Метрессе Чиколе пришлось встать из своего удобного кресла, чтобы девушка, стоящая перед столом, не смотрела на нее сверху вниз. Жрица прошлась вдоль стены, разминая затекшие ноги. Она не знала, как начать разговор, а такое с ней случалось нечасто. Девушка следила за жрицей с деланым, но весьма умелым спокойствием. Ей недавно сравнялось тринадцать, а в таком возрасте в Маргаре уже замуж отдают. Голубую тунику послушницы Джасс сменила на синее платье жрицы и вполне могла считаться взрослой, несмотря на детскую нескладность фигуры. Это единственное, что осталось в ней от детства. Девчонка становилась все упрямее, скрытнее и строптивее, чем большинство ее ровесниц. С таким характером она вполне могла подняться по иерархической лестнице быстрее многих и, кто знает, в свое время стала бы главной жрицей в каком-нибудь провинциальном храме. Но это не входило в планы леди Чиколы. Никогда.

– Я вызвала тебя для того, чтобы сообщить важную новость, – твердо сказала Первая жрица. – Тебе предстоит отправиться в Аймолу, в город Храггас, чтобы служить Оррвеллу и людям, используя свой дар по назначению.

– Это далеко, – сказала девушка, опустив глаза так, чтобы утаить от леди Чиколы свой взгляд.

– Я знаю, но, поверь мне, так будет лучше для всех.

– Я в чем-то провинилась? – сдавленно спросила девушка.

– Нет, разумеется. И не воспринимай свое служение как ссылку. Твой дар – заклинать погоду, и он принесет пользу несчастным людям, которые ждут тебя в Храггасе, – уверенно ответила жрица. – Идем со мной, я познакомлю тебя с господином Маури и его спутниками. Они приехали специально за тобой.

Господин Маури отличался от своих земляков только более дорогой одеждой. Сначала Джасс решила, что перед ней стоят родные братья, если не близнецы. Одинаковые плоские лица, мутно-желтые глаза, вислые носы делали храггасцев похожими на представителей неведомой расы людей-уродов. Они, словно слепленные из песка, вызвали у Джасс острое чувство гадливости. Она молча поклонилась и получила в ответ не менее низкий поклон. А леди Чикола – заверения в вечной благодарности храму Оррвелла, бога-странника.

– Завтра господин Маури зайдет за тобой, чтобы отвести на корабль. Собирай вещи, прощайся с подружками и – в путь, – сказала Первая жрица, и Джасс готова была поклясться, что услышала в ее голосе отчетливую нотку облегчения.

Будто с плеч метрессы наконец-то свалился непосильный груз.

То ли из почтительности, то ли от пренебрежения храггасцы молчали всю дорогу от храма в порт, и только когда Джасс поднялась на борт «Сияющих крыльев», господин Маури объявил ей, что ятсоунскому храму за нее заплачено три сотни полновесных золотых аймолайских алуро и она не должна даже близко подходить к борту, чтобы, упаси боги, не свалиться в воду. Короче говоря, новую храггасскую повелительницу ветров намеревались запереть в каюте до конца путешествия, и понадобилось немало красноречия, бахвальства и наглости, чтоб убедить его в обратном. Впрочем, Джасс могла переспорить даже самого мэтра Нугирона – храмового книгочея и хранителя священных текстов, славившегося на весь Ятсоун своим занудством.

Она покидала храм, Ятсоун и Игергард со смешанными чувствами. Теперь, став взрослой не на словах, а на деле, Джасс надеялась, что песчаные людишки будут слушаться ее, как саму метрессу. Это было приятно. Но с другой стороны, Храггас ей почему-то казался не самым лучшим местом в мире. Где-то в глубине души червячок подозрений делал свое незаметное дело, постепенно подтачивая уверенность в безоблачности ее будущего. У Джасс, конечно, был волшебный дар, но едва ли она могла претендовать на то, чтобы гордо именоваться волшебницей. Девушка совершенно не обольщалась на свой счет. В храмы Старых богов старались брать детей хотя бы с минимальными склонностями, иначе они не смогли бы овладеть намоленной магией священных символов.

Джасс смотрела на удаляющийся берег и размышляла над последними прощальными словами леди Моры. Как там она сказала, «прости меня, если сможешь, а если не сможешь, то по крайней мере не проклинай»? Если она имела в виду путешествие на край земли, то Джасс все равно рано или поздно пришлось бы покинуть Ятсоун. Так по крайней мере она смогла бы увидеть чужие страны, вырвавшись за стены храма в большой мир. Юная заклинательница погод подозревала, что ее столь поспешное назначение продиктовано желанием леди Чиколы поскорее от нее избавиться и по возможности засунуть подальше на край земли, но причины ей были неведомы. Леди Мора вполне могла что-то знать. «Что-то нехорошее, – шептал Джасс тоненький голосок рассудка. – Что-то слишком ужасное, если уж жрица умоляла о прощении».

Тревожная мысль ускользала, словно живая ящерка из ладоней, и девчушка решила не торопить события. В данный момент она плыла на красивом корабле в далекую страну, где должна была стать очень важным человеком для целого города. Жизнь была завораживающе прекрасна, каковой ей положено быть в тринадцать с хвостиком лет. Сильный ветер наполнял паруса, и в этом была личная заслуга Джасс.

А в темной келье у распахнутого окна сидела Первая жрица бога-странника и писала на дорогой заморской бумаге. Буковки получались ровными и округлыми, как бисеринки на прочной нитке. Перышко в ее руке сердито скрипело, но сжимавшая его рука была неумолима, как сама смерть.

Первая жрица писала:

Она аккуратно сложила послание и требовательно позвонила в колокольчик, вызывая гонца, терпеливо поджидавшего за дверью.

– Это письмо должно лопасть в Оллаверн к самому Ар'аре лично в его руки как можно быстрее, – приказала она. – Денег не жалей, коней тоже. Иди.

Всю ночь Чикола молилась в одиночестве перед алтарем бога-странника, чего не делала много лет, с тех пор, когда сама была молодой девушкой. Она молилась искренне и от всей души, но загадочный бог путников, колдунов и одержимых безмолвствовал. Как обычно…

– Странная вещь – судьба, – проговорил задумчиво Джиэс. – Никогда не знаешь, что тебе уготовано. Где твой собственный выбор, а где распорядились за тебя.

– Но ты ведь лангер, Унанки, ты ведь сумел однажды разорвать свои узы?

– Не знаю. Веришь, я сам не ведаю, когда и где это случилось. Парни думают, что я специально темню, а я… сам не понимаю. Родился вроде бы как все, ни знамений, ни светопреставлений в час моего рождения не наблюдалось. И не принцем и не герцогом, а сыном своего отца – простого деревенского кузнеца. Ну, разве что дружбу водил с Познавателем. Но потом он ушел из Цитадели, а я подался в пограничные стражи, служил там, как все. А уж после решил, что Фэйра мне мало, и отправился сначала в Игергард, потом за море в Маргар. В промежутке умудрился попасть в плен и рабство. – Унанки тяжело вздохнул, переводя дух. – Много было всякого: приключений, увлечений, огорчений.

– Но ты стал лангером…

– Стал, но кто меня спрашивал: хочу я или нет?

– А ты не хотел?

– Понимаешь, если бы все назад вернуть… я бы не отступился… Если сравнивать с чем-то овеществленным, то ланга – это… как меч. Отец брал несколько стальных прутов, перекручивал их меж собой и ковал до тех пор, пока не выйдет у него меч без изъяна, превращая разрозненные пруты в единое целое. Стать частью такого целого – большая честь. А вдруг наш «меч» выкован для того, чтоб разрубить узел твоей и чужой судьбы? Я в последнее время все думаю об этом.