– Смотрите, смотрите!

– Кр-и-и-ия! Кри-и-и-я!

Крик отвлек Кенарда от приступа нетерпения. Рядом с бортом парома волну резал огромный плавник, могучее темное тело описывало вокруг круги, как бы сжимая кольцо. Акула была в воде, но путешественники, все как один, ахнув, помимо воли отступили от поручней. Даже Альс. Причинить вред парому и его пассажирам крия не могла, но Кен отчетливо ощутил себя лакомым кусочком, лежащим на тарелке, вернее сказать, одним из множества кусков мяса в жарком. Морская хищница дала перепуганным пассажирам полюбоваться на лоснящуюся серую шкуру спины и на бледное пузо, то уходя на глубину, то почти полностью выныривая в самых неожиданных местах, а потом внезапно исчезла в пучине, как призрак. Сразу пополз шепоток о плохом предзнаменовании, знамении грядущей беды и прочей суеверной чепухе, на которую горазды в равной степени и орки и люди. Только тангары как ни в чем не бывало, возобновили оживленную беседу на темы, далекие от мистики и визита крии. Их больше интересовали въездные игергардские пошлины. Бодрые голоса разогнали мрачное оцепенение, воцарившееся в душе у Кенарда, но не до конца.

– Я не слышал, чтобы крии заплывали так далеко в пролив. Что бы это значило? – осторожно спросил он у эльфа.

– Это означает только то, что какой-то болван сбросил околевшую лошадь с предыдущего парома, посеяв у твари лишние надежды на поживу, – проворчал Альс недовольно. – Сто лет назад здешние воды попросту кишмя кишели акулами.

– Почему?

– Капитаны бросали за борт умерших и еще живых рабов. После завоевания Минарда в этом товаре недостатка не было очень долго.

– Неужели сами видели? – поразился Кенард.

– Чего я только не видел, – процедил Альс, отбивая у молодого человека всякую охоту продолжать расспросы.

Рассказывать Кенарду Эртэ о том, что у него в тот год имелся реальный шанс очутиться в рабском ошейнике, Ириену не хотелось. Точно так же, как и самому вспоминать старую рыбачью лодчонку, которая плыла прямо по спинам разжиревших крий, и маленькие тусклые глазки этих удивительно умных бестий. Почему они не сожрали его тогда, имея возможность мгновенно перевернуть утлую посудину, осталось для Альса неразгаданной загадкой. Может быть, он просто не показался акулам вкусным? Или они уже пробовали эльфов на вкус? Все же память людей чудо как коротка, и, возможно, их счастье именно в том, что помнят они в основном только хорошее, странным образом полагая, будто в старину все было лучше. Хлеб дешевле, вино слаще, девушки красивее, короли мудрее, а нравы чище. Кто помнит теперь, что век назад минардская армия предала короля Салмана, ударив в спину наемникам? Кто помнит, что Светлый король, едва вернув себе трон и надев двойную корону, сразу припомнил старые обиды неверным вассалам, захватив и разграбив Минард? Кто помнит о целом народе, поголовно проданном в рабство, начиная от старцев и заканчивая младенцами? Пожалуй, никто, кроме особо дотошных зануд-хронистов, закопавшихся с головой в пыльные свитки. С одной стороны, короткая память есть благословение людей. А с другой стороны, разве урок был усвоен, и сделал ли хоть один правитель выводы из трагедии Минарда? Ириен слишком хорошо знал людей, чтобы ответить твердым и определенным «нет» на столь простой вопрос. И, насколько он помнил, они никогда не стремились делать выводы даже из самых ужасных трагедий своей истории.

Напуганные путешественники оживились, лишь когда паром начал швартоваться к причалам Фадара. Тут же возникла перебранка из-за очередности, едва не закончившаяся дракой, но вошедший на борт для досмотра вооруженный отряд во главе с молодым таможенником быстро навел порядок. Черно-желтая форма солдат чуть не вызвала у Ириена приступ сентиментальности, но размер пошлины, заломленной представителями власти, быстро привел эльфа в себя. Двадцать пять скилгов с мужчины и сорок монет за лошадь. Итого почти полусеребряный тарр. Да всего несколько лет назад на эти деньги можно было три дня гулять в приличном кабаке в компании с барышнями. Примерно так заявил Ириен, вступив в неравное словесное сражение с таможенником. Но юноша оказался непреклонен, как статуя лорда-генерала Джарета Гелана на главной площади Фадара, и не соглашался даже на небольшую взятку в знак личного расположения.

– Все претензии к его величеству, – заявил сей образчик честности. – Мне терять денежное место за твои гроши нет никакого интереса.

Выяснилось, что король Хальдар, додумавшись значительно увеличить жалованье казенных чиновников, сделал шаг, достойный его мудрых, по большей части, предков, сведя мздоимство к небывало низкому уровню. Увидев ситуацию в таком разрезе, Ириен вполне согласился с требованиями таможенника и, не моргнув глазом, выложил требуемую сумму за себя и за приунывшего Кенарда. Правда, сразу же после расчета засчитав долю Эртэ ему же в долг.

– Разве я тебе нянька? Раз навязался на мою голову, то плати, – жестко заявил эльф. – За свободу принято платить. А бесплатно сам знаешь только что бывает.

– Что?

– Дерьмо!

Брешь в скудном бюджете тэврского рыцаря стремительно разрасталась. Странствия – удовольствие дорогое. Но, несмотря ни на что, Кенард не торопился унывать, тем более теперь, когда его надежды оправдались стократно. Фадар оказался втрое больше, чем Лаффон, который, кстати, самый большой город в Ветланде. И, в отличие от почти целиком деревянного Лаффона, здесь было такое количество каменных зданий, что Кену показалось, будто он попал из порта не на улицу, а в каменный каньон, по дну которого течет живая человеческая река. Нынешняя династия игергардских королей вела свое начало от легендарной королевы Кайиры, дочери самой Белой Королевы, и потому флаги, вывески, одежды городской стражи были украшены изображениями белой короны о семи острых зубцах. Город стремительно вгрызался в скалистый от природы берег, и недостатка в камне здесь никогда не испытывали, строя из него все, начиная от мостовых и заканчивая отхожими местами. Ириен не поленился ознакомить ошалевшего от восторга парня со знаменитым маяком и с дворцом наместника, больше похожим на драгоценную резную шкатулку, и с главной площадью. Слава всем богам, ничего в Фадаре не изменилось, а бронзовый лорд-генерал Гелан по-прежнему взирал на свой город с невозмутимым спокойствием.

– А кто он такой, этот лорд-генерал? – поинтересовался Кенард, вглядываясь в позеленевшее суровое лицо статуи.

– Один очень хороший человек, – ответил эльф односложно. – Герой, полководец, стратег.

– На постаменте написано, что он величайший из сынов Фадара.

– Так оно и есть. Джарет совершил немало великих дел. Уничтожил пиратское гнездо в проливе, построил маяк, выиграл битву при Мо, спас наследника престола и еще совершил кучу разных подвигов. Вас в вашем Ветланде, похоже, истории совсем не учат, – возмущенно фыркнул эльф. – Кто бы мог подумать, что ты про Джарета Гелана ничего не слышал!

– А?..

– Да, я его знал. Не очень хорошо.

Кен придержал отваливающуюся челюсть обеими руками. Если верить датам, то случилось это примерно сто сорок лет назад, если не больше. Было чему удивиться, хотя Кенард уже раз двадцать давал себе обещание ничему не удивляться, если уж он избрал себе в спутники эльфа. Кто знает, может, тот знался и с самой Белой Королевой. Почему нет?

– Переночуем в гостинице, а утром поедем дальше, – заявил эльф. – Смотри, не отставай, а то заблудишься.

Сначала Кен обиделся на Ириена, полагая себя не такой уж забитой деревенщиной, чтоб потеряться, пусть и в чужом городе. Но по мере того, как они продвигались по узким улочкам, предостережения эльфа уже не казались ветландцу такими оскорбительными и несправедливыми. Пришлось признаться себе, что в одиночку он бы точно запутался в поворотах и направлениях. Цель блужданий поразила воображение рыцаря. Гостиница «Лук и стрелы» занимала целый квартал и имела три этажа в высоту. Трапезная на полторы сотни едоков, огромный штат прислуги, купальни, комнаты, поделенные на шесть рангов по стоимости и комфорту. Такого Кенард в жизни своей не только ни видел, но вообразить себе не мог. А окончательно добил простодушного ветландца фарфоровый кувшин для умывания в его комнате: тонкостенный, розовый с черным рисунком вокруг горла. Точно таким же пользовался сам ветландский князь Кириам, и пажам было строго-настрого запрещено прикасаться к дорогой посудине. Еще, чего доброго, расколотят ценную вещь.