Впереди всех – Сизый, всем беркутам орёл.

– Направо! Подтянуться, животы подобрать! – Курчавый продолжил выволочку. – Равняйсь! Смирно! Вольно…

Прошёлся вдоль строя задумчиво, туда-сюда.

– Все вы теперь – сотрудники славного советского НКВД, находящиеся в сержантском звании, – заявил. – И вы тоже, товарищи из внешней разведки, – это он к Токареву и Кузнецову обратился. – Так надо, на время. Бочкин без изменений, старший лейтенант по-прежнему. Попрошу всех прекратить разговоры о «личной заинтересованности», о «долгах неотданных» и «счетах неоплаченных». Нет больше у вас ничего личного. Ни-че-го! Есть только общая цель, знаете уже какая. Понятно? А если понятно – разойтись! К текущим занятиям – приступить! В свободное от занятий время – сфотографироваться на удостоверения, Епифанцев распорядится…

Сам сел в «воронок» и усвистал куда-то.

Приступили к занятиям – по прежней схеме, с уклоном в физподготовку, стрельбу и метание ножей.

Один Вырвиглаз, по причине заслуженного возраста, в спортивных мероприятиях участия не принимал, всё за книжками умными сидел, благо, и библиотека хорошая в пансионате имелась в наличии – четвёртая дверь по коридору от кухонной.

Поздним вечером среды вернулся Курчавый, собрал всех в библиотечной комнате.

– Даю вводную, товарищи. Завтра в город выезжаем, в Горный институт. Во-первых, буровой станок уже доставили из Англии. Самой новейшей конструкции… – В бумажку заглянул, уточнил: – С «гидравлическим приводом». Вам, Никита Андреевич, знаком этот термин?

– Вполне, – Ник и не соврал нисколько. – Ничего хитрого: в замкнутое пространство машинное масло залито, поршни разного диаметра двигаются, вследствие разных диаметров поршней возникает гидравлический удар, как результат – многократное увеличение модуля силы, приложенной по определённому вектору. Не бином Ньютона, разберёмся.

– Очень хорошо, – капитан вздохнул облегчённо. – Вот, вы старшим по техническим вопросам и назначаетесь с этого момента. Завтра проведём полноценным приказом по группе. Во-вторых, по совету нашего профессора посмотрим одного студента – на предмет включения в «Азимут»… – Опять в бумажку заглянул. – Матвея Кускова, так?

– Всё правильно, – зачастил Вырвиглаз. – Очень способный в геологических науках молодой человек, прекрасные перспективы имеет для развития блестящей карьеры. Думаю, уже через год может приступать к написанию кандидатской диссертации.

– Это ежели не застрелят – по горячке нонешней, – нетактично влез Лёха, демонстрируя свою природную вредность.

Курчавый отреагировал мгновенно:

– А вы, товарищ Сизых, остаётесь на базе, вместе с сержантом Токаревым. Токарев – за старшего.

– Почему это я? – Лёха заартачился. Хотелось ему, наверное, вместе со всеми на авто прокатиться, на Ленинград полюбоваться, особенно – на ленинградок.

– Потому что приказ! И, вообще…, – капитан уже ко всем обратился. – Прошу запомнить: на задание группа в полном составе никогда не должна выходить, кто-то обязан оставаться в стороне. Всегда надо помнить, что в корзину с яйцами булыжник может упасть. У рачительного хозяина таких корзин несколько должно быть…

На следующий день на пробежку отправились только Лёха и Токарев – хмурые и недовольные. Остальные проследовали во флигелёк, пристроенный к основному дому.

А там – примерочная-костюмерная. Хмурый еврей, что раньше в роли шофёра выступал, всем подобрал гражданскую одежду, согласно указаниям Курчавого:

– Вы уж повнимательнее, Моисей Абрамович. Иванов у нас сегодня студентом будет, чтобы не входить в незнакомую роль. Кузнецов – мастеровой, сантехник или водопроводчик. Бочкин – милиционер, пусть старшина. Вырвиглаз – по должности своей профессорской. Я в своей повседневной форме поеду, только чуть щёткой пройдитесь…

Постарался Абрамыч на славу, за двадцать минут всех одел.

Ника даже загримировал, чтобы его никто из бывших сокурсников не узнал. Смешно, конечно, кто здесь его может узнать? Да, ладно, пускай уже.

Чёрный парик Нику на голову Абрамыч нахлобучил, усы густые приклеил над губой. Посмотрел Ник в зеркало: получился натуральный бригадир молдаванских шабашников, наглый и пройдошистый.

Выдал всем Курчавый пропуска в Горный и, уже на пиковый случай, корочки энкавэдешные, настоящие. Бочкину и Кузнецову ещё и по браунингу досталось.

Понятное дело, не вошли ещё Ник и Вырвиглаз в полное доверие.

«Перестраховка», – подумал Ник. – «Хотя начальству виднее. Ему, родимому, и отвечать, ежели что…»

Расселись по двум знакомым автомобилям. Кузнецов с собой ещё и саквояж потрёпанный прихватил – с инструментом специальным, наверное. Тронулись.

В город въехали, Ник головой во все стороны завертел: дома непривычно низенькие, людей на улицах совсем мало, одеты все – как в фильмах старинных, чёрно-белых ещё. Редкие автомобили навстречу попадались, вон лошадёнка шарабан на резиновом ходу потащила куда-то.

– Ну, какие впечатления? – небрежно поинтересовался капитан.

Подловил-таки! Нику промолчать бы, плечами пожав, мол, – обычные самые.

Так нет, находясь под впечатлением от увиденного, ляпнул неосторожно:

– Чистенько так. Бедненько, скромно – но чисто. Да и тихо неправдоподобно.

Опомнился и тут же заткнулся.

А Курчавый и ничего, не стал в тему углубляться, только под нос себе что-то недовольно пробурчал, типа:

– Ага-ага. Ну-ну, – и уже совсем что-то непонятное: – Волки, они очень умные, куда как редко ошибаются…

На двадцать четвёртой линии Васильевского острова остановились, не доехав метров триста до набережной. Вышли из машин, пешёчком, не торопясь, прогулялись до центрального входа. Девушки семенили навстречу: в пальтишках смешных, у некоторых на головах шляпки вычурные, у некоторых – косынки, платки пуховые.

Настоящие девушки, симпатичные и смешливые.

К центральному входу подошли, Ник по сторонам заозирался: в его времена тут всё было разрисовано белой краской – признаниями в любви выпускников к своей «альма-матер», а тут – ни единого следочка.

– Чего это вы, Никита Андреевич, высматриваете? – подозрительно поинтересовался Вырвиглаз.

– Да нет, это я так просто, – Ник даже засмущался. Больно уж важно Владимир Ильич выглядел в своей чёрной классической тройке – не то что профессор, академик целый. Министр натуральный. – Потом как-нибудь расскажу.

Друг за другом, с минутным перерывом, прошли через вахту, встретились в условном месте, около студенческой столовки.

– Диспозиция следующая, – негромко объяснил Курчавый. – Товарищ профессор, Иванов и Бочкин направляются на отлов студента. Бочкину, после означенного отлова, упаковать оного студента и доставить на базу. Задача ясна?

– Так точно, – шёпотом доложил особист, еле сдерживаясь от отдания чести.

– Мы с Кузнецовым следуем за документами и ключами от склада, где находится буровой станок. Встречаемся через час, возле кабинета ректора. Всё, по коням…

Подошли к кафедре родимой, у Ника даже сердце ёкнуло: «изменения» налицо, конечно, но и знакомое проступает повсеместно. Безлюдно было на кафедре, только из одной аудитории раздавался шум и гам, у дверей два хлопчика дежурили – с красными повязками на рукавах и с комсомольскими значками на груди. На дверях объявление: «Срочное собрание четвёртого курса! Обсуждение личного дела комсомольца Матвея Кускова!»

Похоже, вовремя приехали, в самый раз.

Бочкин сразу в карман форменный полез, за корочками, чтобы проход освободить. Но Вырвиглаз его небрежным жестом остановил, к тем красноповязочным подошёл, глянул строго, брови насупил, хлопчики и исчезли тут же, словно в воздухе растворились. Профессор на противоположную стенку кивнул, а там его портрет собственный висит, солидный такой, значимый. Авторитет настоящий, он завсегда своё возьмет: и на зоне, и в заведении учебном…

Под портретом надпись была: «Вырвиглаз Владимир Ильич, профессор, доктор геолого-минералогических наук. 1875 —…». Смотрел Ник на портрет, смотрел, и вдруг вспомнил, что видел его уже, тогда, в 1987, когда в Горный поступал. Он и тогда висел на этом месте. Только, вот, даты там другие значились: «1875—1938».