Молодой ополченец поморщился, но промолчал, опрокидывая в свою здоровую глотку полную кружку пива. Впрочем, старику ответ и не требовался.

— А все только потому, что у меня не было связей. Я был никем в их глазах… и они меня унизили. Больше того, они до сих пор меня унижают, ведь я самый старый подмастерье, надо мной все смеются. Какой позор… — Старик залил свое горе хорошим глотком дрянного пойла. — А ведь я даже деньги им предлагал, полновесное серебро давал… они только разозлились, как будто им другие этого не предлагали… ик! Просто им мало показалось того, что я им давал, козлы вонючие. Ну ничего, ничего… — Злая улыбка искривила его губы. — Повеселились, и будя, хватит… Теперь наконец и мое время пришло. Хоть поживу на старости лет по-человечески… ик!.. достойно поживу. А знаешь, что я еще сделаю, когда время придет?

Молодой поглядел на него мутными глазами и отрицательно мотнул головой. В глазах старика появился нездоровый блеск, он, казалось, даже протрезвел от охватившего его предвкушения.

— Я найду их тела, — проскрипел он зловеще, — смешаю их поганую кровь с вином и напьюсь… напьюсь вдоволь.

Молодой мрачно посмотрел ему в глаза и буркнул:

— Ты просто больной.

Старик визгливо рассмеялся:

— Да, ты прав, я больной. Больной и несчастный. Но в этих руках, — он поднял перед собой все еще крепкие кулаки, — пока есть сила, и скоро все переменится.

Мысли в голове молодого ополченца со скрежетом провернулись, он хотел сказать что-то умное, но потом лишь махнул рукой:

— Давай выпьем.

Некоторое время они молча пили. Когда выпивка закончилась, старик пьяно свистнул, разбрызгивая слюни:

— Эй, девка! Забери эту чертову посуду и принеси еще выпивки.

Полная разбитная служанка подошла к их столу. Она равнодушно скользнула взглядом по старику и задержала его на крепкой фигуре молодого ополченца. Зазывно улыбнувшись, служанка игриво качнула бедрами:

— Может, еще что надо?

Но молодой ополченец лишь пьяно махнул рукой, дескать, тащи выпивку и шевелись побыстрей. Служанка разочарованно хмыкнула и, унеся пустые кувшины, принесла новые.

Наполнив свое нутро свежей выпивкой, старик прищурил пьяные глаза, посмотрел на молодого и спросил:

Слышь, я вот чего не понимаю. Ну вот со мной-то все ясно. Старый, несправедливо… ик!.. обиженный и бедный к тому же. Мне есть чего хотеть и не хрена терять. Ну а ты-то чего сюда полез?

Чего-чего, — проворчал недовольно молодой, — за чем ты полез, за тем и я. Ясно?

Нет, — мотнул головой старик, — не ясно. Ты же сын купца, не бедствуешь, денег у тебя — во! — Он провел большим пальцем по морщинистой шее. — Молодой, крепкий, богатый, на хрена тебе все это надо, не пойму?

Есть кое-что, чего за деньги не купишь, — проворчал молодой, кусая губы.

Чего ж это такое? — удивился старик.

Любовь, — буркнул молодой, темнея взглядом.

Кхе-кхе-кхе… — засмеялся старик. — Вон, посмотри, — указал он рукой на продажных девок и развратных служанок, — сколько этой любви здесь шастает. Плати деньги и получи ее в любом количестве и в какой хочешь позе… кхе-кхе-кхе.

Не каждая любовь продается, — нахмурился молодой, уже жалея, что поддержал этот разговор.

И какая же не продается? — ухмыльнулся старик.

Да есть тут одна, — буркнул молодой. — Дочь такого же купца, как и мой папаша, а нос воротит, что твоя графиня. «Не люблю я тебя», — говорит. Дура! Не поверишь, я даже жениться на ней хотел. С папаней поговорил, он с ее отцом переговорил, договорился обо всем, все честь по чести. А эта дура уперлась: «Выйду замуж только по любви, и точка!»

Да кого ее мнение волнует, — отмахнулся пренебрежительно старик. — Если с ее отцом договорились, то куда ей от этого деться? Под венец ее, а потом сразу в постель, и будет как шелковая.

Так-то оно так, — искривил губы молодой. — Да вот только ее папочка такой же блаженный, как и его дочка. «Она у меня одна, — говорит, — и я ее неволить не буду». Вот и сорвалась свадьба. И теперь я тут изнываю от любви, а эта суч… ходит как ни в чем не бывало и даже в мою сторону не смотрит.

И вот тогда-то тебе наш любезный трактирщик и подвернулся, — понимающе усмехнулся старик.

Да, — ответил молодой и тут же, словно оправдываясь, добавил: — Только не думай, что я только из-за бабы на это пошел. Я же не наивный дурачок, как некоторые. Эльфы — это сила! А гномьей пехоте нет равных. Растопчут наш городок, как полстраны до этого растоптали, и не поморщатся. Ну и хрен с ним. От нашего семейства не убудет, я уж об этом позаботился, все свое богатство сохраним и даже приумножим. Это мне твердо пообещали, будем торговать, как прежде, за то и рискую. А эльфы городом править будут иль люди, какая, к черту, разница.

Это верно, — довольно кивнул старик и хитро ухмыльнулся: — Но ты, наверное, не только о семейном капитале позаботился. Небось еще и девку свою прибавил к общему-то договору?

Ну а то, — усмехнулся молодой, — конечно, прибавил, как же без этого?

Женишься на ней, — понимающе качнул головой старик.

С чего это вдруг? — оскалился молодой. — Рабыней будет, у эльфов такое разрешено. Пахать будет по-черному да меня ублажать по-всякому. А ежели дурь свою показывать начнет, так на то и плетка, чтобы рабыню бить да уму-разуму учить.

Старик визгливо засмеялся. Подлому человеку всегда приятно видеть подлость в ком-нибудь еще. Это его возвышает в собственных глазах и оправдывает все его подлые делишки хотя бы перед самим собой. В этом трактире эти двое были среди своих. Таких же обиженных, продавшихся и готовых на любую подлость якобы людей.

Верзила вышибала тщательно запер дверь часа на три раньше обычного. Некоторое время улицу будоражили пьяные выкрики, но скоро они затихли, и трактир «Старая лошадь» погрузился в молчаливую темноту.

В опустевшем, наспех вычищенном зале остались трое — крепкий вышибала с глазами полного идиота, щуплый коротышка с бегающим взглядом и сам трактирщик — высокий худой старик с печатью цинизма на вытянутом лице.

Вышибала подошел к трактирщику и, униженно склонившись, залепетал как ребенок:

— Хозяина, все закрыто. Закрыто все. Тумо молодец, да? Тумо молодец. Скажи, хозяина, что Тумо молодец.

Трактирщик недовольно поморщился:

— Хватит, Тумо. Прекрати изображать дебила, кроме нас, здесь больше никого нет.

Верзила тупо заморгал, но затем усмехнулся и, сделав над собой усилие, преобразился прямо на глазах. Размякшее лицо приобрело жесткость, а взгляд стал цепким и внимательным.

Извини, хозяин, — произнес он абсолютно нормальным голосом. — Настолько привык притворяться, что иногда даже забываю, какой я на самом деле.

Недолго тебе осталось притворяться, — сказал трактирщик. — Операция назначена на завтра. Если не оплошаем, то уже послезавтра будем в полном мармеладе — пьяными и богатыми.

Ну наконец-то! — Коротышка довольно потер руки. — Надоело прятаться и изображать из себя невесть что. Хочется настоящего дела, ну и золотишка к тому же хочется. Страсть как хочется.

Шустрик прав, — поддержал Тумо коротышку, — золотишко было бы весьма кстати. Да и разгуляться не помешало бы. Слышь, хозяин, а правда, что, когда город захватят, герцог даст войску три дня на разграбление и потеху? Если правда, то хотелось бы поучаствовать.

— Правда, правда, — ухмыльнулся трактирщик. — Вот только этот праздник жизни обойдет вас, ребята, стороной. Сами подумайте, что будет, если вы в эти три дня сунетесь в город со своими людскими рожами?

Лица у Тумо и Шустрика огорченно вытянулись, они уныло переглянулись.

— Хо-зя-а-ин, — просительно затянули они в один голос.

Трактирщик довольно усмехнулся, ему нравилось, когда перед ним унижались.

Если завтра себя проявите, так уж и быть, выбью вам охранные грамоты, — сжалился он наконец. — С ними вас ни эльфы, ни гномы не тронут. Сможете вдоволь потешиться и отвести душу.

Спасибо, хозяин, — поблагодарил Тумо.

А Шустрик, возбужденно бегая маслеными глазками, спросил: