Это было время «исторического возмездия» (по словам В.Кожинова), когда палачи русского народа евреи-большевики получили по заслугам за уничтожение русской интеллигенции, казачества, духовенства и крестьянства в двадцатых и начале тридцатых годов XX века.

И здесь возникает вопрос: если, как утверждают современные защитники прав еврейского народа, при аресте врагов народа арестовывались и их жены, то как случилось, что фактически жена и любовница, но крагтей мере, четырех арестованных и казненных врагов народа (Агранов, Краснощеков, Абдрахманов, Примаков) не только совершенно не пострадала, но продолжала получать пенсию как член «семьи» Маяковского, издавала его труды и получала за них немалые гонорары?

Видимо, несмотря на попытку И.В.Сталина очистить органы власти и НКВД от представителей «пятой колонны», оставались еще на своих местах и постах крупные деятели НКВД, неизменно оказывающие Лиле Брик поддержку.

В 1945 году умер Осип Брик. «Лиля долго не могла прийти в себя. Позже она говорила: «Когда умер Володя, когда умер Примаков, — это умерли они, а когда умер Ося, — умерла я» (Ваксберг).

В 1953 году Лиля Юрьевна «снова, как в 1937-м, решила искать спасение в алкоголе. Теперь уже из запоя ее не могли вывести ни Катанян, ни Эльза, ни Арагон». Ее могла излечить только перемена ситуации, отмечает Ваксберг. Она пришла в себя в марте — апреле.

В 1958 году Лиле и Катаняну дали большую квартиру в новом доме на Кутузовском проспекте, что позволило разместить «и огромный архив, и старинную мебель, и бесценные предметы искусства…» (Ваксберг). Вспомним опять Маяковского: «Мне и рубля не накопили строчки, краснодеревщики не слали мебель на дом…» («Во весь голос»). И, действительно, при жизни поэта в доме «семьи» не было ни старинной мебели, ни бесценных предметов искусств. Видимо, Лиле Юрьевне вполне хватало средств от денежной реализации авторских прав на издание произведений Маяковского, чтобы продолжать ту безбедную жизнь, к которой она давно привыкла.

Но «Хрущев изменил ситуацию. По какому-то поводу ему представили на стол справку о гонорарах, полученных наследниками «классиков» за все истекшие годы, и в Хрущеве взыграла крестьянская жилка. «Не слишком ли жирно?!» — так, по ходившим тогда слухам, отреагировал он, и вопрос был решен. Единственный источник существования для Лили перестал существовать, и она практически осталась без средств» (Ваксберг; выделено мной. — В.Б.)

При этом возникают законные вопросы: а разве не мог муж (Катанян) прокормить свою вечно неработающую жену? Или он тоже существовал только за счет издания трудов Маяковского?

В конце 1958 года Илья Зильберштейн из «Литературного наследства» опубликовал переданную ему Лилей, часть переписки ее с Маяковским, отказавшись от публикации воспоминаний сестер поэта, что вызвало отрицательную реакцию в советской прессе. Федор Панферов по этому поводу, имея в виду Лилю Брик, писал:

«Видимо, правильно народ утверждает, что порой и на крупное здоровое тело лепятся паразиты. В данном случае паразиты налепились на образ Владимира Маяковского…» (Ваксберг).

В этот период в квартире на Кутузовском проспекте стало собираться меньше советских гостей, «но зато было великое изобилие иностранных» (Ваксберг).

Лиля Брик стала борцом за права человека — за право советских евреев выезжать за границу (естественно, «туземное» русское население в расчет не принималось). У самой же Лили и Катаняна препятствий для выезда за рубеж, как всегда, не было. И с 1960 года Лиля и Катанян могли жить сколь угодно долго в квартире, оборудованной для них в особняке Арагонов. Для Лили Юрьевны это был период ожесточенной борьбы с родными Маяковского, для чего она пыталась привлечь и бывших «подруг» поэта.

«Вокруг имени Маяковского, но главным образом вокруг имени Лили Брик в связи с Маяковским, стала разворачиваться уже нешуточная война» (Ваксберг). Со стороны же Лилиных заступников была принята многократно проверенная временем тактика — это все происки антисемитов. Это очень удобная формула, сразу же затыкающая рот любому оппоненту.

В этом плане даже стали привлекать и авторитет Маяковского — Роман Якобсон свидетельствовал: «Маяковский мне говорил несколько раз, по разным поводам, что ничто его не приводит в такое состояние возмущения, как юдофобство» (Ваксберг; выделено мной. — В.Б.)

Но вот что произошло при многочисленных свидетелях: «Однажды после доклада Айхенвальда Маяковский выступил с возражениями и начал так:

— Вот Коган говорит…

Айхенвальд возразил:

— Я не Коган.

— Нет, вы все коганы, — парировал Маяковский.

Об этом рассказал Шкловский, добавив, что Маяковский в то время, если человек был не Коган, хорошо к нему относился» (Ал. Михайлов; курсив мой. — В.Б.)

Вспомним, что в то время действовал декрет 1918 года, по которому человек, назвавший еврея «жидом», мог автоматически становиться к стенке. А еврейский состав руководства ВЧК-ГПУ хорошо известен из литературы (см., например, произведения Г.Климова, В.Кожинова «Россия. Век XX (1901–1939), А.И.Солженицына «Двести лет вместе»). Кстати, говорят, что за эту свою книгу Солженицын, ранее не замеченный в особых симпатиях к русским, в российских демократических кругах получил звание «просвещенный антисемит».

Сестра Лили Брик — Эльза Каган (Триоле, потом жена Луи Арагона) в соответствии с записью беседы, представленной А.Ваксбергом, говорила в 1968 году про противников сестры: «Они выбрали Лилю как удобную мишень, но этим лишь показали ее значительность. Кто ничего собой не представляет, тот не может служить мишенью. Мы с Арагоном решили, что будем публиковать протест. И спрашивать разрешения ни у кого не намерены, потому что борьба с антисемитизмом — это дело каждого порядочного человека, каждого, кто не утратил чести. Так что никакого дозволения для этого не требуется».

Или, как говорит «Карманная еврейская энциклопедия» (под редакцией М.Членова): «В Российской империи и Советском Союзе антисемитизм был частью государственной политики, что проявлялось в многочисленных дискриминационных мерах по отношению к евреям».

Отметим, что родители Лили и Эльзы — Каган и Берман, отказавшись принять православие, спокойно и безбедно жили во второй столице «антисемитской» Российской империи.

Об антисемитизме же советского периода писали наши современники.

Ярким примером такого «антисемитизма» являются трижды герои Социалистического труда — евреи академики Зельдович и Харитон.

Еврей Илья Эренбург стал выдающимся советским писателем и публицистом, лауреатом разных премий, в том числе, и Сталинской премии мира; он же был одним из первых отрекшихся от этого периода в своей «Оттепели», что дало основание для дружеской эпиграммы:

И в «Оттепель», и в «Бурю»,

Он трубку мира курит.

В этот период вся Москва, а часто и вся страна, знали еврейских артистов — Качалова (Шверубовича), Цецилию Мансурову, Хенкина, Фаину Раневскую, Плятта и многих других.

«Антисемитизм» сталинского периода отразился даже в поэзии для детей, например, в поэтическом рассказе о «бедном» еврейском мальчике, которого (как бы сказали современные «правозащитники») на лето с целью дебилизации увезли в пионерский лагерь «Артек». Кто сейчас помнит, что в этот крымский пионерлагерь направляли только отлично учившихся детей? Про пионера Сему в стихотворении говорилось:

Сема долго не был дома.

Отдыхал в Артеке Сема.

А потом он сел в вагон,

И в Москву приехал он.

Но вернемся к «женщине-мифу» Лиле Брик. Она «расплачивалась все за то же: за то, что была Лилей Брик» (Ваксберг). Понятно?

В 1970 году умерла Эльза, и Лиля с Катаняном вылетели в Париж на похороны, которые взяла на себя Французская коммунистическая партия. После чего они бывали в Париже неоднократно.

Лиля Юрьевна Брик покончила с собой в августе 1978 года. В.В.Катанян нашел завещание Лили, «написанное десятью годами раньше, когда она всерьез помышляла о самоубийстве» (Ваксберг).