Тогда Коваленко бросили в концлагерь. Сначала в Норвегии, а позже перевели в другой, во Франции. Там он встретился с пленным английским подводником Прицкортом, которому за несколько дней до казни рассказал о своей «одиссее». Прицкорт же, оставшийся в живых, поведал об этой встрече нашим подводникам, которые после войны приезжали в Англию принимать трофейные немецкие корабли.
Еще позже в одном из германских архивов были найдены протоколы допросов Коваленко. Они также подтвердили, что командир «Щ-403» держался, несмотря на всю тяжесть своего положения, с достоинством, военной тайны не выдал.
Живой, веселый, широкоплечий, чубатый парубок с умными, проницательными глазами, с мягким украинским говорком — таким остался Семен Иванович Коваленко в нашей памяти. Меня всегда подкупала в нем эдакая математическая жилка, легкость, с которой он разбирался в любых, даже самых головоломных, расчетах, тактических задачах. Это неудивительно: до службы на флоте он учился в Харьковском политехническом институте. Оттуда по комсомольской путевке пошел в военно-морское училище. Не будь войны, из Коваленко, возможно, вышел бы талантливый ученый, исследователь: способностями он был наделен немалыми. Правда, мне порой казалось, что как командиру ему немного не хватает характера. Уж очень он был впечатлительным, очень чувствительно переживал любую неудачу. Я, проводя разборы, всегда старался учитывать это, дабы каким-нибудь неловким словом не повергнуть командира «Щ-403» в уныние… Как же мы порой неверно судим о людях. Какая, оказывается, стойкость и сила духа скрывалась в этом человеке! Какой поистине железный характер!
Ну а что же старшины М. М. Климов и Н. Ф. Широков? Известна ли их судьба? Известна. Спустя двадцать лег после войны, в 1965 году, нашелся пропавший Климов. Приехав на традиционную встречу подводников-североморцев, он рассказал о том, что приключилось с ним и его другом после высадки во вражеский тыл.
Как мы и предполагали, сильный накат перевернул шлюпки, в которых они шли к берегу вместе с разведчиками. Утонула рация. Ушел на дно практически весь запас продовольствия. До берега пришлось добираться вплавь в ледяной воде. Один из норвежцев насмерть разбился о камни, другой некоторое время был без сознания и вскоре умер. Измученные, обессилевшие люди укрылись в заброшенной рыбацкой хибарке. Последний из норвежцев ушел, с тем чтобы попытаться установить связь с надежными людьми из местных жителей. Но не вернулся. Очевидно, фашисты схватили его.
Климов и Широков остались вдвоем. Без теплой одежды, без продовольствия. Питались прошлогодними морожеными ягодами да водорослями. Силы быстро покидали моряков, но они решили: лучше умереть, чем добровольно сдаться врагу. Однако плена избежать все же не удалось. Фашисты в конце концов обнаружили их и после безрезультатных допросов бросили в концлагерь в районе Тромсё. Здесь пути друзей разошлись. Климов побывал в заключении в разных районах Норвегии. Несколько раз пытался бежать. И однажды это удалось. Добрался до своих. Войну закончил автоматчиком одной из стрелковых дивизий. После демобилизации жил и работал в городе Люберцы Московской области.
Как и Климов, Широков с первых дней пребывания в плену пытался вырваться из фашистской неволи. В конце концов и ему это удалось. Войну он тоже закончил в рядах Советской Армии. После демобилизации жил и работал в Уфе. В 1952 году после тяжелой болезни умер.
Не успели еще утихнуть среди подводников волнения, вызванные походом «Щ-403», как разыгрались новые, не менее драматические события.
21 февраля 1942 года из Полярного в Порсангер-фьорд вышла «Щ-402». Дела у экипажа этой лодки поначалу складывались весьма успешно. 27 февраля капитан-лейтенант Н. Г. Столбов сообщил о потоплении транспорта водоизмещением около 6 тысяч тонн. Через несколько дней «щука» подверглась атаке вражеских катеров. Когда, отозвавшись от преследования, «Щ-402» всплыла, подводники увидели, что весь мостик залит соляром. От близких разрывов бомб булевые цистерны дали течь. Оказалась повреждена и антенна.
Мы на ФКП, не зная об этом, волновались, почему Николай Гурьевич Столбов не выходит на связь. Накануне на лодку было передано приказание командующего флотом: следовать в другой, более отдаленный, район для прикрытия союзного конвоя «PQ-12». Наконец сеанс связи состоялся, и со «щуки» сообщили: «Идем в указанный район». Мы успокоились. Однако все волнения были еще впереди.
9 марта «Щ-402» заняла указанную позицию. А 10-го пришла вдруг крайне тревожная радиограмма, сообщавшая о том, что на лодке… кончилось топливо. Как это случилось? К сожалению, просчитался командир БЧ-5 инженер-капитан-лейтенант А. Д. Большаков. Поначалу, когда была обнаружена течь соляра из междубортных цистерн, он правильно предложил командиру продуть их и промыть водой, дабы за лодкой не тянулся демаскирующий масляный след. Но после этого не позаботился проконтролировать, сколько же соляра осталось на лодке. Считал, что его вполне хватит до конца похода. А между тем «щуке» нельзя было идти на дальнюю позицию. Когда же, прибыв туда, замерили количество топлива, выяснилось, что осталось не девять, как считал Большаков, а всего три с половиной тонны. Этого могло хватить ненадолго. В 22 часа 10 марта двигатель па лодке остановился. Не могла она двигаться и в подводном положении: разрядились аккумуляторные батареи.
Почти все специалисты штаба бригады собрались после получения тревожной вести у карты оперативной обстановки. Как же далеко застыла стальная лодочка с надписью «Щ-402»! 350 миль отделяли ее от Полярного. И всего 20 с небольшим — от вражеского берега.
Все взгляды — на флагманского механика Ивана Владимировича Коваленко и его помощников Петра Анисимовича Мирошниченко и Николая Никифоровича Козлова. Но ведь они не волшебники. Топлива нет — значит нет: на воздухе двигатель работать не может. Коваленко, впрочем, надежд не терял.
— Масло, масло… — задумчиво повторял он. У них ведь еще осталось смазочное масло! Может, его как-то попробовать использовать в качестве топлива.
— На масле дизель долго не протянет, — резонно возражал Мирошниченко, — образуется нагар, и полетят поршневые кольца,
— И все же надо подумать…
Тем временем на флотском ФКП решали, кого же послать на помощь попавшим в беду. Задача была непростой. Корабли флота, как упоминалось выше, обеспечивали прикрытие конвоя «PQ-12». Фашисты проявляли небывалую активность. По данным разведки, в море на поиск конвоя они бросили большие силы, и в их составе свой «козырный туз» — линкор «Тирпиц», специально пригнанный на Север для борьбы с союзными конвоями. Практически все находившиеся в строю корабли пришлось задействовать и нам. Вышли навстречу конвою эсминцы «Громкий» и «Гремящий». По маршруту движения его были развернуты подводные лодки «К-23», «Д-3», «С-102», «Щ-422». Ни одну из них снять с прикрытия «PQ-12» никак было нельзя. Оставалось одно — послать на помощь «Щ-402» какую-то лодку из Полярного. Но какую? Ясно, что нужна была не просто лодка, а большая, крейсерская, чтоб могла взять запас топлива и для себя, и для «щуки». А все «катюши», как на грех, в ремонте. И серьезном.
Ближе всех к окончанию ремонтных работ был экипаж «К-21». Но и здесь, по нашему весьма напряженному графику, еще было дел суток на пять. Так или иначе, а другого выхода найти не удалось. Надо было ускоренными темпами заканчивать ремонт на этой «катюше» и отправлять ее в море.
— Поезжайте на «К-21» лично, — приказал мне А. Г. Головко, — мобилизуйте всех и вся. Завтра к полудню она должна выйти во что бы то ни стало.
Завтра к полудню… Это значит закончить ремонт за двенадцать часов вместо пяти суток. Задача казалась просто непосильной. Но с ней надо было справиться. Ведь в беде товарищи.
На «катюше» меня встретили командир «К-21», теперь уже капитан 2 ранга, Николай Александрович Лунин и военком батальонный комиссар Сергей Александрович Лысов.
Лунин был буквально несколько дней назад назначен на эту лодку. Решение это мы приняли после очередного блестящего похода «Щ-421», совершенного в январе — феврале. Три транспорта пустил тогда на дно Лунин. Особенно впечатляющей была атака, совершенная 5 февраля. Так случилось, что «Щ-421» встретилась с вражеским конвоем в положении, удобном для атаки кормовыми торпедными аппаратами. Но кормовые торпеды уже были к этому времени израсходованы. Тогда Лунин сделал сложный маневр: развернул лодку через правый борт на 200 градусов, чтобы несколько удлинить атаку и выбрать наивыгоднейший курсовой угол и дистанцию для залпа. Десять минут продолжался этот поворот, в течение которого максимальное напряжение потребовалось и от рулевых, и от многих других подводников, и конечно же от самого Лунина. А закончилось все тем, что «Щ-421» буквально в упор вколотила три торпеды в фашистский транспорт.
