– Э?

Тору ничего объяснять не понадобилось. Он просто положил ладонь на оголовье своего меча. И чуть-чуть подался вперед.

Кони у хатамиток вороные, тонконогие, породистые, злые. Под стать своим хозяйкам, особенно по части злобности. А мастью Сестры бывают разными – и бледнокожими, и дегтярно-черными. А гривы у хатами ярко-алые от масла пустынного корня, и плетут они их так же, как конские хвосты вороных.

Малые дети подняли плач, собаки залаяли, мулы стали шарахаться и рвать упряжь, а мужчины от мала до велика сложили незаметно за спинами пальцы в знак, отвращающий дурной глаз. Еще б было иначе, когда Сэтт Хисарка скалила без остановки свои кривые зубы, такие большие и желтые, что их не в силах прикрыть даже ее толстые, крашенные в черный цвет губы. Блестящие от сока лакового дерева обнаженные руки, не по-женски перевитые жилами, мощные плечи, широкие прямые спины – вот оно, Божественное воинство Великой Пестрой Матери. За широкими яркими шароварами не видно мускулистых ног, которыми иная Сестра может в порыве страсти сломать хребет какому-нибудь своему особо невезучему любовнику.

– Джасс… – простонал тангар, взирая на ее бывших товарок с нескрываемым ужасом.

Таких уродливых… женщин он попросту никогда не видел. Да и можно ли назвать могучее, как морской див, существо женщиной только потому, что у нее есть груди? Пусть даже одной такой можно зашибить худосочного хлюпика. У Лзиф Чернышки из рубашки выпирает такое богатство, что теленка запросто можно выкормить. Или львенка.

Тангар, не веря своим глазам, покосился на Джасс, безмолвно вопрошая, как она избежала подобной участи.

– Я же говорила. Я к ним попала уже взрослой. Волей… случая. Так сказать…

– Беги, Джасс, беги! Пока есть время! – Он уже не просил, он орал, багровея от едва сдерживаемого напряжения.

– Нет! Мы справимся с ними! Ты и я – мы сила!

– Беги! Даже мне не светит победить в этой схватке! А тебя все равно убьют! Беги, кому говорю!

– Не-э-эт!

Она каталась в его ногах, моля и обливая слезами пыльные сапоги. Она не могла оставить его одного на верную смерть. Она и не верила, что Хэйбор может умереть. Только не он. Он знал самого Пророка, он видел тысячи битв, он пережил многих великих воинов, сам мастер Хем вручил ему свой самый любимый меч. Нет, он не мог погибнуть от чужой руки.

– Ты не понимаешь. Против троих воинов-магов я смогу устоять, против шестерых с трудом, а против десятка у меня нет шансов. И запомни, что ты проживешь ровно столько, насколько быстро сумеешь сойти с дороги настоящего воина-мага. Помни это всегда.

– Давай сбежим от них вместе.

– Это Погонщики Тумана – лучшие из лучших Оллаверна. От них, к сожалению, не уйти.

– Тогда я останусь, и мы умрем вместе, потому что без тебя моя жизнь ничего не стоит. Это все из-за меня.

У Хэйбора были глаза как у сокола, у голубоглазого сокола, если такие бывают, пронзительные, свирепые, зоркие. Тяжко было выносить этот странный давящий взгляд.

– Какие глупости. Не такая уж ты важная птица, Джасс.

– Я люблю тебя, Хэй! – отчаянно крикнула она, надеясь… непонятно на что.

– Не слышал ничего более глупого. Будем считать, что ты ничего не говорила. А теперь запоминай мой план.

– Не надо…

– Нет, надо. Возьми меч… Не спорь, жрица, теперь он твой. Разве ты ничего не чувствуешь? Прислушайся, о чем поет ветер, чем пахнет воздух…

– Он пахнет смертью.

– Правильно, жрица, смерть идет с гор.

– Поток…

– Точно. Если ты сядешь в лодку и поплывешь на запад, то через два дня найдешь бухту и безымянную деревушку. Дорога от нее ведет через перевал, за границу Аймолы, в Великую степь. Пристройся к каравану купцов и доберись до Тарр-Гофора, его зовут еще Хатами. Старшая Сестра должна по достоинству оценить твои таланты. Великая степь потому и называется так, что человеку проще простого потеряться в ее бескрайних просторах. Там можно быть свободным хоть целый век. Даже у Ар'ары не хватит сил, людей и средств, чтобы обыскать все ее уголки. Там ты будешь в безопасности.

– А ты?

– Обо мне не беспокойся, жрица. Моя судьба по-прежнему в моих руках.

Она прижалась губами к его твердым сухим губам, и в первый и последний раз он ответил на поцелуй. Самый жестокий и самый горький из всех поцелуев, что случились в ее жизни. Как ей казалось тогда. А потом они расстались.

Буря над Внутренним морем бушевала уже третий день, тяжелые черные тучи двинулись на юг, гремя тысячью громов и сверкая сотнями молний. Как могучая великанша, буря шагнула на сушу, неся в своем исполинском подоле бездну холодной воды, и извергла ее на склоны Аймолайских гор. Пласты породы под тяжестью вод сдвинулись с места и понеслись вниз к южному морю, к Храггасу. Безумный поток, несущий смерть и разрушение, сметал на своем пути все, играючи сворачивая скалы и подбрасывая могучие валуны, словно камушки.

Так все и будет. Посреди ночи, в самый глухой ее час. Но пока Джасс лежала на дне своей лодки и смотрела в невинное светлое небо, обманчиво невинное и чистое.

– У тебя будет самый большой могильный курган, Хэй, достойный самого великого воина, – сказала она, улыбаясь золотистым бликам, кружившим под закрытыми веками, там, где отныне жили глаза Хэйбора из Голала, Хэйбора-ренегата…

Возвращаться, даже мысленно, к жизни в Хатами не хотелось. И не потому, что это была плохая жизнь. Бывает и хуже. Как ни крути, но сумела ведь чужачка, пришлая и незваная девчонка, стать частью целого общества. Ее пустили в стаю и позволили бегать рядом с вожаком. И, главное, научили чувствовать себя сильной. Каждый миг своей жизни. Научили не сдаваться. И нет разницы, стоит за спиной армия или в чистом поле ты одна против полчища врагов. «Прежде всего, с тобой Пестрая Мать», – учили Сестры. И оставили в конце концов наедине с Предвечной Матерью, не желая вмешиваться в политику степных царств. Сгинь она в хисарской яме, хатамитки и думать бы о Джасс позабыли. Но она вырвалась, она отреклась от Сестер. А так не бывает. Хатами не бывают бывшими, даже после смерти.

– Если они явились за тобой, то надо уходить, – сказал тихо Тор.

– Э-э… нет, лангер, – холодно молвила Джасс, до жути точно скопировав тон Ириена Альса. – Никуда я не побегу.

Хатами мгновенно узнали свою отреченную сестру в дорого и изящно одетой девушке с волосами, прикрытыми тонким покрывалом цвета лиловых сумерек, в сером шелковом платье, расшитом по подолу раранговыми цветами, в изящных сандаликах, украшенных бирюзой и медными шариками. В общем, не оставалось ни малейшего сомнения, что она больше не с ними. Хатами Джасс ушла в мир обычных людей, потому что истинная дева-воин не наденет юбку и не покроет свою голову.

Сэтт Хисарка скривилась от отвращения, Лзиф Чернышка понимающе ухмыльнулась, Одноглазая Баэлс грубо сплюнула на землю, Тимва Даржанка поджала презрительно губы, карие глаза Миции из АйЛоми блеснули застарелой ненавистью. Их кони злобно скалили зубы.

– Как была ты чужой, Джасс, так и осталась чужой, – сказала Лзиф.

Тор сделал крошечный шаг вперед, старательно заслоняя левый бок подруги. По его лицу было видно, что тангар готов совершить тягчайший для своего племени грех – убить женщин. Если они попытаются напасть на Джасс. Да, но женщины ли это?

– Мы остановимся в приюте при храме Пестрой Матери. Придешь завтра в полдень, чтоб мы могли совершить обряд, чужая, – распорядилась Сэтт.

– И не подумаю, – ответила Джасс. – Надо было вершить обряды в яме у Сигирина.

– Ты придешь, если хочешь жить, – прошипела ошпаренной кошкой Тимва.

– Пошли, Торвардин сын Терриара.

Джасс воткнула тангару в руки корзинку, мол, тащи, раз предлагал помощь, и с гордо поднятой головой удалилась с глаз своих бывших соратниц.

– Какие они страшные.

– Ты хотел сказать – опасные, Тор.

– Они там, в Хатами, все такие?

– Нет, – рассмеялась Джасс. – Есть еще уродливее. На Старшую Сестру смотреть жутко. Представь себе тягловую кобылу ростом с тебя, волосатую, как Пард, побитую оспой, веснушчатую и без передних зубов.