Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

С верхушки холма вид открывался на все четыре стороны, и при хорошем зрении можно было рассмотреть берег соседнего острова. Здесь было спокойно, пусто, светло и очень хорошо. Искрился снег, нетронутый, ровный, как полотно, похожий на прекрасную ткань, вроде парчи. Такую бы парчу да на свадебное платье для принцессы. Для эльфийской королевы в самый раз. Только в Фэйре и сумеют выткать подобное совершенство тамошние длинно-палые мастерицы. Джасс залюбовалась парчовым покрывалом госпожи Зимы. Жалко разрушать совершенную красоту, но что поделать, все одно ведь растает. Джасс недолго сокрушалась и взялась за короткую лопатку. Копать пришлось долго, пока пот не стал заливать глаза. Тогда она сбросила куртку, оставшись в рыбацкой вязаной кофте, которую тоже вскоре пришлось расстегнуть.

…Теплый ветер,
добрый вечер,
месяц молодой,
загляни в мою светлицу,
двери все открой.
Распахни мое окошко,
сядем на крыльцо,
Забери мои печали,
Сердце успокой…

Песенка из тех, что не поются, а снятся, как руки матери или голос отца, которые бессознательно мурлыкают, замешивая тесто или копаясь в огороде. Славные такие песенки без начала и конца. Джасс перевела дух, откинула со лба влажные от пота пряди и поймала сомкнутыми веками робкие солнечные лучики. Ветер обнял женщину за стан, прикасаясь к разгоряченной коже почти ласково, и она позволила ему нашептывать на ухо. Весь мир был таким неизъяснимо прекрасным, щедрым и светлым, таким просторным…

«Где ты?..»

Свеча в распахнутом настежь окне, неспящая тревожная душа.

Тоненькие невидимые ниточки напряглись и зазвенели серебряными голосами…

«Люблю тебя!»

Теплое соприкосновение переплетенных ног и рук.

«Люблю…»

Тихий вздох.

Ветер подхватил маленькую слезинку и унес ее куда-то в море. Душа к душе, соль к соли, снег к снегу… Джасс смахнула влагу с ресниц. Вот и нитки сыскались, мокрые и холодные, но чуть ощутимо дрожащие накопленной силой могучего ветра, небесной воды и самой грозной Зимней госпожи. Глянула в море – туда, куда тянулось сердце, и увидела небольшую шикку с желтым сигнальным флагом на корме.

Чем-то неуловимым этот светловолосый рыцарь был похож на Малагана. Может быть, разрезом дерзких зеленых глаз, может быть, тем игривым взглядом прожженного юбкодрала, которым он окинул кераганскую ведьму. И не то чтобы она была в его вкусе, просто по заведенной издавна привычке эрмидэ взирать на женщин как на разновидность породистых животных, приносящих либо убытки, либо прибыли.

– Ну здравствуй, леди, – сказал он.

Длиннополое агейское одеяние, отороченное пушистым рыжим мехом, сидело на герцогском родиче, как собственная кожа, легко и изящно, словно рыцарь всю жизнь его проносил не снимая. Что тут скажешь – аристократ до мозга костей. И вся многочисленная свита, дававшая, кстати, присягу верности конену Садреду, разве только ниц не валится при одном лишь движении его бровей, начисто игнорируя своего пунцового от переживаний господина.

– И тебе, добрый день, милорд…

– Мэдрран ит-Мильд.

Ах, вот оно как. Джасс, конечно, поклонилась пониже, чтоб видно было, как она уважает правящий дом и лично посланника.

– Милости просим на Кераган, милорд ит-Мильд.

Он отмахнулся от приветствия, как от назойливой мухи, и сразу перешел к делу:

– Я по твою душу приехал, леди. Верно, знаешь уже?

Она кивнула, безропотно соглашаясь.

– Если пожелаешь остаться, то священник совершит над тобой обряд очищения от скверны. Если же нет, то убирайся с острова. Такова воля моего господина Великого герцога Инвара.

Тощий церковник, топтавшийся за спиной Мэдррана, сделал кислое лицо: мол, что тратить слова на сию закоренелую грешницу. В костер ее, в костер.

– Скажи мне, милорд ит-Мильд, а могу я дождаться весны, чтоб уплыть в Игергард?

– Ты оттуда родом?

– Да.

– До весны далеко, сколько душ она развратит, неведомо… – прошипел священник.

– Я только погоду предсказываю и не более того.

– Ветра и воды в руках Божьих…

Джасс не удостоила тощего даже взглядом, сосредоточившись на посланнике. Ну до чего же он похож на Мэда. И даже имя одинаковое. И ничего удивительного, они ведь родственники. Так вот каким мог быть Малаган, подумалось Джасс. Надменным, насмешливым, изящным, истым эрмидэ.

– Я обязательно уберусь с острова, милорд. Но только весной, – сказала ведьма, твердо помня, что в разговоре с аристократом ни в коем случае нельзя дать понять, что в чем-то зависишь от него, тем более просить.

– А что мешает мне приказать связать тебя по рукам и ногам, бросить в трюм моего корабля и отвезти куда-нибудь на необитаемый остров на верную смерть? – сладко улыбнулся герцогский посол.

– Наверное, ты не хочешь, чтоб внезапный шторм разбил твои корабли в щепы, милорд, – в тон ему ответствовала Джасс. – Ежели мне срок пришел помирать, так не в одиночестве. Правда?

Посланник понимающе усмехнулся. Они были в равных условиях. Ведьма могла призвать ветер и бурю, это он знал точно, но не хотел рисковать ни собой, ни своей шиккой.

– Ты смелая…

– Я просто хочу дожить здесь до весны. Спросите у людей, я ведь не сделала им ничего дурного.

– Ты, богомерзкая ведьма…

– Заткнитесь, достойнейший, – мягко приказал Мэдрран. – Вас никто ни о чем не спрашивает. Его светлость приказал навести порядок, а не чинить беззаконие. – Он пристально вгляделся в темные глаза Джасс. – Оставайся до весны.

Джасс кивнула и более кланяться не стала, дожидаясь, когда все они уйдут. Так что не слишком спешил бог Сурабай предупредить колдунью о грядущих переменах. Зря только чашку расколотил Пестрый. Хотя кто доподлинно ведает о помыслах богов? Вот когда начинаешь жалеть о том, чего от рождения не дано и ни за какие деньги не купишь, не вымолишь и не завоюешь. Волшебный дар, который в иных людях полыхает, как солнце, в ней лишь тлеет дешевым фитильком, не способный осветить даже собственной сущности. Джасс стало внезапно холодно, так холодно, что она заторопилась в дом. Нет, в ее хижине было тепло, слишком долго женщина прожила в полуденных краях, холод пробирал откуда-то изнутри. Так в глубине живота зарождается мерзкое предчувствие грядущей беды, похожее на маленькую скользкую змейку, одновременно и щекочущую и грозящую ядовитыми острыми зубками.

«Берегис-с-с-сь, – шептала беда, трогая сердце мяконьким раздвоенным язычком. – Берегись, жен-щ-щ-щ-щина, там вдали кто-то уже сплел на тебя сети, крепкие и просторные. Достаточно просторные, чтобы опутать ими полмира и всех, кто тебе дорог, и достаточно крепкие, чтобы устоять перед их острыми мечами. Даже перед двумя мечами-близнецами. Помни, что через море и горы уже тянутся жадные руки, и на этот раз тебе не уйти наверняка. Ты умудрилась обрасти любящими сердцами, словно старая шикка ракушками, да и согласись, что взрослой женщине тяжелее спрятаться на маленьком острове, чем маленькой девочке потеряться посреди Великой степи, а охотников все прибывает и прибывает. Теперь ты большая, как… как китиха, которую окружили маленькие лодочки отчаянных северных охотников с очень острыми гарпунами. Хорошо, пусть не китиха, пусть серая крия, страшная и зубастая, но и ее побеждают числом и умением. Потому что у крии очень ценная шкура, за которую жадные инисфарские купцы дают серебро по весу. Да и никакая ты не крия, она может нырнуть глубоко и уплыть хоть в море Латин-Сиг, хоть в океан, а ты можешь?»

«ЗАТКНИСЬ!» – приказала Джасс. Ее и раньше не так-то просто было запугать, даже в сопливом детстве. И когда совсем крохотной малышкой ей было страшно засыпать в огромной храмовой спальне, и когда храгасская гиррема плыла в неизвестность через Вейсское море, и когда из-за забора в спину ее летели острые камни. Да мало ли когда? Джасс давно выросла из всех страхов, ну или почти из всех.

60
{"b":"183113","o":1}