Хм, — недоверчиво хмыкнула Ральдина и, уже напрочь позабыв о пекаре, спросила у своего наставника о наболевшем: — И все же я не понимаю, Дементос, зачем нужны все эти перевязки, промывание несуществующих ран и все остальное? Ведь ты сам сказал, что количество целителей в городе возросло раза в три, не меньше.
Ральдина, я тебе уже не раз говорил, — как только они остались одни, целитель привычно перешел на «ты», — у тебя есть целительские способности…
Да, — прервала его юная графиня, — но ты же сам предупреждал меня, что они очень слабые.
Я не договорил, — грозно нахмурился целитель, и его строптивая ученица поспешно прикусила язычок. — Итак, — продолжил Дементос, убедившись, что дисциплина восстановлена, — я уже не раз говорил тебе, Ральдина, у тебя есть целительские способности, они очень слабые, но они есть, и это — дар. Ты правильно заметила, в городе милостью короля стало много целителей, но лишь для мирного времени. А что будет, когда на стенах польется кровь, ты подумала об этом, Ральдина?
Но чем я-то смогу помочь? — с ноткой отчаяния спросила девушка. — Моих сил хватит лишь на исцеление слабых порезов, не более.
Да, это верно. — Голос Дементоса смягчился. — Но представь, что нас ждет. Хороший целитель способен исцелить на месте двух-трех человек с серьезными ранами, сильный справится с четырьмя, больше нельзя, иначе обморок, и придется лечить уже самого целителя, что, впрочем, тебе известно. А теперь представь — на одного целителя придется как минимум несколько десятков раненых, и с каждым часом их число будет увеличиваться, что произойдет тогда?
Не знаю, — ответила Ральдина упавшим голосом.
Произойдет массовая гибель людей, которые еще могли бы спастись. И вот чтобы этого не произошло, Ральдина, целителям нужна помощь. К счастью, это прекрасно осознают не только в ордене, но и наши полководцы. По всему городу уже формируются госпитали, туда набирают женщин и обучают их обращению с ранеными. Долгом целителя будет уделить немного внимания каждому раненому, вмешательство магии при этом будет минимальным, все остальное должны сделать время и уход. Теперь ты понимаешь, что в эти дни даже твои слабые способности окажутся на вес золота?
Да, я понимаю, — тихо сказала Ральдина и спросила: — Значит, я тоже буду работать в госпитале?
Нет, у тебя, девочка моя, будет особая миссия. — Дементос ласково улыбнулся и пояснил: — Во время боя появятся раненые, которым нужно вернуться в строй как можно быстрее, — капитаны, унтер-офицеры, рыцари. Все они, конечно, будут на особом счету у целителей, и тем не менее… Вот здесь как нельзя лучше и пригодится твой слабенький, но упрямый целительский огонек. Перевязки, сделанные твоими руками, помогут исцелиться гораздо быстрей, нежели обычно.
Хорошо, — девушка протяжно вздохнула, — я согласна учиться дальше.
Вот и отлично, — улыбнулся Дементос и достал из сумки толстые учебники, — с целительством мы закончили, приступим к занятиям оркским языком, а после плавно перейдем к эльфийскому.
Вот еще! — фыркнула девушка, враз восстановив всю свою притихшую было строптивость. — А как же эти уроки смогут помочь на войне?
При твоем уровне знаний, скорее всего, никак, — согласился Дементос— Но помимо войны есть еще и мир, а дочь графа должна быть всесторонне образованна и воспитанна.
Некоторое время юная графиня пыталась прожечь в своем наставнике взглядом дырку, но после смирилась и покорно открыла придвинутый к ней учебник.
— Итак, — наставительно начал Дементос, — начнем с глаголов…
Если бы в этот момент в комнату не зашла мать, Ральдине пришлось бы туго, оркские глаголы — то еще удовольствие.
При виде графини Лондейл Дементос отложил указку и почтительно поклонился, а поспешно вскочившая Ральдина сделала вежливый книксен, чисто из вредности, так как отношения у них с матерью были более чем доверительными. Но в этот раз графиня не улыбнулась, как бывало обычно, напротив, лицо ее выразило грусть и тревогу.
— Любезный Дементос, — сказала она, — я очень сожалею, что вынуждена прервать ваш урок, но мне
нужна Ральдина. Вы можете ее отпустить?
— Конечно, ваше сиятельство, — вежливо согласился Дементос и, повернувшись к девушке, сказал: — На сегодня урок закончен, но не забывайте повторять глаголы, в следующий раз начнем именно с них.
Ральдина поклонилась наставнику и с готовностью захлопнула учебник. В душе ее странным образом смешались радость и тревога при виде грустного лица матери. Вместо того чтобы броситься ей на шею, она остановилась на расстоянии шага и участливо спросила:
— Почему вы грустны? Что-то случилось с папой?
Графиня с ласковой грустью посмотрела дочери в
глаза и сказала:
— Нет, что ты, с папой все хорошо. Я пришла за тобой, чтобы сказать — к нам приехала Айрин.
Тревогу и обеспокоенность смело как метлой, Ральдина с радостным визгом повисла у графини на шее и, не дав ей прийти в себя после своих объятий, бросилась к двери:
— Где она?! В розовой гостиной или у тебя?
Графиня едва успела поймать дочь за руку.
— Постой, подожди. Я должна тебе еще кое-что сказать. При встрече с ней не шуми и будь к ней, пожалуйста, особенно добра.
Глаза Ральдины удивленно распахнулись.
— Мама, о чем ты говоришь?
Графиня тяжело вздохнула и, сжав ладони дочери в своих руках, веско произнесла:
— Отец и братья Айрин погибли, она с трудом смогла спастись сама, переодевшись в монашескую рясу и с помощью лана Литарда убежав из замка. Лошади у них пали почти сразу, и им несколько дней пришлось идти пешком. Девочка устала и напугана, кроме того, она очень сильно переживает смерть своих родных. Будь деликатна, доченька, не набрасывайся на нее сразу, хорошо?
На лице Ральдины отразились ужас и потрясение. «Неужели отца Айрин больше нет в живых, этого просто не может быть, она ведь его так любила… — подумала она. — О боже! Ведь Ласло и Изгард тоже погибли. Какой ужас!»
Девушка в неосознанном порыве бросилась матери на грудь, но тут же ей пришла в голову мысль: «А как же там Айрин? Ей ведь сейчас страшно плохо».
Не дав слезам прорваться, Ральдина оторвалась от матери и спросила:
Так где же Айрин?
В розовой гостиной, — ответила графиня. — Будь деликатна, дочь, будь деликатна, — поспешно бросила она ей вслед, но последние слова ее разбились о захлопнувшуюся тяжелую дверь, вряд ли будучи услышанными.
— Война похожа на мерзкую, ненасытную, злую женщину, — произнесла графиня со слезами в голосе, посмотрев на застывшего в немом сочувствии целителя. — Сначала Хорни… а теперь еще и Гросбери.
Графиня отвернулась, пряча слезы. Дементос попытался ее успокоить, изо всех сил стараясь говорить при этом твердо:
Не плачьте, ваше сиятельство. Вы правы, война — это мерзкая, вечно голодная старуха. Но нет ведь еще никаких свидетельств, что Хорнблай стал ее жертвой. Нет никаких свидетельств, что он мертв.
Да, и нет никаких свидетельств, что он жив, — тихо произнесла графиня Лондейл, кусая губы.
Дементос замер в молчаливом сострадании, он мог вылечить тело, но никак не душу. Впрочем, графиня сумела взять себя в руки. Украдкой вытерев слезы, она тяжело вздохнула:
Мне надо идти к девочкам, они ведь еще так молоды и ранимы. Окажите мне любезность, Дементос, расскажите графу о приезде Айрин и о судьбе… ее семьи.
Хорошо, ваше сиятельство. — Дементос поклонился и, немного подумав, добавил: — Графу будет тяжело это слышать.
Как и всем нам, — тихо прошептала старая графиня, — как и всем нам.
У самых дверей розовой гостиной Ральдина вспомнила-таки о советах матери. Остановившись и с трудом успокоив всполошенное дыхание, она степенно вошла в комнату, искренне желая действовать в соответствии с инструкциями графини. Но, увидев родное усталое лицо, заглянув в синие, проникнутые болью глаза, она забыла обо всем и, бросившись к подруге, порывисто ее обняла.
Айрин хорошо держалась все это время, старик барон был бы доволен своей дочерью, если бы остался жив. Ни одной слезинки, ни одной жалобы, ни одного стона не слетело с ее губ за все дни тяжелого и опасного бегства. С гордо поднятой головой вошла она в графский дворец, сухим и холодным голосом смогла рассказать графине о несчастье, приключившемся с ее семьей, и ни разу не дрогнула. Но объятия Ральдины и теплое облако сопереживания ее горю, исходившее от подруги, растопили лед. Долго сдерживаемые чувства прорвали плотину и разлились по ее груди, взрывая мир и выворачивая его наизнанку.
