что они полны желания воплотить свои план в жизнь, а ночное происшествие означало лишь одно: в дело вмешалась некая третья сила. Следовало выяснить, что это за сила и чего она добивается. Было бы чертовски обидно, если бы все свелось к сенсационным разоблачениям в газетах: бандиты от всего бы отперлись, шумиха со временем стихла бы, и зловещий проект развивался бы своим чередом. Однако случившееся ночью выглядело куда серьезнее, чем простая охота за информацией погорячее, а сам исполнитель похищения представлялся более . внушительной фигурой, чем заурядный шпион и шантажист, — слишком уж смело и профессионально все было исполнено. Так действовать мог только человек, совершенно не сомневающийся в себе. Агент иностранной спецслужбы? Нет, ни одна спецслужба не смогла бы организовать параллельное наблюдение за мафиози и остаться вне поля зрения итальянской разведки. В любом случае провернуть подобную операцию мог только человек, так или иначе связанный с мафией. Представлялось сомнительным, что работал коренной сицилиец или неаполитанец: они слишком высоко ценят семейную солидарность, да и проделано все было слишком профессионально для любого бандита. Уж не ведет ли двойную игру один из тех иностранцев, которые появились на вилле, нанятые, видимо, для военных операций в горах? В таком случае мафиози пригрели на груди настоящую змею, которая когда-нибудь может ужалить их весьма болезненно. Впрочем, нельзя было исключить и всевозможные случайные совпадения. Придется следить за тем, где и при каких обстоятельствах всплывет похищенная информация — походило на то, что выйти на самого похитителя удастся только так. Тем не менее по каналам разведки следовало выявить наиболее квалифицированных военных специалистов, работающих по найму, установить, кого из них взяла на работу мафия, и попытаться выяснить, не имел ли кто-нибудь из этих людей собственных особых причин для того, чтобы вступить в смертельно опасный поединок со своими могущественными работодателями. На совещании было решено установить слежку за иранцами, так как случившееся могло явиться следствием либо внутрииранских междоусобиц, либо непрекращающейся в исламе грызни различных толков сект, группировок и направлений.

Через две недели после странного ночного происшествия в окрестностях Неаполя консьержка Шарля Жубертона, напарника Франсуа Тавернье, забрала у почтальона небольшой пакет, в котором, судя по форме, находились две плоские картонные коробки. Ни самого Шарля, ни Тавернье в то время в Париже не было. Конверт с коробками консьержка вместе с прочей почтой занесла в квартиру, когда приходила туда делать уборку. Когда Шарль вернулся из поездки, он попал не домой, а в больницу, так как в Шри-Ланке ему прострелили ногу. Вернувшись через два месяца домой, Шарль с ужасом взглянул на гору корреспонденции и принялся звонить друзьям и подругам, дабы достойно отметить свое выздоровление. Празднество длилось целую неделю, но Тавернье, как человек положительный и семейный, присутствовал на нем лишь в первый день. Торжества завершились тем, что хозяина забрали в полицию за то, что он нагишом отправился в лавочку за выпивкой. Когда присмиревший и осунувшийся Шарль вновь очутился дома, ему позвонил Тавернье и велел спешно собираться в очередную поездку, на сей раз в Кашмир. Почту разобрать так и не удалось. Поездка в Кашмир продлилась еще два месяца, после чего, вернувшись в Париж, Шарль около месяца не разгибая спины трудился над отснятым материалом. Однажды, когда он рабо- тал в комнате, служившей лабораторией, сидевший  в другой комнате Тавернье встал из-за компьютера,  Чтобы размяться, и тут взгляд его упал на груду бумаг на столике у входной двери. «А вдруг там что-ни- будь срочное? Так все на свете можно проворонить», — подумал он. Стоило ему пошевелить гору бумаг, как она покачнулась, и огромный ворох с шумом обрушился на пол. Тавернье с досадой выругался, однако тут его внимание привлек облепленный иностранными марками квадратный конверт из плотной бумаги. Он поднял конверт,  вскрыл, и оттуда показались две коробки с бобинами пленки и конвертик поменьше — с фотографиями и письмом. По спине Тавернье пробежала дрожь, напоминавшая знакомый поэтам холод вдохновения: он вспомнил этот твердый, красивый, аккуратный почерк, которым было написано письмо. В его памяти встал образ Корсакова и тут же раздвоился: красивый блондин с тонкими чертами лица отодвинулся в сторону, уступая место человеку с жестким, бугристым от шрамов лицом, окаймленным седой бородой, с . темной шевелюрой, иссеченной сединой, но с теми же холодными яркими глазами, меняющими цвет от блекло-голубого до синего в зависимости от состояния души. Этот образ связывался в сознании с кровью, смертью и страхом, но в то же время служил предвестником удачи. Тавернье пробежал глазами письмо. Оно, в частности, гласило: «Будьте осторожны с этими материалами, они смертельно опасны. Не спешите предавать их гласности, какими бы острыми они вам ни показались, поскольку в своем настоящем виде они не представляют особой угрозы для тех, за кем велось наблюдение, а на вас и на меня навлекут непосредственную опасность. Хранить материалы у себя я не имею возможности, поэтому пересылаю их вам, хотя и понимаю, что причиняю вам и Франсуа тем самым немалое беспокойство. Однако у меня, кажется, есть неплохие шансы пополнить посылаемые мной материалы, дабы они приобрели доказательную силу не только для общественного мнения, но и для суда. Впрочем, ни на общественное мнение, ни на суд я до конца не полагаюсь — точнее, не полагаюсь вовсе, и потому намерен не только накапливать информацию, но и всеми прочими способами противодействовать тем планам, о которых вы узнаете, прослушав запись. Я отправляюсь на Восток с твердым решением полностью сосредоточиться на этом деле вплоть до его полного разрешения, поскольку на сей раз дело касается моей родной страны. Если в ближайшие полгода от меня не поступит известий, можете смело публиковать материалы и поставить в православном храме свечку за упокой моей души. В бога я, правда, не верю, но уж такова традиция. Вы знаете, что я всегда, избегал не только саморекламы, но и всяческой известности, и потому вы не заподозрите меня в излишнем честолюбии, если я попрошу вас упомянуть в вашей публикации обо мне. Хотелось бы, чтобы соотечественники знали: пусть я жил не во имя Родины в отличие от моих предков, однако мне посчастливилось умереть за нее». В письме содержался также прозрачный намек на то, что звукозапись осуществлена итальянской разведкой, однако изъята у нее не вполне легальным способом. «Учтите это при публикации, — советовал Корсаков. — Рекомендую заранее выстроить легенду, которая защитит вас от обвинений в хищении со стороны итальянцев». Тавернье быстро перетасовал приложенные к письму фотографии. На них были изображены на фоне ухоженного парка солидные и уверенные в себе мужчины в темных костюмах, при галстуках, со свитой на заднем плане. Лица некоторых из этих людей показались Тавернье мучительно знакомыми.

— Шарль! — закричал он. — Иди скорее сюда, ты мне нужен!

Встревоженный тоном его выкрика, Шарль, щурясь от дневного света, выскочил из лаборатории и уставился на снимки, протянутые ему Тавернье.

— Ну как же! — воскликнул он. — Помнишь: Сицилия, начало 70-х, похищение журналиста Мауро де Мауро? Мы делали там репортаж, а во всех газетах была фотография вот этого типа — он, конечно, тогда выглядел помоложе, но уже считался главным среди местных бандитов.

Шарль показал пальцем на снимок, запечатлевший дона Карло Арредаменти поднимающим бокал во главе роскошно сервированного стола. Профессиональная память Тавернье наконец включилась, в ней замелькали репортажи из жизни мафии, фотографии с газетных полос и подписи к ним. Он начал называть имена:

— Микеле Пезенти, каморра, Неаполь... Гаэтано Турко, тоже каморра... Снова Арредаменти... Джо Скаличе, нью-йоркская мафия... Козимо Наварро, Сицилия... Собрались в одном месте, на чьей-то вилле. А это что за типы?

Тавернье посмотрел на оборот заинтересовавшего его снимка. Действительно, будучи, видимо, уверен в журналистской памяти Тавернье, Корсаков не снабдил подписями фотографии «людей чести», однако на снимке, запечатлевшем двух угрюмых бородачей явно восточной наружности, имелось пояснение: «Секретные иранские эмиссары (см. звукозапись). Имена, возможно, не подлинные. Уполномочены вести переговоры с мафией о строительстве на паях в Иране завода по производству наркотиков из местного сырья».