Нет, рисковать кораблем и экипажем мы не могли. «Щ-403» было приказано прекратить поиски и направляться в отведенный ей для крейсерства маневренный район. Через некоторое время Коваленко сообщил, что приказание получено, «щука» следует в район Порсангер-фьорда. Кто бы мог предположить тогда, что это будет последняя радиограмма, подписанная им! Какой-то злой рок преследовал в этом походе «Щ-403». Прошло всего несколько часов — и вдруг, словно гром с ясного неба, совершенно неожиданное сообщение: лодка подверглась тарану вражеского корабля, получила сильные повреждения, при срочном погружении потерян командир. Подписал радиограмму помощник командира старший лейтенант П. В. Шипин.
Потерян командир — шутка ли? Сможет ли молодой помощник довести лодку до базы, ведь он ею самостоятельно почти не управлял? Эти тревожные мысли не давали покоя. Несколько обнадеживало лишь то, что Шипину было на кого опереться: не должен был допустить растерянности в экипаже опытный военком старший политрук Ф. В. Полянский. Можно положиться и на штурмана старшего лейтенанта Н. А. Беляева, и на командира БЧ-5 инженер-капитан-лейтенанта П. С. Салтыкова.
По моей просьбе А. Г. Головко направил навстречу поврежденной «щуке» один из сторожевиков. Под его эскортом она и добралась до Полярного. Предстала «четыреста третья» перед нашими взорами просто-таки в изуродованном виде. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы понять, что ей чудом удалось избежать гибели.
После швартовки «Щ-403» мы с военкомом бригады И. П. Козловым собрали командный состав лодки в кают-компании плавбазы «Умба». Надо было подробнейшим образом разобраться во всех обстоятельствах потери командира «щуки» и двух старшин.
Непростое это было разбирательство. Люди подавлены, потрясены происшедшим. Сидят опустив голову. И чуть ли не каждый считает именно себя главным виновником разыгравшейся драмы. Военком Полянский, который докладывал первым, с этого и начал.
— Я, как военком лодки, — с каким-то надрывом произнес он, — прежде всего отвечаю за все. Готов к самым суровым мерам по отношению к себе.
Козлову пришлось остановить Полянского:
— Мы, товарищ старший политрук, сами разберемся, кто прав, кто виноват. А пока нам нужны не эмоции, а факты. Доложите лучше, как получилось, что старшина первой статьи Климов и старшина второй статьи Широков остались на вражеском побережье?
— Они пошли гребцами на шлюпках, — уже спокойнее начал рассказывать Полянский,
— ну, и чтоб помочь норвежцам при выгрузке продуктов и снаряжения. Мы их и намечали для этой роли. Оба смышленые, ловкие, физически крепкие. Да, видать, все же не совладали со штормовой волной. Минут через десять, как они ушли на шлюпках в ночь, в темень, глядим, а концы, которыми их шлюпки к лееру были привязаны, обвисли. Коваленко дал команду выбрать их. Вытащили перевернувшиеся шлюпки. Без весел, без всякого снаряжения. Стали подавать сигналы — никакого ответа. Люди как в бездну канули…
— Утонули? — спросил я.
— Не думаю. Должны были выбраться. Климов — пловец первоклассный. Да и Широков. Ну а сигналов наших они могли просто не заметить, видимость плохая была.
— Какие же меры принимались для спасения?
— Буквально через пять минут отправили к берегу его краснофлотца Мехавкина на шлюпке. Но из-за сильного ветра и течения дойти до места он не сумел. Пятнадцатого утром попытался дойти до берега представитель разведотдела старший лейтенант Сутягин. Однако едва он отощел, как шлюпку перевернуло штормовым валом. Ну, а шестнадцатого уже наш помощник вызвался идти…
— Мы пошли вдвоем с Сутягиным, — негромко, явно волнуясь, продолжил рассказ Шипин, — думали, вдвоем-то выгребем. Куда там! Просто чертово место! Как понесло нас в открытое море. Хорошо, что на лодке заметили наши сигналы, вытащили… Боюсь, что разведчиков вместе с нашими старшинами могло так же отнести в сторону. И если они высадились, то, возможно, совсем не там, где мы их искали.
— Так… С этим, в общем, ясно, — заключил я. — Ну, а в каких обстоятельствах лодка подверглась тарану? Кто был на вахте, когда встретились вражеские корабли?
— Я, — поднялся лейтенант Р. К. Шилинский.
— Вы? — удивился Козлов. — Но ведь вы, кажется, еще не допущены к самостоятельному несению вахты?
— Допущен. Как раз перед походом получил допуск.
— Ну и как вы действовали?
— Видимость была всего два-три кабельтовых. Фашистские корабли — минзаг и два тральщика — выскочили из тьмы как призраки. Я сразу понял, что один из тральщиков намеревается таранить нас. Чтобы уклониться, скомандовал «Лево на борт!». Затем приказал прекратить зарядку аккумуляторных батарей. Вызвал на мостик командира, а когда он появился, доложил ему, что необходимо срочное погружение.
— Это был не командир, а я, — поправил Шилинского штурман старший лейтенант Беляев. — В такой темноте немудрено было перепутать. Командир же находился в первом отсеке и не успел еще добежать. А я сразу поднялся наверх из центрального поста. Вижу: увернулись мы от таранного удара и тральщик прошел у нас по корме. В упор можно было расстрелять…
— В это время, — продолжил Полянский, — и мы с командиром выскочили на мостик. Я успел заметить только, что еще один корабль шел прямо на нас. Л с того, что прошел по корме, шарахнули из крупнокалиберного. И тут же кто-то скомандовал «Срочное погружение!»…
— Эту команду подал я, — сказал Беляев. — Тут же помощник, находившийся все это время, как ему и положено, в центральном посту, приказал инженер-механику Салтыкову заполнить среднюю цистерну и цистерну быстрого погружения (уравнительную Салтыков сам предусмотрительно заполнил еще раньше). Инженер-механик крикнул, поторапливая: «Скоро ли закроете люк?» Я видел, что те, кто находились на мостике, спускались вниз один за другим. На всякий случай крикнул: «Есть ли кто на мостике?» Никто не отозвался. Я решил, что спустились все, и задраил рубочный люк. Если бы знать, что там остался Семен Иванович!
— Но промедли мы хоть мгновение, лодка бы наверняка погибла, — заметил Шипин. — Фашистский корабль ударил нас килем, когда мы, к счастью, уже уходили на глубину. После тарана началась бомбежка. Взрывы гремят, пробка с подволока сыплется, из третьего отсека докладывают о пробоине в прочном корпусе… И тут обнаруживается, что нет командира. Тогда военком и говорит: «Принимай командование, помощник». Начали отрываться от преследования. К счастью, удалось это сделать довольно быстро…
Вот так постепенно разматывался клубок событий, происшедших на «Щ-403». Все яснее становилась роль каждого из членов экипажа. Конечно, действовали подводники не без ошибок. По идее лодке надо было бы сразу уклоняться от таранного удара срочным погружением. Но ведь это легко рассуждать со стороны, сидя в кабинетной тиши. В боевой же обстановке, когда па решения отводились считанные секунды, не так просто было все рассчитать и взвесить. Ситуация, в которой оказалась «четыреста третья», была крайне тяжелой, и то, что никто из моряков не растерялся, делает им честь. Даже молодой, совсем не опытный лейтенант Шилинский сделал немало, чтобы спасти «щуку». Ну а Беляев с Салтыковым, обеспечившие в критический момент не срочное, а просто-таки сверхсрочное погружение, заслуживали особой похвалы за решительные действия. О таких выводах я и решил доложить Военному совету. Козлов меня поддержал.
Но почему все-таки молчал Коваленко, оставшийся на мостике? Был без сознания? Или, может, убит? Погоревав, посокрушавшись, отнесли мы его к пропавшим без вести. И только после войны удалось узнать судьбу командира «Щ-403». В ту злополучную ночь Коваленко не погиб. Он был тяжело ранен. Фашисты подобрали его в бессознательном состоянии на один из своих кораблей. Их медики ампутировали ему ногу, принялись лечить. Можно представить, как ликовали при этом враги: удалось захватить не кого-нибудь — командира подводной лодки! Они конечно же рассчитывали получить от него ценную информацию о фарватерах у наших баз, численном составе подводных сил… Еще не оправившегося от ранения, Коваленко начали допрашивать. Издевались, пытали, били. Но ничего не добились.
