Я видел мертвых и раньше, я бы даже сказал — слишком много: в Бейруте, в Камбодже и в других "горячих точках", куда меня посылали делать репортажи. Я, журналист Тиррелл, был во всех этих местах, чтобы запоминать и записывать, а потом рассказывать людям. Но на этот раз все было по-другому. На этот раз не надо было ни записывать, ни рассказывать. Все было гораздо сложнее. На палубе "Лисицы" лежал труп, и я оказывался замешанным в какую-то грязную историю.

Я велел ребятам свернуть паруса: надо было чем-то их занять. На пристани появился Отто Кэмпбелл. Он выглядел очень испуганным.

— Что у вас случилось? — крикнул Отто.

Я пожал плечами. Я знал, что его не волнует судьба несчастного, оказавшегося под винтом "Лисицы", и не заботят мои неизбежные неприятности. Отто испугался, что по вине Билла Тиррелла может разразиться колоссальный скандал. Затеянное "Молодежной компанией" перевоспитание подростков проходило под покровительством важных персон, а те не любят попадать в скандальные истории.

Я молчал. Сейчас все эти важные персоны не слишком интересовали меня. Красное одеяло, которым был накрыт утопленник, сделалось невыносимо ярким под лучами утреннего солнца. Я думал о парне, который лежал под одеялом. А также о Мэри, напившейся на посту. Она первая увидела лодку, и, по ее словам, лодка дрейфовала. Но сколько времени? Если тело оказалось в воде до того, как начался отлив, его должно было непременно унести. Возможно, Мэри чего-то недоговаривала.

Теперь множество людей захотят узнать, что на самом деле видела Мэри.

Отто подошел к трупу, склонился над ним и приподнял одеяло.

— Судя по одежде, это русский.

Кэмпбелл был специалистом в вещах такого рода. В тот момент мне была совершенно безразлична национальность несчастного. Только позже это обрело огромное значение.

Небо затянулось тучами, начал накрапывать дождь. Наконец на набережную въехали две полицейские машины и остановились напротив "Лисицы". Вскоре на наш борт поднялся старший инспектор Роберт-сон в сопровождении двух помощников и фотографа.

Робертсон равнодушно осмотрел утопленника и сделал знак фотографу. Тот щелкнул несколько раз своей камерой, и одна из полицейских машин увезла тело несчастного, подняв колесами брызги грязной воды. Холод и нервное потрясение окончательно доконали меня, зубы мои выстукивали дробь.

Когда я кончил рассказывать Робертсону о том, как был обнаружен труп, инспектор спросил:

— Кто из членов экипажа вчера был пьян?

Этот мрачный полицейский задавал крайне неприятные вопросы.

— Что вы имеете в виду? — Я охотно бы уклонился от ответа.

— Та девушка, которой вчера стало плохо на палубе. Ее рвало. Сколько ей лет?

— Семнадцать.

— У вас на корабле разрешены спиртные напитки?

— Некоторые проносят… Если им удается.

Глаза Робертсона уже отыскали Мэри. Она не уехала на "Союз" и теперь сидела на палубе, подтянув колени к подбородку. Лицо ее было смертельно бледным. Инспектор перевел взгляд на темную воду за бортом и распорядился:

— Никуда не уходите. Я пришлю своего помощника снять ваши показания.

Я с тоской смотрел, как старший инспектор Робертсон неторопливо поднимался по ступенькам причала, маленький, в длинном черном плаще. На душе у меня было муторно.

Двое дежурных приступили к уборке. Эту работу ребята не любили, и обычно она сопровождалась нытьем и протестами. Сегодня дежурные работали под дождем в полном молчании.

Я прекрасно понимал, что есть множество вещей, в которых мой юный экипаж разбирается куда лучше, чем я, объездивший полмира. Я знал об этом с самого начала, когда давал свое согласие участвовать в затее "Молодежной компании". Неплохая идея — увести испорченных подростков с улиц, отправить их туда, где будет трудно, где придется много работать, и таким образом заставить по-другому взглянуть на себя и на жизнь. "Морская терапия" действительно давала положительные результаты. Ребята, случайно собранные на "Лисице", стали сплоченной командой. Но они попали сюда из тюрем, из центров по реабилитации подростков-наркоманов, из детских приютов. Такую команду легко вывести из равновесия.

Визитом Робертсона неприятности сегодняшнего дня не закончились. Спустя минут десять после его ухода на причале появился элегантный господин в синем морском кителе с золотыми пуговицами. Стрелки его брюк выглядели безукоризненно. Черные жесткие волосы тщательно уложены, подбородок идеально выбрит. Стоя на причале, он внимательно оглядывал "Лисицу" от носа до кормы, и его подбородок торчал, как таран боевого корабля. Потом элегантный господин обнаружил на палубе меня и произнес приторно-сладким голосом:

— Билл, спустите, пожалуйста, веревочную лестницу.

Он полез вверх с резвостью обезьяны, демонстрируя моряцкую выучку. Дикки Уилсон дослужился до звания контр-адмирала. Теперь он был президентом "Молодежной компании". Его компания владела двумя кораблями: "Вильмой" и "Ксерксом". "Лисицу" компания фрахтовала уже три года на очень выгодных для нее условиях. Дикки Уилсону нравился мой парусник, потому что он любил все старое, элегантное и аристократическое. По той же причине он не любил меня.

Дикки решительно провел меня в кают-компанию моего собственного корабля.

— Садитесь, — сказал он, указывая мне на кресло.

Мы сели. Он посмотрел на меня исподлобья. Глаза у него были как сапфиры — и по цвету, и по тяжести взгляда.

— Знаете, кого вы выловили?

Я ответил:

— Русского.

— С "Союза"! — Голос Дикки был веселым, глаза — нет. — Только что я разговаривал с капитаном. Этого парня в последний раз видели, когда он садился в лодку в полном здравии. — Он помолчал, давая мне возможность переварить сказанное. Я переварил.

— Мой вахтенный видел лодку. Мы чуть не столкнулись с ней.

— Кто был на вахте?

— Мэри Кларк.

Он черкнул что-то в своей маленькой записной книжке.

— Та самая Мэри, которую вытошнило при полицейском? Я слышал, она была пьяна? — Сапфировые глаза сделались узкими и злыми. Он продолжал: — Я не спрашиваю вас, как ей удалось нализаться. Я только прошу вас впредь относиться очень ответственно к каждому сказанному вами слову.

Изящная фраза Дикки означала, что из этого грязного дела мне следует выпутаться так, чтобы не замешать в него ни министра, ни "Молодежную компанию", ни прочих влиятельных спонсоров мероприятия. И конечно, чтобы не пострадало доброе имя Дикки Уилсона.

Я принял во внимание его совет.

— Мэри считает, что с лодкой все было в порядке. Я верю ей. Я напишу вам рапорт.

Он насторожился.

— Значит, по-вашему, русский утонул где-то в другом месте, и его тело принесло течением под ваш винт?

— Да.

Он открыл рот, чтобы сказать мне что-то важное, дать мне еще один полезный совет, но, поскольку его компания всего лишь фрахтовала "Лисицу", Дикки закрыл рот и, немного помолчав, произнес:

— Я прочитаю ваш рапорт с большим интересом.

Экипаж "Лисицы" собрался на палубе. Дикки пожимал ребятам руки и всматривался в лица. Капли дождя темными пятнами расплылись по его безупречному кителю. Наконец он спросил:

— Кто из вас Мэри?

Несчастное лицо Мэри сделалось еще несчастней. Дикки коснулся ее плеча:

— Поговорим наедине.

Ну уж нет! — подумал я и направился вслед за ними в кают-компанию. Но тут передо мной возник Джонни Роуз, нервный, похожий на мышонка мальчишка, любивший в прошлом кататься на чужих машинах.

— А ваш Дин… — торопливо заговорил Джонни.

— Потом, потом, — отмахнулся я. Ни в коем случае я не должен был допустить, чтобы Дикки допрашивал Мэри. Чтобы он ее шантажировал.

— Дин смылся, — выдохнул Джонни.

Я замер, уставившись на него. Дин мне понравился с первой минуты нашего знакомства. И я в нем не ошибся. За три года он стал не просто хорошим моряком, он стал настоящим лидером команды. Я знал, что Дин мог быть и грубым, и нечестным. Но только с теми, кто, как он считал, заслуживает этого. За время плавания на "Лисице" Дин стал почти моим другом.