— Совершенно верно.
— Меня это тоже смущало. Я чуть не позвонил тебе вчера вечером. Хотел об этом рассказать.
— Выкладывай.
— Я думал об убийстве, о том, как нашел тело. В памяти у меня все перемешалось. Вроде бы я видел перевернутую вверх дном квартиру. Но на увиденное накладывалась другая картина. Обнаженная Шейла на ковре, а в квартире все прибрано, все вещи на своих местах. И я не знаю, то ли эта вторая картина реальна, то ли возникла она под воздействием твоего рассказа. Оба варианта возможны.
— Понятно.
— Я не могу отдать предпочтение какому-нибудь из них. Но, если ты считаешь, что разгром мог мне привидеться, я готов с тобой согласиться. Здравому смыслу такое допущение не противоречит.
Я его успокоил, сказав, что с людьми случается и не такое. Он выразил надежду, что мне удастся не впутать его в эту историю. Я заверил его, что приложу для этого все силы. На том мы и распрощались. Я положил трубку на рычаг, вылил в чашку остатки кофе.
Разговор с Джеком никакой пользы не принес. Он старался как можно быстрее забыть о том, что изменил жене и оказался замешанным в убийство. И хотелось ему только одного: выйти сухим из воды. В своих словах и поступках Джек руководствовался именно этим желанием. Если моя версия могла этому помочь, отчего же с ней не согласиться?
Я допил кофе, вымыл чашку, поставил на сушилку. Нашел щетку и подмел пол. Написал Мэдди записку, положил на стол в кухне, прижал коньячной бутылкой. У двери окинул квартиру последним взглядом, подумал о женщине, которая здесь жила. Спустился по лестнице и вышел на улицу. День выдался жаркий и солнечный. На Восьмой авеню я поймал такси, назвал шоферу мой адрес, откинулся на спинку заднего сиденья и задумался. Некоторые вопросы по-прежнему оставались без ответа. И Армин, и Баннистер знали, что я побывал в квартире Шейлы. Контакта они не поддерживали, информацией не обменивались. Выходило, что оба меня видели? Как? Они не могли одновременно держать квартиру под наблюдением. Оба знали, что я вошел в квартиру, ни один не знал, что я вышел из нее без брифкейса. Почему?
Логичного объяснения я предложить себе не мог. Когда мы добрались до Сорок второй улицы, мысли мои перекинулись на мою квартиру. Как справилась с заданием Кора Джонсон, что утеряно безвозвратно? Когда проезжали «Раскин», я подумал о Питере Армине. Покроют ли пять «кусков» нанесенный ущерб?
Боль в животе меня больше не тревожила. В отличие от Ральфа и Билли. Их я забыть не мог. Их я ненавидел. Я сунул руку в карман, нащупал «беретту». Гладил холодный металл и думал о Ральфе и Билли.
Я поднялся по лестнице, достал из-под коврика ключ. Кора никак не могла поверить, что ключей у меня два, и всегда клала чертов ключ на то самое место, где он ее и дожидался. И, не открыв дверь, я не мог узнать, прибралась она у меня в квартире или нет. Я наклонился еще раз, поднял «Таймс», вставил ключ в замок, затаил дыхание и толкнул дверь. Прибралась. Мысленно я поблагодарил Кору. Квартира вновь обрела жилой вид. Черт, да она выглядела отменно. Все книги на полках, ковры чистые, мебель отполирована. Я бросил газету на стул, решив, что прочитать ее я еще успею, а пока куда интереснее пройтись по квартире.
Некоторые книги выглядели инвалидами. Но переплетчик без труда мог привести их в божеский вид. При условии, что я отнесу ему книги. И обивка кресел осталась вспоротой. Но Кора потрудилась на славу. Я вдохнул полной грудью, довольный окружающим миром вообще и Корой Джонсон в частности. А потом мой взгляд упал на кофейный столик, и комната поплыла у меня перед глазами. Я замер, широко раскрыв рот, с вытянувшимся лицом.
Потому что на столике лежал светло-коричневый кожаный брифкейс, который я видел впервые в жизни.
Я подошел к полке, плеснул коньяк в стакан, выпил и обернулся. Брифкейс лежал на прежнем месте.
Один из журналов несколько лет тому назад вел рубрику, которая называлась: «Что не так в этой картине?» И действительно, репродукция, помещенная в журнале, отличалась от оригинала лишь одной деталью: Мона Лиза не улыбалась, а хмурилась, у мужчины было две левых руки, на лице отсутствовали брови. Так что внимательный читатель без труда решал этот ребус.
И тут я легко ответил на вопрос журнальной рубрики. Брифкейс никак не вписывался в интерьер моей квартиры. Его тут быть не могло, а он преспокойно лежал на кофейном столике. Ирония судьбы. Я положил столько сил, чтобы таки убедить Армина в том, что брифкейса у меня нет и никогда не было, и на тебе! В голову даже закралась мысль о том, что он все время был в квартире, и Кора выгребла его из какого-нибудь дальнего угла. Но мысль эта не выдерживала никакой критики. Брифкейс кто-то принес, пока я находился у Мэдди. Кто-то сделал мне подарок. Но почему?
В тот момент я не собирался искать. Шагнул к двери, запер ее на замок и задвижку. Взял с кофейного столика брифкейс, сел в кресло, покрутил в руках, словно ребенок, получивший рождественский подарок и гадающий, что скрывается под блестящей оберткой, тряхнул его. Внутри ничего не задребезжало.
Брифкейс произвел на меня впечатление. Кожа высшего качества, сработан опытными руками. Судя по всему, сделали его в Англии. Лучшие брифкейсы, продающиеся в Соединенных Штатах, привозили оттуда. Мне не оставалось ничего другого, как открыть его. Я и открыл. Внутри оказалось длинное письмо, отпечатанное на простом белом листке. Без даты, подписи и обратного адреса. Начиналось оно, как обычное деловое послание, словами: «Уважаемый господин!» Далее следовали инструкции. В брифкейсе вроде бы лежали и два ключа. Один — от ячейки камеры хранения на Центральном терминале в Буффало, штат Нью-Йорк. В ячейке стоял маленький сейф, который открывался вторым ключом. В сейфе лежал еще один ключ, от ячейки камеры хранения одной из станций подземки в Торонто. В этой ячейке и хранились драгоценности Вольштейна.
Неизвестный, написавший письмо, извинялся за столь сложный путь, который вел к драгоценностям, и выражал надежду, что читатель поймет, почему приняты такие меры предосторожности. Использование двух ячеек и одного сейфа приводило к тому, что человек, каким-то образом заполучивший одни ключи, без инструкций до драгоценностей не доберется. Если кто-то взломает ячейку в Буффало, его добычей станет ключ, открывающий неизвестно что. Конечно, тот, кто случайно взломал бы ячейку в Торонто, мог считаться везунчиком: ему доставались драгоценности. Но в принципе без этих инструкций найти в Торонто нужную ячейку не представлялось возможным.
Мне пришлось прочитать письмо три раза, прежде чем я разобрался, какой ключ что открывал и когда, что и как надо делать. А разобравшись, не мог не восхититься предусмотрительностью автора письма. Без внимания не осталась ни одна мелочь. Письмо решало и еще одну немаловажную задачу: пока тот, кому оно предназначалось, выполнял изложенные в нем указания, воры могли беспрепятственно покинуть город.
Но желаемого результата не получилось. Воры с тем же успехом могли положить в брифкейс драгоценности. Баннистер сумел отправить их всех на дно реки, возможно, за исключением Армина, и вернул деньги.
Итак, брифкейс все-таки попал ко мне. Далее, согласно уговору, следовало передать его Питеру Армину, получив за труды пять тысяч долларов. Но что-то меня удерживало. Пока. Я сказал Мэдди правду — в первую очередь меня интересовал убийца, и я не хотел ломать голову над тем, кто такой Армин и какое он имел отношение к драгоценностям. Но брифкейс мог мне пригодиться. Я бы использовал его как живца, с тем, чтобы поймать на него убийцу. В конце концов, подумал я, ничего не изменится, если я обменяю брифкейс на деньги не сегодня, а через пару дней, и с уважением взглянул на него. Передо мной лежала мина, которая могла взорваться в любую минуту. Я решил ее обезвредить.
Прочитал письмо-инструкцию. Четвертый раз подряд. На этот раз практически все заучил наизусть. Собственно, заучивать пришлось самую малость. Пару номеров ячеек камер хранения. Когда они намертво отпечатались у меня в памяти, я нашел лист писчей бумаги, вставил в каретку портативной пишущей машинки и слово в слово отпечатал письмо, заменив лишь номера ячеек. После чего порвал настоящее письмо на мелкие кусочки и спустил их в унитаз. Чем-то я напоминал себе персонаж из плохонького фильма Митчама.
