Он радостно рассмеялся.

— Может, вы правы. Знаете, что я вам скажу? Я верю, что у вас нет брифкейса, мистер Лондон. И никогда не было.

— Я вам об этом уже говорил.

— Тогда я вам не поверил.

— А теперь верите?

— Вам приходилось сталкиваться с профессиональными мошенниками?

— Пожалуй, что нет.

— В этой области у меня есть кое-какие познания, — доверительно сообщил он. — Чтобы выжить, приходится заниматься Бог знает чем. Вы знаете Первый закон мошенничества?

Я не знал.

— Он очень простой: если объект мошенничества не понимает, какую прибыль вы рассчитываете получить, ему можно продать поместье на Юпитере. Если он не видит причин, по которым вы могли бы его надуть, не составит труда ободрать его, как липку. — Армин широко улыбнулся. — А теперь давайте исходить из другого постулата. Предположим, брифкейс у вас. Если так, то какую выгоду вы надеетесь извлечь из нашей сегодняшней встречи? Желаете получить пять тысяч долларов, если я уже предлагал вам десять? Я склонен думать, что вы говорите правду, мистер Лондон, и брифкейса у вас нет. Иначе не понимаю, какую прибыль вы рассчитываете получить.

Мэдди улыбалась. Она пришла в номер Армина, заранее возненавидев маленького человечка. Теперь он ей нравился. Умел этот сукин сын очаровывать людей.

— Я принимаю ваши условия, — продолжил он. — Будем работать в паре. Договорились?

Я замялся.

— Не договорились?

— Есть одна закавыка. Насчет брифкейса. Если в нем шпионские сведения, ничего не выйдет. Я про документы, которые могут подорвать национальную безопасность Соединенных Штатов Америки… Я понимаю, это заезженный штамп, но… Я — американец. Конечно, я не размахиваю флагом, не говорю всем и каждому, какой я патриот. Но и предателем не стану.

Армин затянулся, выпустил струю ароматного дыма.

— Понимаю. Я, как вы, наверное, уже догадались, родился не в этой стране. Моего государства в настоящее время уже нет. Раньше оно находилось на Балканах. Лоскутное одеяло Европы, так их когда-то называли. Я поездил по миру, мистер Лондон. Многое повидал. Но теперь живу в Соединенных Штатах. Женился на американке и несколько лет назад получил американское гражданство. — Он улыбнулся. — Эту страну я предпочитаю всем остальным. Не думаю, конечно, что США — рай на земле, а все остальные страны ад. Я был во многих и знаю, что это не так. Не производит на меня особого впечатления и то обстоятельство, что вы выбираете чиновников всех уровней, и эти выборы, если не считать некоторых городов, честные. Я — эгоист, мистер Лондон. И личный комфорт мне гораздо важнее абстрактной справедливости.

— Не только вам.

— Скорее всего. Но я лишь хочу сказать, что в Америке жить легче и приятнее, чем в других странах. Полиция, возможно, не отличается честностью, но и не кичится своей продажностью. Они могут пару раз врезать, но не забьют до смерти. И человеку здесь проще жить собственной жизнью, в которую никто не будет совать свой нос. — Он вздохнул. — Не могу сказать, что никогда не предам Соединенные Штаты. Я слишком хорошо себя знаю. Могу и предать, но за очень высокую цену.

На несколько секунд в комнате повисла тишина. Я посмотрел на Мэдди — она ловила каждое слово. Повернулся к Армину. Он затушил сигарету. Я задался вопросом, хотел ли он все это сказать, или его просто понесло?

Армин поднял голову, его глаза ярко блеснули.

— Иногда я становлюсь слишком болтлив. — В голосе слышались извиняющиеся нотки. — Вы задали простой вопрос, а я позволил себе длинную лекцию, в которой не нашлось места ответу. Успокойтесь, мистер Лондон. Я — не шпион, и в брифкейсе нет государственных секретов.

— Это хорошо.

— Значит, все проблемы улажены, преград к нашему сотрудничеству не осталось. Или у вас еще есть вопросы?

— Нет.

— То есть мы работаем вместе? Вы согласны?

— Согласен.

Он вытряхнул из пачки новую сигарету, начал катать ее большим и указательным пальцами правой руки. Не закуривал. Катал и катал. А потом пожал плечами и сунул сигарету обратно в пачку.

— Я слишком много курю. И вообще, трачу даром массу времени. Но очень трудно определить, с чего же начинать. Я хочу дать вам как можно больше информации, но при этом отнять у вас минимум времени. Время нынче дорого. Как для вас, так и для меня. Действия могут принести больше пользы, чем слова. Однако без слов тоже не обойтись. — По очереди он уделил пристальное внимание полу, потолку, своим ухоженным ногтям. Потом посмотрел на меня. — Позвольте мне начать пусть и не с самого начала, но с достаточно далекого прошлого, мистер Лондон. Вы — детектив, и по долгу службы многое знаете как о преступниках, так и о преступлениях. Возможно, вы слышали о драгоценностях Вольштейна?

В глубинах памяти что-то шевельнулась, но я ответил, что никогда и ничего не слышал об этих драгоценностях.

— Франц Вольштейн был вторым сыном одного прусского промышленника. Родился он в самом начале двадцатого столетия. Конечно, его отец не стоял в одном ряду с Круппом или Тиссеном, но фирма у него была достаточно крупная. Старшего брата Франца, кажется, его звали Рейнхардт, готовили в преемники отцу, поэтому он набирался опыта, работая под началом старшего Вольштейна. Францу особого внимания не уделяли. И в начале тридцатых годов он прибился к печально известному австрийскому фельдфебелю. Или, если хотите, Шикльгруберу. Франц Вольштейн не отличался ни умом, ни хорошими манерами. Среди последователей фашизма и то, и другое редкость. Его единственным достоинством была абсолютная преданность этой сомнительной идее. Франц не стал важной шишкой, но сумел подняться на уровень, который гарантировал ему безбедное существование. Обладая внешностью истинного арийца: высокий рост, светлые волосы, синие глаза, он поступил в СС, элитную гвардию Гиммлера. А во время войны его назначили заместителем коменданта одного из больших концентрационных лагерей. Вроде бы в Бельзене, но точной уверенности у меня нет. И вот тут выяснилось, что, служа идее, Франц старался не забыть и себя. Он крал.

Я раскурил трубку.

— Вы что-то говорили о драгоценностях.

— Совершенно верно, — кивнул Армин, но продолжил рассказ, словно его и не прерывали. — При поступлении в концентрационный лагерь у заключенных конфисковывались все ценности. После их ликвидации в газовых камерах выдирались даже золотые зубы. Теоретически собственность заключенных автоматически становилась собственностью Третьего рейха, но практика зачастую расходилась с теорией. Геринг, к примеру, ограбил всю Европу, собрав прекрасную коллекцию произведений искусства. Охранники брали часы для себя, браслеты для жен и любовниц. Франц Вольштейн следовал установившимся правилам. Особенно его интересовали драгоценные камни. Если заключенному, попадающему в лагерь Вольштейна, удавалось сохранить при себе драгоценности, в итоге они оказывались в сейфе заместителя коменданта. — Армин поднялся, глубоко вдохнул. — Дела у Вольштейна шли прекрасно, чего нельзя было сказать о нацистской Германии. Война подошла к концу. И Вольштейн, верный служака государственной машины, превратился в преследуемого преступника. Конечно, его искали не так активно, как Бормана, Эйхмана или Гиммлера. Но в списках разыскиваемых его фамилия значилась. Жена его как раз забеременела и стала обузой. Он оставил ее в Германии, собрал драгоценности и бежал из страны. Добрался до Мексики. Но политический климат вскоре изменился, и через несколько месяцев ему пришлось вновь сниматься с места. На этот раз он выбрал страну, особенно благоволившую к бывшим нацистам. Он выбрал Аргентину.

Я вытряс трубку, коротко взглянул на Мэдди. Слушала она внимательно, так же, как и я. Но мне бы хотелось, чтобы он поскорее добрался до главного. Баннистер и брифкейс казались мне куда более важными, чем вороватый нацист и его драгоценности.

— Аргентина стала ему вторым домом. Он встретил там много соотечественников. В Буэнос-Айресе половина населения говорила на немецком. Вольштейн обжился, купил себе хороший дом в респектабельном пригороде, женился на местной женщине, позабыв развестись с женой, которая осталась в Германии. Изменил имя и фамилию, став Гансом Линдером, основал импорто-экспортную фирму. Ходили слухи, что фирма эта занимается контрабандой, в том числе и наркотиков, но никто ничего не доказал. Как бы то ни было, коллекция драгоценностей Вольштейна-Линдера росла. Вроде бы они хранились в стенном сейфе на втором этаже его дома.