вместе сидели на ковре во дворе и ели. Из ниоткуда с оглушающим шумом появился истребитель, времени убежать не было. Моя мать прыгнула вперед и накрыла собой живот моей сестры, а мой отец накрыл собой мою мать.

Война продлилась восемь лет, обе стороны потеряли в общей сложности миллион человек.

Как иракцы, так и иранцы массово покидали свою страну.

Иранские власти опасались, что левая оппозиция, воспользовавшись ситуацией, при поддержке Советского Союза захватит власть. Было решено полностью избавиться от левой оппозиции. Тысячи людей были арестованы, сотни казнены без суда и следствия.

Я оказался в безвыходном положении. Мне нужно было что-то предпринять.

Герой Виллема Фредерика Херманса Карел Р. в своем военном дневнике пишет: