Мало-помалу Корсакову стало надоедать общество Джо. Тот почувствовал изменившееся отношение приятеля и отреагировал по-женски, то есть принялся назойливо предлагать всевозможные варианты совместного времяпрепровождения, словно не в силах был смириться с тем, что его персона может оказаться неинтересной кому-то. Корсаков после окончания школы обычно отклонял заманчивые предложения приятеля, однако тот все же не упускал его из виду и время от времени напоминал о себе звонками или появлением молчаливых черноволосых мужчин, привозивших на квартиру Корсаковых ошеломляюще дорогие подарки к Рождеству, Дню благодарения или православной Пасхе. Впрочем, даже и без этих знаков внимания вычеркнуть из памяти Джо Скаличе было бы трудно — во всех газетах сначала изредка, а потом все чаще стали появляться сообщения о нем, об аферах, душой которых он был, о преступлениях, в которых он был замешан, о судебных процессах, затеянных для того, чтобы засадить его в тюрьму, и неизменно кончавшихся ничем. Некоторые газеты писали о Джо с праведным гневом, призывая на его голову все кары земные и небесные, некоторые пытались язвить по адресу властей, но в иных публикациях явственно читалось холуйское восхищение перед богатством и удачливостью юного Вождя преступного мира. Школьная кличка оказалась пророческой — Джо и впрямь на глазах становился царьком, хотя в отличие от легальных монархий передача символов власти происходила постепенно и без всенародного ликования.
Поступив в университет, Корсаков стал редко бывать в Нью-Йорке. Поэтому он не мог знать, насколько часто вспоминает о нем его преуспевший приятель. Однако во Вьетнаме Корсаков неожиданно стал получать посылки от Джо, а вернувшись в Нью-Йорк, обнаружил, что Джо в курсе всех перипетий его военной карьеры. Он пригласил Корсакова поужинать в итальянский ресторан и за десертом предложил ему работать на семейство, проявив при ' этом прекрасную осведомленность обо всех военных успехах приятеля. В тот раз Корсаков решительно отказался. «На такие дела у тебя хватит своих людей, Джо, — сказал он. — Я солдат, стрелять из-за угла — не моя специальность». Вскоре он уехал в Африку, и там Вождь потерял его след, но продолжал, по-видимому, изучать заинтересовавший его мир солдат удачи и в нужный момент безошибочно вышел на Корсакова через Вилли ван Эффена.
Непрерывная война развила в Корсакове тот глубокий цинизм, который в большинстве русских натур мирно уживается со столь же глубоким идеализмом, и теперь он уже не склонен был отвергать с порога мысль о том, чтобы поработать наемным солдатом не в африканском буше, а в городах Запада. Он не сомневался в том, что Скаличе хочет говорить с ним о чем-то подобном, и предполагал, что Джо напомнили о старом дружке газетные сообщения о гибели агентов Видалеса. «Думаю, у тебя есть работенка в таком же духе, Джо», — с усмешкой подумал Корсаков. Он понимал, что люди, подобные Джо, никогда не прощают пренебрежения к себе, и он, отвергший некогда дружбу Вождя, навсегда поселил у того в душе подспудную ненависть. До поры до времени эта ненависть может дремать, но рано или поздно проявится — скорее всего тогда, когда Джо, сделав руками Корсакова грязную работу, захочет затем спрятать концы в воду. Однако такой вывод Корсакова не смутил. «Главное — не питать иллюзий, быть настороже, и все кончится хорошо», — подумал он. Сейчас ему остро требовались деньги, дабы спокойно переждать поднявшуюся шумиху, а в том, что Джо на первых порах скупиться не будет, Корсаков не сомневался. Если же Вождь потом и впрямь решит убрать исполнителя и неблагодарного друга, то денег он тем более жалеть не будет — все равно они почти наверняка вернутся к нему. «Хотя это еще бабушка надвое сказала», — вслух произнес Корсаков по-русски.
Гостеприимную мансарду он покинул не прощаясь и направился в ближайший ресторан. Оттуда он позвонил в Нью-Йорк по известному ему номеру.
Поднявшей трубку девушке он продиктовал .номер ресторана и попросил мистера Скаличе в течение часа перезвонить по этому номеру, так как с ним хочет переговорить Вик. Спокойно перекусить он не успел — ответный звонок раздался уже через пятнадцать минут. Привычно не называя имен, Джо потребовал его приезда.
Корсаков оказался в Нью-Йорке вечером того же дня. Ему пришлось использовать для этого имевшийся у него в запасе английский паспорт. Знакомый наемник-англичанин вывел его в свое время на чиновника палаты регистрации рождений, и тот выдал ему за известную мзду свидетельство о рождении на имя Патрика де Соузы, умершего в пятилетнем возрасте от лейкоза. Поскольку британский паспорт выдается именно на основании свидетельства о рождении, остальное не составляло проблемы. Судя по фамилии, несчастный мальчик происходил из португальских евреев, некогда переселившихся в Англию в поисках убежища от гонений инквизиции. Об этом Корсаков подумал в туалете ресторана, прилепляя себе к верхней губе темные усики и вставляя в глаза коричневые линзы. Надев берет, он без всякой перекраски волос сделался брюнетом и со своим загаром вполне мог сойти за португальца или, если угодно, за израильтянина. Выйдя из туалета, он нашел обслуживавшего его официанта. «Мсье, который сидел за этим столиком, просил извиниться и передать вам деньги — ему понадобилось срочно уйти», — сообщил Корсаков официанту. Тот мельком взглянул на Корсакова и взял Деньги вместе со щедрыми чаевыми, не проявив никакого удивления. Оставшись доволен таким испытанием собственной внешности, Корсаков взял такси и поехал в аэропорт. Самое главное заключалось в том, чтобы не быть опознанным многочисленными полицейскими в форме и в штатском, которыми ки- шел аэропорт. Правда, оставался еще Паспортный контроль, но Корсакова он не слишком беспокоил: фотография в его паспорте была выполнена так хитро, что по ней никто не рискнул бы с уверенно- стью сказать, блондин или брюнет господин Патрик де Соуза. И формальности, и полет прошли благополучно; из аэропорта имени Даллеса Корсаков позвонил Джо Скаличе, и тот назначил ему встречу в отеле «Лаванда» в районе 37-й улицы, ближе к Истривер. Этот район, застроенный в основном недорогими, но достаточно удобными гостиницами, Корсаков хорошо знал, и если бы ему самому пришлось решать, где остановиться, он, пожалуй, поехал бы туда же. В то же время он вовсе не склонен был останавливаться в том месте, которое подобрал для него Джо. «Впрочем, до завершения операции я ему нужен, а там будет видно», — подумал Корсаков и на этом успокоился.
В холле отеля «Лаванда» его встретили двое приземистых широкоплечих молодцов, глаза и волосы которых отливали смоляным блеском. Один из них подхватил сумку Корсакова, второй с улыбкой помахал рукой портье, и оба повлекли гостя в номер на втором этаже, в котором их ожидал Джо Скаличе. На условный стук дверь открыл детина лет сорока. Телосложением он напоминал свинцовый куб, на который с трудом напялили белую сорочку, галстук и строгий черный костюм, а ножищи вколотили в казавшиеся нелепо крошечными лакированные ботинки. Рука громилы красноречиво покоилась в правом кармане пиджака. Его черные мышиные глазки впились, словно иголки, в лицо Корсакова, затем он повернулся и, обращаясь к кому-то в глубине комнаты, произнес на сицилийском диалекте:
— Дон, гость прибыл!
Из комнаты в прихожую, искусно имитируя радостную порывистость, ворвался Джо Скаличе и заключил Корсакова в свои объятия. По случаю пасмурной погоды в номере горел свет, однако в прихожей свет не включали. Но и в полумраке Корсаков увидел, как раздался и заматерел некогда хрупкий и изящный Джо. Когда завершился ритуал крепких, но в то же время деликатных объятий, похлопыванья по плечам и прочувствованных возгласов на диалекте, Джо, обнимая Корсакова за талию, ввел его в комнату. На столике среди ваз с фруктами и домашним печеньем возвышалось несколько бутылок «Асти-спуманте» и стояла открытая коробка с дорогими сигарами. Поддерживая под локоть, Джо усадил гостя в кресло, сам уселся напротив и некоторое время изучал Корсакова ласковым взглядом.
