— Раз уж партизаны ушли  из города,  может быть, мы переместимся туда?

Генерал удивленно вскинул на Тавернье голубые глаза, составлявшие неожиданный контраст со смуглым лицом и иссиня-черными волосами, затем слегка усмехнулся и кивнул:

— Разумеется, почему бы нет. Как видите, сегодня они нас здорово надули, но факт остается фактом: они нас боятся. Они сдали город практически без боя, а ведь он им нужен до зарезу, потому что это ключ к побережью. Сейчас они сообщаются с внешним миром по нелегальным горным тропам, ведущим через границу, но такой путь очень неудобен. То ли дело по морю! Кокаин можно вывозить хоть тоннами, а обратно привозить что угодно, хоть самолеты.

— Что вывозить, простите? — переспросил Тавернье.

Генерал удивленно поднял брови. — Кокаин, разумеется! Думаете, они могли бы Столько времени продержаться, если бы не торговали кокаином? Им, конечно, помогает Кастро, а через него и русские, но эта помощь прорывается к ним только время от времени, а для войны нужен постоянный источник средств. К тому же в своих зонах они создали собственную администрацию, школы, больницы, а на все это тоже нужны деньги, и немалые. Так что сегодня мы, с одной стороны, потерпели неудачу, потому что позволили им уйти, но, с другой стороны, они снова лишились выхода к морю, и могу вас уверить, такая жертва за то, чтобы сохранить свои войска, для них вовсе не пустяк.

— И что же теперь будет? — спросил Тавернье. — Опять патовая ситуация?

— Мы вернулись к прежнему положению, это верно, — кивнул Мондрагон. — Они в горах, где техника почти бесполезна, мы — на побережье и на равнинах. Что ж, посмотрим, как пойдет дело дальше. По-моему, война затянется надолго. А может быть, и нет, ведь теперь у нас есть решительный вождь, генерал Коронадо, и созданные им специальные войска.

В словах Мондрагона Тавернье уловил нотку горькой иронии и решил вызвать собеседника на откровенность:

— Что же, именно эти войска и решат исход борьбы? Разве без них армия бессильна перед партизанами?

— По всему выходит, что так, — едко сказал генерал. — Хотя, если бы я имел возможность набирать в свою дивизию лучших призывников,  обучать их столько же, сколько длится подготовка в спецчастях, и оснащать их таким же оружием, то, вполне вероятно, моя дивизия добилась бы не меньших успехов, чем хваленые части Коронадо. А мне присылают необученных юнцов, которые не хотят воевать, и приходится гнать их в бой, едва научив палить из винтовки. Не хватает всего: обученных снайперов, пулеметов, средств связи... Если бы в моих частях имелось достаточно  приборов  ночного  видения, разве мы проворонили бы их отход? Артиллерия, танки, штурмовая авиация — это все, конечно, хорошо, но в наших условиях они не решают проблемы.

— Но по вашей логике выходит, что все-таки спецчасти — оптимальный род войск. Пехота, подготовленная для войны в лесистой местности, оснащенная новейшим штурмовым оружием, — разве не таково решение проблемы?

— Вы забываете о том, что и этих молодцов кто-то должен поддерживать, кто-то должен закреплять их успехи, если они, конечно, есть, кто-то дол-. жен обеспечивать тыл, фланги, снабжение. У нас же в итоге все лавры достаются элите, а о тех, без кого ее победы невозможны, попросту забывают. А ведь война — это не только штурмовые удары и прорывы. Они, может быть, ее самая легкая часть, потому что в момент нанесения удара вы лучше подготовлены, чем противник, вы владеете инициативой. Партизаны — не дураки, они свои удары стараются наносить не по элитным частям, а по обычным армейским, и тем, чтобы выдержать, требуются и боевой дух, и подготовка, и оснащение не в меньшей степени, чем самым знаменитым спецбатальонам. Многие в нашем руководстве этого не понимают. Все должны подстраиваться под спецвойска, проблемы армии никого не интересуют.

— Но я видел, что в армии рады приходу Коро-надо, — заметил Тавернье.

— Конечно, и я разделяю эту радость, — пожал плечами Мондрагон. — Так или иначе проблему надо решать, а не загонять вглубь. Бенитес полагал, что все как-нибудь решится само собой, и мы начали терять даже те территории, на которых марксисты раньше не смели и показаться. Какие бы ошибки ни совершал Коронадо, мы, военные, обязаны его поддержать, ибо он искренне стремится к действиям на благо родины.

— Но, возможно, партизаны тоже считают, что они действуют на благо родины, только понимают его иначе, чем вы. Не приходилось ли вам задаваться таким вопросом? — осторожно поинтересовался Тавернье.

— Я знаю одно: они стремятся разрушить все ценности, которые созданы в этой стране за все века ее существования, — жестко ответил Мондра-гон. — Что они согласны пощадить — традиции, религию, собственность? Мира с ними быть не может, потому что они признают мир только на своих условиях, а компромиссы принимают только на словах. Я уже не говорю об их жестокости: каждому из патриотов есть за кого мстить. Надеюсь, что в лице Ко-ронадо мы наконец-то получили человека, готового идти до конца. Кстати, напомню вам как поклоннику демократии: Коронадо поддержан парламентом, а это тоже о чем-то говорит.

Упоминание о парламенте покоробило Тавернье и заставило его усомниться в объективности собеседника. Тукуманский парламент по своей продажности и угодливости давно уже стал притчей во языцех.

— Парламент? Ну да, конечно, конечно, — рассеянно кивнул Тавернье. Он почувствовал позицию собеседника и счел, что продолжать беседу бессмысленно. — Так как насчет того, чтобы перебросить нас в город?

— Нет проблем, — любезно ответил Мондрагон, обернулся к адъютанту и отдал приказ.

Через несколько минут к штабу подъехали два джипа, один из них с охраной и установленным на нем тяжелым пулеметом. Замыкал маленькую колонну броневик «скорпион». Генерал уверенной походкой направился к свободному джипу. Французы глядели ему в спину с некоторым удивлением: они никак не ожидали того, что генерал вздумает их сопровождать. Тот, видимо, почувствовав их нерешительность, повернулся к ним и на ходу сделал приглашающий жест. Тавернье с Шарлем переглянулись и, пожав плечами, последовали за генералом. Взревели моторы, и машины, покачиваясь на неровностях почвы, поползли вперед. Колонна на ходу перестроилась: впереди оказался «скорпион», за ним двигался джип с журналистами и генералом, а замыкал отряд джип с солдатами. Тавернье не пожалел о том, что Мондрагон навязал им себя в спутники: генерал по-прежнему изливал ему все то, что накипело на душе, а Тавернье, как настоящий журналист, умел ценить откровенность, в особенности если ее проявляли люди, обладающие знанием ситуации и властью. Политические рассуждения генерала Тавернье пропускал мимо ушей, включая свою про- фессиональную память лишь тогда, когда речь заходила о фактах. Небезынтересно было и то, как эти факты оценивал типичный представитель армейской верхушки, каковым являлся генерал Мондрагон.

— У них появились квалифицированные саперы, — заметил генерал, когда кавалькада приблизилась к месту, где стояли два танка и два бронетранспортера, подорвавшиеся на минах. — Раньше они не использовали мины во фронтовых операциях — подложат разве что на дороге или на улице. Да и вообще в этой стране все происходит как-то таинственно: время от времени партизаны проводят такие операции, которые могут быть проведены только под руководством командиров высочайшего класса. Вот, например, сегодня: разве могли бы они сами, без командиров-профессионалов, осуществить маневр отхода? В военной практике это самый сложный маневр. И ведь они не просто оторвались от нас, но и нанесли нам довольно чувствительные удары, — Мондрагон кивнул на покрытые простынями тела погибших танкистов, уложенные рядком перед их подбитыми машинами. Поодаль двигалась вперед цепочка саперов с миноискателями и в наушниках, а около понуро застывших танков суетились ремонтники, уже подогнавшие к месту подрыва два тягача. Мондрагон произнес несколько слов в микрофон японской миниатюрной рации, и броневик повернул к въезду в город. Однако у первого же перекрестка, где стояла кучка понурых солдат, машины по приказу Мондрагона остановились. Солдаты мрачно смотрели на четыре мертвых тела в военной форме, валявшиеся у их ног на залитой кровью мостовой, и не сразу заметили генерала, но затем испуганно вытянулись по стойке «смирно».