«Попался!» – нагло кричали они.

«Так вот как ты выигрывала все свои поединки Воли, обманщица. Хочешь крови? Будет кровь».

Крови действительно было много. Она фонтаном била из рассеченного горла эльфийской волшебницы. А следующим ударом Альс просто снес ее голову с плеч, равнодушно наблюдая, как оседает в кровавую лужу тело в белых одеждах.

Он извлек свой второй меч и развернулся к потрясенному и онемевшему Арьятири, изготовившись принять бой.

– Мне больше нечего терять, ведун.

Никаких церемоний, никаких ритуалов, никаких поблажек. Куда делась приросшая, казалось бы, намертво маска вежливости с тонкого лица Ведающего? Где деланное спокойствие Познавателя? Все наносное смыла кровь. Остались только двое рычащих от ненависти и злобы мужчин, жаждущих возмездия и смерти. Они сцепились разъяренными псами, позабыв про магию и про всякие правила. Впрочем… с меча Арьятири сыпались невидимые искры наговора. Какой же волшебник без зачарованного оружия?

Удар вышел не таким сильным, как планировал Ведающий, он по касательной рассек сначала лоб над бровью Альса, заставив того заорать во всю глотку. Второй удар должен был сделать с Познавателем то же, что он сделал с Мирамир – обезглавить. Но эльф, ослепленный болью, резко отпрыгнул в сторону и дернул головой. Острие вспороло Альсу правую щеку от виска до угла рта.

Правой стороной лица Познаватель ничего не чувствовал, глаз, залитый кровью, ничего не видел, и ему только чудом удалось отбить атаку волшебника. Следующая попытка должна была стать последней. Ириен поскользнулся на мокром снегу, едва исхитрившись сохранить равновесие. У него в запасе еще имелся крошечный сюрприз для настойчивого мага. Последний шанс на спасение.

Зачем несколько лет назад он купил этот кулон, Альс и сам как следует не задумывался. Стоило это ему полугодового жалованья наемного телохранителя. И с тех пор изящная вещица в форме стилизованной ракушки болталась на шее на толстом кожаном шнурке. Секрет был не в кулоне, а в этом самом шнурке.

Ириен снова поскользнулся и, заваливаясь лицом в лужу крови, зная, что над его спиной уже занесен меч Арьятири, в последний миг зацепил шнурок зубами и что есть силы дернул за него. Тот лопнул с пронзительным звоном.

Синее пламя взорвалось внутри головы, выжигая все чувства напрочь. Казалось, Познаватель летел в абсолютной пустоте. Долго летел, очень долго. В никуда. И перед глазами у него стояло усталое, грустное сероглазое женское лицо с бледными губами.

Он открыл глаза. Вернее, один глаз – левый, и увидел серое небо. Правый глаз покрылся толстой коркой засохшей крови. Альс попытался встать, но смог лишь перевернуться на живот. Снег так приятно холодил жгучие раны на лице. Альс полежал еще некоторое время, а потом заставил себя приподняться на колени. Далекие холмы в легкой дымке, лес, где-то рядом река. Знакомое место, да не вспомнить, что за страна, что за земля. Жилья никакого не видно. Хорошо хоть мечи остались при нем. Они лежали рядом, по обе стороны от тела. Видимо, когда Ириен падал в открытый портал, то крепко сжимал свое драгоценное оружие, страшась оставить его Арьятири.

– Сволочь ты, ведун, – в сердцах бросил Альс, ощупывая израненное лицо. – Как же я ненавижу магов.

Через несколько дней скитаний по зимнему пустынному лесу раны вздулись и сочились сукровицей. Ириена лихорадило, тошнило и шатало из стороны в сторону. Он, пересиливая боль, глотал снег до ломоты в зубах, но от этого становилось только хуже. В конце концов его язык распух и в глотку ничего невозможно было затолкнуть.

Альс не удивлялся. От зачарованного оружия случаются вещи и похуже. Угоди Арьятири в грудь или живот, то же самое творилось бы сейчас во внутренностях. И смерть показалась бы Альсу блаженством.

Она поджидала его на заснеженной опушке. Маленькая, тонкая, как тростиночка, склонив голову на плечо, она стояла, прислонившись к черному корявому стволу. У нее были серые печальные глаза.

«Здравствуй, Госпожа», – узнал ее эльф.

«Здравствуй, Ириен».

Он безропотно протянул ей скрюченную кисть, похожую на когтистую птичью лапу.

«Я готов, Неумолимая».

Сейчас она возьмет его за руку и поведет за Грань, к новому рождению.

Но Хозяйка взяла его лицо в свои ладони, не брезгуя и не страшась запачкаться, заглянула прямо в душу. Это было так приятно. Боль ушла.

«Еще рано, друг мой. Мы не пойдем сегодня вместе. Я лишь провожу тебя немного»

И они пошли вдоль замерзшего ручья. Руки у Госпожи были сухие и прохладные, твердые и сильные. В близящихся сумерках Ириен разглядел крошечный огонек.

«Иди дальше сам», – прошептала Неумолимая и подтолкнула эльфа в нужном направлении.

– Вот радость-то! Никак полегчало? Нет, не нужно отвечать, я и так вижу. Уж третий день прошел, как вы в беспамятстве лежите, господин Альс. Что? Откуда? Дык как же ж мне не помнить? Когда наш хутор спалили дотла злодеи окаянные, батюшка с матушкой и братья с сестрами сгорели заживо, а я в подполе схоронилась. Вы разбойников перебили, а меня вытащили с-под земли. Как счас помню! Кричали шибко на служивых, мол, разгребайте развалины, там дитя живое. Не помните? Ну так разве ж оно всех таких, как я, в Сарне упомнишь. Мне тогда едва десять годков сравнялось… н-да… А я вот помню. И когда вас увидала возле ворот, сразу узнала… Как? Да почитай уж двадцать годов прошло, а боле эльфов, окромя вас, я и в глаза не видела… Меня тогда бездетные тетка с дядькой забрали, стали растить как родную, приданое большое дали, когда замуж выходила. Чистую правду говорила бабка: «Эльф коснется – удача улыбнется». Так оно и сталося. Вон детишки-то, все пятеро, живехоньки-здоровехоньки, мужик работящий, три коровы, поле, пасека… Права была бабка. Я завсегда, когда в храм едем, молюсь о вас, господин Альс. Иной раз выйду утречком на порожек, посмотрю, как солнышко поднимается, и всему вашему роду «спасибо» говорю. Кабы не вы, то уж и косточки б мои сгнили в земле. Да вы лежите, лежите! И думать забудьте, чтоб уйти до тех пор, пока ваши раны не затянутся… Больно?.. А так?.. Я еще молочка принесу. Ага… Я так сразу супружнику и сказала, когда вас в дом тащили: мол, то знак Божий, ежели я смогу отплатить господину Альсу за его добро содеянное – добром. Оно ведь всеми богами заповедано – за добро платить добром. Верно я говорю, господин Альс?

Есть на свете такие места, где время течет медленно, где маленькие человечки не смеют головы поднять, задавленные могучими силами природы. Встают с рассветом, засыпают с закатом, много и тяжело работают, чтоб не помереть с голоду, и искренне радуются каждому теплому погожему дню. Одно из таких мест называется Агейский архипелаг. Скромное ожерелье из десятка скалистых островов, брошенное в холодные воды Вейсского моря. Плодородную землю здесь покупают на вес серебра, чтобы вырастить в кадке полезное дерево-гилон, плоды которого не дают островитянам оциножить. А живут здесь рыбой – главным богатством местных вод. Агейцы все больше мрачные, неразговорчивые и суровые, для них море – и великая любовь, и вечное проклятие. Оно дарует в равной мере и щедрый улов, означающий жизнь, и сокрушительные шторма, несущие погибель всему живому.

Обитатели не самого большого из Агейских островов – Керагана, не уставали мысленно благодарить слепую богиню Удачи-Неудачи – Каийю, потому что пришлая женщина, появившаяся в конце осени года Птиц, оказалась не простой ведьмой, а настоящей колдуньей, предсказывающей погоду. Она не умела отыскивать потерянное, не варила колдовских зелий, не летала на метле, не превращалась в кошку или, на худой конец, в черную кобылу. Зато за неполных два года ни разу не ошиблась в своих предсказаниях касательно погод, за что ей воздавалась честь и хвала. Еще она умела заговаривать ракушки, чтоб больной ушами, приложив ее к больному месту, довольно быстро излечился. А кроме того, колдунья ткала удивительные колдовские коврики, помогающие от болезней, от неудач, от пьянства и слепоты. Кераганцы умели ценить чужое мастерство, и потому леди Шесс, как она себя назвала, быстро стала пользоваться заслуженным уважением. Конечно, островитяне боялись колдунью, и редко кто осмеливался без серьезной причины переступить порог ее дома. А если уж приходили, то обязательно с подарком в меру возможностей просителя, низко кланялись и, изложив просьбу, торопились выскользнуть поскорее наружу.