Ла Барбера расширенными глазами наблюдал все происходившее, непрерывно бормоча молитвы. Рипсимэ съежилась на дне кювета, и Корсаков порадовался тому, что она не видела жестокого зрелища катастрофы. Он встал на ноги, отряхнул одежду и произнес будничным тоном:
— Ну что ж, дело сделано, теперь поехали в Россию.
Выводя джип на дорогу, Корсаков вспомнил не слишком надежные стены складского сарая и подумал, что за прошедшее время те, кого он посадил под замок, вполне могли освободиться. Ему не потребовалось доехать до места строительства, чтобы убедиться в справедливости своей догадки: из ущелья вырулили два скрепера и направились к холму. Эти машины Корсаков видел в ущелье. По-видимому, освободившиеся из заключения строители решили сообщить начальству о вывозе взрывчатки. По кислому виду Ла Барберы они могли догадаться, что это пленник. «Опоздали вы, ребята: и фабрики вашей больше нет, и сообщать скорее всего некому», — подумал Корсаков. Бесшабашное веселье прошло, уступив место удивительной душевной легкости — словно он вознесся над землей и смотрел на все сверху. Скреперы с ревом поднимались на холм навстречу джипу — стоило им вильнуть, и они с легкостью перевернули бы легкую машину, если бы она попыталась их объехать. Поэтому Корсаков решил не рисковать: он развернул джип поперек дороги, выскочил из-за руля и навел пистолет на лобовое стекло первого скрепера. Однако водитель продолжал гнать свою машину вперед, держась посередине дороги. Оглушительно ревел мощный японский.мотор.
— Живо в кювет! — бросил Виктор через плечо и опустил руку с пистолетом. Луч упал на лобовое стекло скрепера, и Корсаков отчетливо разглядел лицо инженера: стиснутые челюсти, упрямый взгляд исподлобья, упавшую на глаза светлую прядь. «Интересно, что ты ответишь, когда тебя спросят, чего ради ты пошел на смерть?» — подумал Корсаков и, вскинув руку, нажал на курок. В лобовом стекле прямо против лица инженера возникла дырочка, обведенная белым венчиком трещин. Корсаков успел заметить, как знакомое лицо от удара запрокинулось назад и исчезло в глубине кабины. Скрепер взревел яростно, словно раненый слон, всей своей исполинской тушей по инерции перемахнул кювет, вздыбился и затем с грохотом и звоном рухнул на бок. По второму скреперу Корсаков выстрелил пару раз не целясь, тот свернул с дороги в кювет, водитель спрыгнул из кабины на землю и опрометью пустился наутек вниз по склону. Корсаков опустил пистолет и бросился к джипу. Его спутники ошарашен-но смотрели из кювета на громадную машину, завалившуюся на бок в десятке метров от них.
— Что это было? — непослушным языком спросил наконец Ла Барбера.
— Один парень так любил вашу компанию, что решил раздавить всех ее врагов, — пояснил Корсаков, уже сидя за рулем. — К сожалению, враги не могли ему этого позволить. Ну, живо по местам!
Приближаясь к тому месту в ущелье, где возле дороги стояли склады, времянки рабочих и строительная техника, Корсаков заметил людей, бегущих врассыпную от дороги и прячущихся среди построек.
— Пригнитесь! — скомандовал он, прибавил газу и выхватил пистолет.
Краем глаза заметив за штабелем мешков стрелка, который вел ствол винтовки вслед за джипом, Корсаков выстрелил из-под локтя левой руки. Стрелок выронил винтовку, отшатнулся к стене сарая и схватился за простреленную грудь. Корсаков выстрелил еще раз — через плечо, глядя в зеркало, и выскочивший на обочину человек с автоматом завертелся на месте и повалился в пыль. Однако через какую-нибудь милю дорога уперлась в наваленные возле сужения ущелья груды песка и щебенки. Корсаков затормозил и велел своим спутникам выйти. С неба донесся стрекот двигателя, и Корсаков, щурясь, посмотрел вверх. Здесь небо было уже совершенно чистым, потому что они отъехали севернее, а ветер, относивший дым, дул с северо-востока, В солнечной синеве блеснул корпус вертолета. Вряд ли это могла быть погоня — прошло слишком мало времени- Неожиданное появление иранских пограничников тоже, разумеется, не сулило ничего хорошего, но сплошной пограничной полосы со стороны Ирана в этих местах не было, и Корсаков надеялся ближе к ночи, выбрав подходящий участок границы, одним броском перескочить на советскую сторону. Он перестал думать о вертолете, внимательно осмотрел груды стройматериалов, и, наметив линию движения, на первой передаче двинулся вперед. «Бросать машину нельзя, сейчас спасение в скорости, — думал он. — Если пойдем пешком, нас отрежут от границы, возьмут в кольцо и найдут, как бы мы ни прятались». Двигатель рычал, плевался дымом, из-под колес летела щебенка, а Корсаков бешено вращал руль, стараясь не заехать в кучу песка. На его счастье, кучи щебня высыпали здесь вплотную одна к другой, так что их склон превратился как бы в одну общую плоскость. На эту-то плоскость кое-как и выехал Корсаков, после чего джип под углом градусов в пятьдесят к земле, подрезая порой дверцами смежные груды песка, пополз к проему в горах, за которым начиналась караванная тропа. Возле самого проема джип скатился на расчищенную площадку, и Корсакова тряхнуло так, что он чуть не откусил себе язык. Осилив ухабистый подъем, джип наконец встал всеми колесами на неровную плоскость караванной тропы. Корсаков, обернувшись, замахал рукой своим пассажирам. Впрочем, ехал он медленно и оторвался от них ненамного, так что они вскоре догнали его. От Корсакова не укрылось то, как упорно старается Рипси-мэ держаться подальше от Л а Барберы. Он усмехнулся и сказал ей на фарси:
— Не шарахайся от него, Рита, он уже не опасен. Теперь ему от нас никуда не деться — ведь это благодаря ему мы взорвали фабрику.
— Все равно он мне противен, — упрямо заявила Рипсимэ. — Видел бы ты его, когда я была одна. Он ведь был уверен, что вы не вернетесь, и так радовался этому! Не человек, а ядовитая змея!
— Ничего, теперь у него вырвали зубы, — успокоил ее Корсаков. Взглянув через зеркало в лицо Рипсимэ, он озабоченно спросил: — Что-то ты приуныла — устала или плохо себя чувствуешь?
— Я думаю о том, сколько невинных людей погибло на этой фабрике, — призналась Рипсимэ. — Неужели обязательно было ее взрывать, — может быть, стоило пожаловаться властям?
— Должен тебя огорчить — власти с ними заодно. Подумай о том, сколько народу погубили бы эти невинные люди, если бы я дал им довести их дело до конца. Наркотиками с этой фабрики можно было бы завалить полмира.
— Но многие, наверное, не знали, что здесь собираются производить, — не сдавалась Рипсимэ.
— Что же, прикажешь вести с ними разъяснительную работу? — поинтересовался Корсаков. — Тогда покойников было бы меньше — только я и ты со мной за компанию. Умирать стали бы потом, когда эти невинные достроили бы фабрику и погнали бы наркотики в Европу. Но поверь мне: если тут и были такие идиоты, которые не знали, что к чему, то это только оттого, что они и не хотели ничего знать. Я не могу назвать их невинными. Те, что сознательно шли на все ради денег, мне даже как-то симпатичнее.
Машина запрыгала на ухабах, и Корсаков прервал разговор, сосредоточив внимание на дороге. Рипсимэ наклонилась к его уху и произнесла:
— Не сердись, я не хотела тебя обидеть. Конечно, ты лучше знаешь, что делаешь. Я слышала, будто европейские женщины любят поучать своих мужей, но я считаю, что это глупо. Ты не сердишься?
— Конечно, нет, — сказал Корсаков, похлопав ее по руке. — Было бы хуже, если бы ты промолчала.
Корсаков вспомнил о вертолете, услышав в вышине удаляющийся стрекот мотора. Видимо, услышала его и Рипсимэ, потому что сказала:
— Этот человек, который едет с нами, — он перестал приставать ко мне только тогда, когда на смену вам пришла новая группа солдат. Они приехали, отдохнули один день и ушли на задание, — тогда он опять взялся за свое, но на следующий день пришел ты. А на задание они улетели на вертолете.
— Вот как, — хмыкнул Корсаков. «Уже не тот ли это вертолет», — пронеслось у него в голове. Он прибавил газу. Двигатель на пониженной передаче громко ревел, джип погромыхивал на ухабах и камнях, за дорогой приходилось следить в оба, и разговор им пришлось прекратить. Корсаков не сердился на Рипсимэ, но ее слова навели его на мрачные мысли. Он знал, что самое важное в жизни человека — это смерть, и потому нет ничего хуже и горше бессмысленной смерти, к которой вдобавок человекле успел приготовиться. Скольких людей он обрек на такую смерть сегодня? Он вспомнил слова Горного Старца о «любимце смерти». «Старичок хоть и мелковат для своей должности, но не глуп, — усмехнулся Корсаков, бросая машину в объезд скатившегося с горы валуна. — Если смотреть на смерть так же, как он, то придется сделать вывод: любовь смерти, как и любовь женщины, можно употреблять во зло, но не бесконечно: рано или поздно терпение смерти иссякнет, и тогда она отомстит, как разъяренная женщина». Легкость в душе у Корсакова бесследно исчезла, уступив место все сгущавшемуся тягостному предчувствию. Джип вперевалку полз по пустынной тропе, справа от которой под невысоким откосом белели россыпи камней, обозначая русло пересохшего потока. По обе стороны тянулись выщербленные ветром и поросшие по уступам колючими кустами стены ущелья. Ближнюю стену, ту, что тянулась по левую руку от Корсакова, освещал безмятежный солнечный свет. Ветер порывисто проносился вдоль ущелья, ероша кусты на откосах и заставляя Рипсимэ щуриться и прикрывать глаза рукой. Горные стены постепенно понижались, и солнце все смелее вторгалось в ущелье, заливая мягким послеполуденным светом и тропу, и пересохшее русло, камни которого под его лучами становились слепяще-белыми. Однако весь этот мирный вид казался Корсакову лишь вкрадчивой улыбкой притаившейся смерти. Он поминутно отрывал взгляд от дорожных колдобин и всматривался в уступы и расщелины гор. Однако ухабы узкой тропы вновь притягивали к ceбe его глаза, угрожая свалить джип под откос. Судорожно вцепившись в руль, он с тоской чувствовал свою беззащитность.
