Небосвод хмыкнул и поспешил к кипевшей рядом схватке.

Здесь все было ясно.

Теперь — целиком и бесповоротно.

Куб разваливался на части. Раскидистые ветви трещин покрыли темно-серые плоскости, трепетавшие, как невинная девица в лапах лихого люда. Присмотрись кто со стороны, мог бы увидеть, как по темно-серым стенам скользят измученные лица.

Присмотреться было некому.

Куб осыпался трухой, прощаясь с бытием. Призрак истек эктоплазмой, молча удрав в области не-жизни. Быль и небыль расцепили пальцы, определившись, кто уходит, а кто остается.

Маленький бесцветный вихрь метался между друзами испуганным бродягой. Беззащитный, словно бабочка под порывами ураганного ветра, он пытался найти, где укрыться и переждать опасность.

Друзы с сожалением взирали на бедолагу.

Хмыкнул ветер, окружая маленький вихрь, насмешливо фыркнул огонь, ставя перед ним завесу, горестно вздохнула земля, вздымаясь траурным саваном, и всхлипнула фонтаном вода, обрушившись на неприкаянный вихрь. Будто ударило Четырехфазовое Заклинание Стихий — но сотворить напоенные предельной высокочастотной энергетикой чары, полнившие заклятия, было под силу лишь Кругу Архимагов. Или экселенцам Стихий, соберись соответствующие Силам волшебники вместе.

Буря Стихий, способная уничтожить многое из сущего Равалона от Нижних Реальностей до Небесного Града, в том числе мнящее себя неуничтожимым, отлично выполнила свое предназначение. Маленький бесцветный вихрь сгинул под ударом сокрушающей магии, как до этого поддерживающий его куб.

Как сказал в этот момент находящийся где-то очень далеко и очень близко один старый преднебесный маг: «Из пыли в прах, из праха в пыль — под Великим Небом, как ни погляди, у тысячи тысяч вещей одна судьба». Составлявшие старому преднебесному магу компанию смертные промолчали, хотя у каждого было свое мнение и о судьбе, и о Великом Небе, и о прахе, если уж на то пошло. У одного имелось мнение и том, что можно было не убивать, а захватить и изучить. Но он отлично знал, как отреагируют остальные. Слюнтяй, тупой мореинист, плаксивая баба, больной на всю голову и многие другие красочные эпитеты; с точки зрения магов, которым доводилось сходиться в схватках с Маэлдронами, лишь Полный идиот мог предоставить опасному врагу шанс собраться с силами.

Возвращение в основную реальность из искусственного измерения Чань-Бо Вечности как всегда отозвалось жуткой головной болью. Он огляделся и, осторожно коснувшись артефакта, затаил дыхание. Момент перехода Чань-Бо в основную метрику Равалона всегда сопровождался полным подавлением чувств. Джетуш онемел, ослеп, потерял слух, пространственную и временную ориентацию. Язык грозился скатиться в глотку уроборосом, а интуиция забилась в закоулки разума и крутила там кукиши — то ли себе показывала, то ли рассудку. Но ушла боль — приятный момент, если не считать того, что в этот момент бери его хоть голыми руками. Простенький пульсар не создать. Но Чань-Бо нужно скрыть как можно глубже в ауре. В явленном виде артефакт жадно пожирал магические и телесные силы, словно голодная нечисть, чьей жертвой стал одинокий и беззащитный путник. И так за помощь он расплатился очередным закладом энергемы.

«Еще три раза!» — напомнил довольный, точно убог, которому все смертные Серединные земли продали души, Вьясатват. Физическая энергема уже принадлежала им. Теперь наступил черед растительной. Помогут еще два раза — и прощайте, животная и разумная энергемы. После пятого раза Земной маг станет принадлежать Чань-Бо весь без остатка, такой, какой есть сейчас. Коротать время до Конца света среди экселенцев Стихий кому-то может показаться неплохой идеей. Этот кто-то просто не видел полу-Бессмертных в недобром расположении духа. Сегодня они были настроены благодушно и даже не томили его полуторачасовым ожиданием решения: помогут или нет? В прошлом, когда он обращался за советом — за них хотя бы не надо расплачиваться частями души, — Чжоу, например, сверкая глазами, полными дальневосточной мудрости, требовал процитировать ему, что не известный «мальчику» Унфуций говорил о магии, а якша предлагал сыграть в лилу, издевательски хохотал каждый раз, когда у Джетуша выпадала пятерка, не давая Магистру покинуть первую клетку, и язвительно замечал, что это следствие развитого эгоизма несовершенной души, совершенно не пытаясь скрыть октариновые нити, тянущиеся от его левой руки к игральной кости. Пожалуй, лучше всех к нему относился Хельгар — или ему повезло не застать огра в плохом настроении.

Ладно. Все это неважно. Важно одно: успела ли Фа? Помогла ли Уолту и Эльзе? Божественные Глаза, сейчас бы идеально подошедшие, пока не создашь, и остается только гадать, а гадать — это к оракулам и пифиям. Как любой боевой маг, он предпочитал твердые факты и основанные на них предположения.

Чань-Бо свернулся в одномерный объект, погрузился в течения энергий ауры. Вернулись эмоции. Джетуш выдохнул, переживая удивительное чувство синэстезии: ощущения-пассажиры спешили занять места в теле-дилижансе, толкаясь и путаясь. Зрение угомонилось первым, устроилось поудобнее рядом с кучером-головой.

И первым, что он увидел, оказалась девушка, чьи фиолетовые волосы перестали развеваться в воздухе, скрыв ее тело лиловой накидкой.

Гула. Пожирательница фурий. Невкусных фурий.

Девушка потирала глаза, оглядывалась по сторонам и что-то говорила. Он еще не мог слышать, но вполне догадывался. Ацедий мертв, умная энергия, позволяющая ему творить чудеса-чудовища, пропала, Гула пришла в себя и теперь выискивала блондина.

Неимоверным усилием воли он взял под контроль чувства, быстро гоня каждое на свое место. Слух торопливо вернулся в уши, и Джетуш услышал:

— …съем? Можно, Ацедий? Если ты молчишь, значит, согласен, да? Молчи, пожалуйста! Он, наверное, вкусный! Молчишь? Спасибо, Ацедий! Тогда я съем его! Если он будет вкусный, я тебе расскажу!

А ведь «он» — это он, мгновенно сообразил Джетуш.

Гула слегка пригнулась, пристально рассматривая Магистра. Зрачки в глазах завертелись, вместо двух их неожиданно стало три. Девушка приоткрыла рот и высунула язык.

Он успел бросить перед собой заклинание. Земля послушно отозвалась. Янтарный покров между Джетушем и Гулой пошел складками, вздыбился, метнувшись вверх. Ряд Земных Стен почти мгновенно вырос перед девушкой. Каждая последующая Стена была больше и прочнее предыдущей. Самая последняя по толщине не уступала фортификационным укреплениям Багряной Крепости, замка на северной границе Когессы, омываемого водами Эскадота Великого. На левом берегу Эскадота раскинулись Восточные степи, и Багряная не раз принимала на себя удары объединенных орочьих и гоблинских племен, желающих порезвиться в королевстве. В таких условиях хорошие стены — жизненная необходимость.

Он еще успел подумать, что у Ацедия был куб, позволявший ему нарушать магические законы, а у Гулы ничего подобного нет. А еще — что снова обратиться к Чань-Бо не успеет, да и…

В Стенах, кроме первой, разлетевшейся кусками во все стороны, возникла дыра. Идеальное круглое отверстие, сквозь которое Джетуш легко бы прошел, несмотря на комплекцию. Он отшатнулся, когда дыра возникла в Стене перед ним, Стене, крепкой, как укрепления Багряной Крепости, и даже крепче, ведь сооружения Багряной заговаривал не он, а другие геомаги, но лучший — он; отшатнулся, взывая к Земле, самой легкодоступной сейчас Стихии; в ауре заскреблись заклятия, связанные с Началами, опасно зашевелились чары, сковывающие магию Изначальных, — но воспользоваться ими не было времени, совсем не было времени! И даже Земля, такая послушная и близкая, не успевала, совсем не успевала!..

— Успокойся, Гула.

Лысый мужчина с одним-единственным седым чубом, постоянно шевелившимся, словно щупальца элхида, стоял рядом с фиолетововолосой, положив руку ей на плечо. Серая невзрачная туника не могла скрыть сложения борца. Большой лоб, крупный нос, выпирающий подбородок. В глубине темных глаз, зевая, потягивалась угроза. Мерцали вокруг алым три треугольные стены, складываясь в трехгранную пирамиду.