«Лишь бы живым добраться до земли!», – билась в пустой голове одинокая, всеми брошенная мысль. – «Лишь бы добраться…».

Одно утешало: ведь на полдороги будет полноценный перерыв, хотя бы поблевать можно будет – с чувством, толком и расстановкой…

Ник завис между небом и землёй, плавно раскачиваясь из стороны в сторону, и честно, как обещал Банкину, попытался перекурить. Спички гасли в дрожащих руках, от запаха сырого табака нестерпимо мутило. Ник выбросил мятую папиросу в бездну, попытался засунуть коробок со спичками обратно в карман. Поняв всю бесперспективность этого мероприятия, отправил коробок следом за папиросами.

Неожиданно очень сильно захотелось писать.

Казалось бы, чего проще: расстегнул ширинку – да и пописал.

А, вдруг, в этот самый момент Гешка потянет за рычаг?

Последствия могли быть самыми непредсказуемыми: заклинит ещё что полезное, навсегда и безвозвратно…

Потом, ясен пень, он взял себя в руки, собрал всю волю в кулак и успешно пописал – с высоты ста метров с небольшим.

Несказанное удовольствие, незабываемое.

Тем не менее – действенно помогло, без обмана.

Вторую часть спуска Ник уже вполне терпимо перенёс: холодным потом почти не обливался, не блевал, сознания не терял…

После окончательного «приземления» полежал на камушках минут десять, пока голова не перестала кружиться, поднялся на ноги, отстегнул карабин от кольца своей упряжи, слегка шатаясь, отошёл от скалы метров на сто, успокаивающе помахал рукой товарищам, внимательно наблюдавшим за ним из-за края обрыва.

После чего – уже с удовольствием – перекурил, вволю напился холодной воды из зелёной алюминиевой фляги, вытащил из кобуры браунинг, автоматически щёлкнул предохранителем и осторожно, короткими перебежками, достаточно бодро направился к избе.

Входная дверь была сработана из толстых, тщательно оструганных сосновых досок, соединённых между собой с помощью широких кованных металлических полос. Имелась на двери и стандартная чугунная ручка в виде длинной скобы, а вот замка, в чугунных же петлях, не наблюдалось.

Казалось бы, чего проще: дерни за ручку, дверь и откроется, если, конечно, не заперта изнутри на какую-нибудь задвижку или крючок.

– Как же, дёрни, – пробурчал Ник себе под нос. – Нашли хронического идиота. Хрен дождётесь, паскуды. Плавали – знаем…

Он взял в руки двухметровый сосновый дрын, валявшийся рядом с дверьми, вставил его конец в ручку-скобу, отошёл в сторону, опёрся дрыном о дверной косяк, потянул, используя принцип рычага…

Разбухшая дверь с трудом поддалась, медленно пошла, а потом неожиданно резко распахнулась настежь. Прогремел выстрел, крупная картечь защелкала по стволам ближайших деревьев, словно бритвой срезая тонкие ветки.

«Ничего хитрого, обычное дело», – подумал Ник. – «Ушёл куда-то Синица по своим важным делам, а для непрошенных гостей приготовил сюрприз-самострел. Предусмотрительный клиент попался, всего-то и делов…».

Ник ещё раз посмотрел наверх, подал Банкину условный знак: мол, ничего страшного не случилось, сам справлюсь, оставайтесь на прежнем месте.

В избе явственно пахло затхлостью и хроническим безлюдьем, под ногами противно скрипел высохший мышиный помёт.

Поскольку снаружи дом был необычным, то и внутри Ник ожидал увидеть нечто особенное и странное. Но ожидания не оправдались: внутри всё было убого, пошло, мерзко и омерзительно грязно.

Каменные блоки – светло-коричневые, практически кремовые снаружи, здесь были серыми и склизкими, покрытыми толстым слоем сажи с белыми узорами вездесущего грибка.

Большая печь, сложенная из дикого камня со вставленной в неё широкой трубой непонятного металла, двухъярусные широкие нары, заваленные старыми вонючими матрасами и одеялами, самодельный неуклюжий стол, на котором вольно громоздились разнокалиберные кастрюли и миски, несколько толстых берёзовых чурбаков, заменяющих стулья, – вот и всё убранство, собственно говоря.

Ах да, ещё на гвоздях, вставленных в щели между каменными блоками, висели разномастные ватники, бушлаты, телогрейки и ватные штаны, на полу были разбросаны в художественном беспорядке унты и разноцветные валенки – вперемешку с кирзовыми и резиновыми сапогами.

Абсолютно ничего интересного, разве что старинная двуствольная берданка, привязанная к толстой ножке стола, от курка которой к внутренней дверной ручке змеилась крепкая бечёвка. Солидная вещь! Ник взял оружие в руки, прочёл надпись, выгравированную на бронзовой табличке, закреплённой на деревянном ложе: – «Тула, 1837 год».

Судя по толстому слою пыли, покрывающему пол, хозяин покинул избу ещё ранней осенью.

Тем не менее, Ник решил порыться в этом хламе, надеясь найти хоть что-нибудь полезное для дела. Зря, что ли, столько километров отмахали до этого странного места?

По истечении двадцати минут тщательный обыск, всё же, увенчался долгожданным результатом. На столе, под грудой грязной посуды, обнаружился антикварный кожаный скоросшиватель, забитый по самое не могу разномастными бумагами и бумажонками, исписанными разными, на первый взгляд, почерками.

Ник раскрыл скоросшиватель на последнем листе, в смысле – на первом, если считать по мере его наполнения.

Пожелтевшая от времени гербовая бумага с неясными водяными знаками, косой убористый почерк:

«Вот он кто, оказывается, этот Синица», – подумал Ник. – «Впечатляет. Непросто, должно быть, всё тут было – после этой революции грёбаной…».

Он вышел наружу, устроился на старенькой скамье, расположенной рядом с двумя могилами, в изголовьях которых стояли деревянные, серые от времени кресты, и занялся тщательным изучением содержимого скоросшивателя.

Во-первых, очень уж спёртым и противным был воздух в избе, а во-вторых, пусть его орлы видят, что у командира всё в порядке, он жив-здоров, и не нервничают понапрасну.

Перед глазами Ника чередой чёрно-белых картинок проходила непростая история простой человеческой жизни.

Родион Михайлович Синицын, из захудалых тамбовских дворян, поручик лейб-гвардии, в 1915 году по собственному желанию был переведён в пехотный полк, бои, окопы, Георгиевский Крест, ранение, лазарет, ранение, лазарет, тиф…

Всем сердцем принял Февральскую революцию, Октябрьскую – не принял. Почему? Его право – в конце-то концов, не нам судить. Сражался с красными под командованием разных знаменитых белогвардейских генералов. В конечном итоге судьба занесла на Кольский полуостров, где он, помня о бесценном опыте Дениса Давыдова, пытался организовать партизанский отряд, но был взят в плен красноармейцами. Бежал, добрался до Сейдозера, там и осел, беспочвенно надеясь в этой глуши пересидеть смутные времена. Стал охотником-промысловиком, подружился с саамами, это они дали ему прозвище «Синица», взял в жёны молоденькую саамку. Во время родов, которые он сам и принимал, жена умерла, ребёнок последовал за ней в Долину Теней через месяц…. В 1922 году на берега Сейдозера пришла первая экспедиция Барченко. Работал проводником, показал дорогу к древнему капищу. Барченко обещал выправить документы, помочь перебраться за рубеж. Саамы, узнав, кто показал экспедиции дорогу к капищу, перестали с ним общаться. Годы одиночества. Новая экспедиция Барченко, новые надежды, новые обещания. В 1936 году познакомился с иностранцем, пришедшим вместе с экспедицией. Иностранца звали Александром. Опять одиночество…