– Это дикие гуси, — сказала бабушка. — Они в большие стаи не собираются, летит всегда один выводок. Смотрите, они в перелете придерживаются особого порядка: два впереди, два сзади, остальные рядком, либо вдоль, либо поперек, редко когда полукругом. Галки, вороны, ласточки — те летают большими стаями, несколько птиц впереди — разведчики, высматривают места для остановок. Позади и по бокам летят караульные, которые в минуту опасности защищают самок с детьми: нередко встретятся две враждебные стаи, и начинается битва.

– Какая же битва, бабушка, ведь у птиц нет рук, чтобы держать сабли и ружья? — заинтересовался Вилем.

– Они дерутся своим, природным оружием. Бывает, бьют клювом и крыльями друг друга так сильно, как человек острым оружием. Много их гибнет в таких побоищах . . .

– Вот дураки, — заметил Ян.

– Эх, милый мой мальчик, люди хоть и разум имеют, а дерутся, сличается, из-за самой малости и убивают друг друга насмерть, — отвечала бабушка, вставая с бугорка и приглашая детей домой.

– Смотрите-ка, солнце садится багровое. Быть завтра дождю. — И прибавила, повернувшись к горам: — А Снежка в чепец нарядилась.

– Бедный пан Бейер, каково ему бродить полосу, — сказал с состраданием Вилем, вспомнив крконошского лесника.

— Во всяком ремесле есть свои трудности. Но уж если изберешь себе дело, должен сносить и хорошее, и плохое, хоть бы даже жизни грозила опасность, — отвечала бабушка.

– Я тоже буду лесником, мне так хочется в лес, к пану Бейеру, — заявил Ян и, пустив змея, понесся вниз с горы, Вилем за ним. Они услыхали звон колокольцев: это пастух гнал стадо с поля домой. Дети любили смотреть на господских коров, в особенности на тех, что выступали впереди стада, с медными колокольцами на шее: колокольцы были подвешены на красных кожаных ошейниках и звенели каждый на свой лад. Казалось, коровам нравилось их украшение: они гордо поворачивали головы из стороны в сторону, а колокольцы им отвечали веселым треньканьем.

Завидев коров, Аделька запела: «Коровы идут, молоко и сливки несут!...» — и потащила бабушку вниз. Бабушка обернулась к Барунке, оставшейся на холме. Та смотрела на горизонт. Западная сторона его представляла чудесную картину. На светлом фоне то выступали темные высокие горы самых причудливых очертаний, то тянулись длинные гребни лесов, то появлялись холмы с замками и часовнями, то на равнине поднимались стройные колонны и арки греческой архитектуры. На самом горизонте пурпурную зарю окаймляли золотистые иероглифы и арабески. Горы, леса и замки расплывались, и на их месте появлялись еще более замысловатые фигуры . . . Девочке так нравилось это зрелище, что она стала звать бабушку обратно на гору. Но старушка не захотела второй раз лезть наверх и заявила, что ноги у нее уже не молодые. Пришлось Барунке спуститься ко всей компании.

Утром, в день всех святых, дети, по обыкновению, вышли встречать бабушку. «Нынче бабушка принесет нам из костела свечки», — говорили они дорогой. И точно, бабушка принесла свечи.

– Коли не можем пойти на кладбище и поставить каждому по свечке на могилу, зажжем их дома. — сказала она.

Каждый год бабушка с детьми поминала дома умерших родных. Вечером, в день поминовения усопших, старушка прилепляла к столу одну за другой зажженные свечи, всякий раз произнося имя родственника, которому предназначалась свеча. Помянув всех родных, она доставала еще несколько свечек, говоря: «А это за тех, о ком все забыли».

– Бабушка, я зажгу свечку за несчастную свадьбу из Гертинского леса.

– Зажги, зажги, касатка, наша молитва им будет приятна.

Зажгли еще одну свечку: бабушка с детьми стали на колени у стола и молились, пока свечи не догорели.

– Да светит им свет вечный! ... Да почиют они в мире, — закончила бабушка молитву: детям полагалось сказать «аминь».

Через неделю после дня поминовения усопших бабушка, разбудив утром детей, объявила, что приехал святой Мартин на белом коне. Дети быстро вскочили с постели, подбежали к окну и увидали — все вокруг белым-бело. На косогоре не видно ни одного зеленого стебелька, на вербах у реки и на ольхах у протока тоже. Зеленели только ели да пихты в лесу: ветви их под тяжестью снега клонились к земле. На красных, тронутых морозом кистях рябины, стоявшей близ дома, сидела ворона; притихшая домашняя птица с удивлением смотрела вокруг. Только воробьи весело прыгали под окнами, подбирая забытые курами зерна. Возвращавшаяся с охоты кошка беспрестанно отряхивала свои лапки, торопясь забиться на печку. Собаки, утопая по брюхо в снегу, весело носились по сугробам.

— Снег, снег! . . . Вот хорошо-то! На санках будем кататься!... — весело кричали дети, приветствуя зиму, несшую им столько удовольствий.

Святой Мартин угостил их вкусными рогаликами. А после дня святого Мартина начинали щипать перья. Впрочем, дети больше любили, когда девушки собирались на посиделки, чтобы попрясть: тогда им давали больше воли. Когда же они усаживались на кухне вокруг длинного стола щипать перья и на столе вырастала пушистая гора, похожая на сугроб снега, бабушка отгоняла Адельку и мальчиков как можно дальше. Раз как-то Ян, принимавший участие в щипании перьев, умудрился упасть на эту груду: легко представить, какой был переполох! С тех пор бабушка говорила, что мелюзгу надо держать от стола подальше. Дети не могли ни побегать около стола, ни дунуть, ни широко открыть дверь без того, чтобы их не выбранили. Единственной отрадой в такие дни был жареный горох и сказки о разных страшилищах, разбойниках, блуждающих огоньках и леших. В долгие зимние вечера, когда девушки, щипавшие перья, и пряхи переходили из хаты в хату, а то и из деревни в деревню, часто начинались разговоры о том, как один испугался того, другой другого. И тут россказням конца не было. . . Ведь у каждого имелся про запас не один страшный случай. Крамоленские воры, обычно весной попадавшие в тюрьму, а зимой возвращавшиеся домой с новыми познаниями в воровском ремесле, тоже давали обильную пищу для разговоров. От крамоленских воров переходили на рассказы о ворах вообще, а затем наставал черед сказок о лесных разбойниках. Дети сидели не шелохнувшись, затаив дыхание; ни за что на свете не вышли бы они за дверь, так им было страшно! ... Вот почему бабушка не любила таких разговоров. Но остановить их она была не в силах.

После Мартинова дня в местечке устраивалась зимняя ярмарка; Тереза отправлялась туда вместе с Беткой и Воршей и закупала посуду и разные вещи на целую зиму. Дети с нетерпением ждали возвращения матери, которая всегда приносила им игрушки и вкусные пряники. Бабушка ежегодно получала в подарок шерстяные чулки, домашние туфли и полдюжины моточков шнура для прялки с наклейкой «ярмарка».

Пряча их в ящик стола, бабушка говорила Яну:

– Кабы не ты, мне бы и одного хватило.

В этот раз Аделька получила деревянную доску, на которой была написана азбука.

– Завтра, когда придет учитель, можешь тоже начинать учиться, а то ведь тебе скучно сидеть одной. Если запомнила «Отче наш» и песенки, запомнишь и азбуку, — решила мать.

Девочка запрыгала от радости и принялась внимательно разглядывать написанные на доске буквы. Услужливый Вилем предложил показать ей гласные буквы, но Аделька спрятала доску за спину.

– Не хочу у тебя учиться! Ты не умеешь учить, как учитель!

– Что ж, я не сумею показать буквы, что ли? Да ведь я читаю книжки! ... — воскликнул обиженный мальчик.

– В книжке совсем не такие буквы, — возражала Аделька.

– Э-э-эх! ... До чего же ты глупа! ... — всплеснул руками Вилем.

– Не хочу, — тряхнула головкой Аделька и пошла с доской поближе к свету.

Пока они вели ученый спор, Ян давал на кухне концерт Султану и Тирлу: играл на рожке и одновременно бил в барабан, принесенный матерью с ярмарки. Собакам, по-видимому, это было не по вкусу. Султан, задрав морду, лаял, а Тирл выл так громко, что мороз продирал по коже. Бабушка с дочерью убирали покупки в кладовую. Услыхав эту адскую музыку, старушка тотчас прибежала в кухню.