Недолго до беды было и в лагере на Шумной. Витька вернулся в поселок и предложил перевезти медведей на вертолете куда-нибудь подальше от туристов, в безлюдные районы…

Но все кончилось иначе. По счастливой случайности как раз в это время на турбазу пришло предписание перенести лагерь с реки Шумной на другое, более высокое место, потому что поляна, на которой он расположен, цунамиопасна. Случись большая волна — она слизнула бы лагерь за секунды.

Витька перешел реку вброд и на другом берегу остановился на ночевку. Проснулся и не мог понять, что случилось: вчера вброд переходил реку, а утром она опять оказалась перед ним…

Стал разбираться… Ночью гремела сопка — где-то проснулся вулкан. В горах начали бурно таять снега. Вода переполнила реку, прорвалась с другой стороны холма, на котором стояла палатка, пошла новым руслом, а старое устье тут же зализали океанские волны.

Вода в реке была уже не прозрачной, а желтой, с лохмотьями травы, обломками деревьев, с кружащимися ветками кустов.

Пришлось второй раз переходить одну и ту же реку.

Вьючное седло для человека, или поняга, как называли в заповеднике это приспособление для переноски тяжестей за спиной, было нагружено так, что Витька присаживался передохнуть чуть ли не на каждое толстое бревно, выброшенное океаном. Надо было еще втянуться, чтобы подолгу без отдыха нести на себе продукты на десять дней, палатку, спальный мешок, ружье, топор и прочее походное снаряжение.

Настроение было отличное — ему давно хотелось пройти диким, нехоженым берегом Великого океана до самой Кроноцкой сопки. Почти полторы сотни километров безраздельных медвежьих владений. А там еще в глубь полуострова, до Кроноцкого озера.

Директор заповедника уехал в Петропавловск, за него остался новый сотрудник, который совсем не представлял, что значит путь пешком от Туманова до Кроноцкого озера. Но нужно было передать новые методички лесничему, живущему на озере, и Витька вызвался сходить туда.

Когда Гераська на доске поняги неумело чертил карандашом главные реки, которые надо будет перейти Витьке, старик, сосед Гераськи, глядя на каракули, сказал:

— Не ходи, сынок. С полпути вернешься… А то и вовсе пропадешь.

Но Витька не мог упустить такой случай. Гераська рассказывал: «Медведей раньше было там видимо-невидимо».

— Сейчас, конечно, больше невидимо, — уточнил старик.

Но откуда ему знать: ни разу там не был, а Гераська, хоть десять лет назад, а был.

Океан ласково поднимал и опускал зеленые волны. У самого берега на волнах распускались яркие белые гривы, ветерок подхватывал мелкие брызги, и от волн к берегу перекидывались цветные мостики-радуги.

Под ногами хрустели ракушки, панцири крабов. Пахли йодом вороха буро-зеленых водорослей. Витька взял конец водоросли и потащил ее за собой, шагами отсчитывая длину — тридцать два шага. Где-то на глубине были заросли выше дремучего леса.

Начался отлив. Мокрая прибойная полоса парила под лучами солнца, дымилась вдоль всего берега. По «прибойке» бегали кулички, вдали пятнами белели скопления чаек, над головой, плавно махая метровыми крыльями с растопыренными, как пальцы, перьями, летел белоплечий орлан. Он тащил извивающуюся зеленую ленту морской капусты.

Кулички с тревожным писком сорвались с «прибойки». Из-за груды обглоданных океаном деревьев вышла собирать морские дары грязно-рыжая лисица. У самого берега в высокой изумрудной волне, просвеченной солнцем, показалась пятнистая нерпа.

Когда-то неподалеку от этих мест была база китобойной флотилии. По рассказам старого китобоя, на берегу штабелями складывали длинные, как бревна, нижние челюсти кашалотов, чтобы потом из них легче было извлекать знаменитые зубы этих китов. Нередко до возвращения флотилии штабеля разбирали медведи и объедали мясо.

Трудно пройти мимо китового позвонка и не посидеть на нем. Уж очень он удобен для этого.

В небе показалась громадная каменная глыба. Она висела среди облаков — не сразу догадаешься, что это всего лишь часть закрытой облаками высокой горы.

Дорогу Витьке преградила черная базальтовая стена. Когда-то расплавленная лава громадным языком дотянулась до океана и застыла черным мысом. Сверху он зарос каменноберезовым лесом, а бока так и остались, как тысячи лет назад, черным, ничем не прикрытым базальтом.

Надо было уходить от берега, искать подъем поотложе и пробираться через мыс. «А может, рискнуть и проскочить между двумя волнами?» — подумал Витька.

Когда отходила большая прибойная волна, под обрывистым мысом появлялась узкая полоска твердого песка. По ней, выбрав момент, и можно было миновать этот прижим.

В промежутках между обычными волнами песка не было видно. Витька дождался большой волны и, едва она стала отходить, бросился вперед, не зная, успеет пробежать или она его захлестнет. Как по тоннелю, у которого с одной стороны была скальная стена, а с другой — нависшая волна, Витька проскочил на другую сторону мыса. Волна как будто ахнула от обиды, что не смогла подловить его.

Сзади кипела вода, а перед Витькой… стоял медведь. От неожиданности оба не знали, что делать.

Опомнились одновременно. Витька схватился за ружье, хотел выстрелить вверх, а зверь в это время бросился в волны и не хуже своего белого собрата поплыл в океан… Отплыл так далеко, что голова стала едва заметной среди волн. Только тогда повернул он к берегу и по большой дуге стал огибать мыс.

Отроги гор отодвинулись от океана, и вдоль берега потянулась сухая камчатская тундра. На ней нельзя было ступить на землю: вся она поросла шикшовником,[2] как будто сбитой в войлок зеленой шерстью. Ноги упруго тонули по щиколотку в ярко-зеленом ворсистом ковре из ершиков шикши. А ковер этот, усыпанный глянцевитыми черными ягодами, на многие километры стелился вдоль берега океана. Сколько ни шел Витька вдоль тундры, всегда видел, как кормились на шикшовнике один-два медведя — паслись, не поднимая головы, как коровы на пастбище.

Берег у медведей был поделен на обходы — кончался обход одного медведя, тут же начинались следы другого. Все безлюдное побережье они аккуратно проверяли.

Витька подошел к реке. Самый удобный брод обычно бывал там, где вода шире всего разлилась по руслу. У этой реки самое широкое место было у впадения □ океан. Сквозь прозрачную воду, глубиной всего по колено, просматривалась каждая песчинка на дне.

Витька уже и считать перестал, сколько перешел таких речек. Не задумываясь, зашагал по песку и вначале только удивился, почувствовав под ногами что-то неладное. Сделал еще шаг — и ноги увязли. Попытался вытащить ногу — не удалось, только глубже ушла в песок другая. Попытался ее вытащить — то же самое: вверх песок не пускал, а вниз, стоило чуть пошевелиться, ноги уходили почти как в рыхлый снег. С ужасом понял Витька, что попал в зыбучие пески.

Сзади, совсем рядом, было твердое дно. Ведь от него сделал всего шаг или два. Ноги засосало в вязкий песок уже по колено, и Витька в одежде, с понятой, упал в воду в сторону берега. Руки дотянулись до твердого дна. Кое-как, на четвереньках, выбрался из зыбуна и, мокрый, вылез на берег.

Руки неприятно дрожали. «А то и вовсе пропадешь…» — слышались слова соседа. Теперь Витьке страшно было переходить через эту не столь уж трудную реку. Но что делать, пришлось искать новый брод.

После этого случая Витька уже не искал переправы в устьях рек, куда течение выносило песок. В таких местах неуплотнившиеся зыбучие пески не редкость.

Витька шел по берегу океана до самого заката.

На обширных шикшовниках оставался позади один медведь, впереди появлялся другой. То всего лишь темной точкой на горизонте, то совсем близко.

Раньше Витьке не раз приходилось видеть, как спокойно идущие медведи вдруг пускались бежать от какой-то непонятной опасности. Это было несколько раз и с Ремом. Однажды по весеннему снегу Витька исходил всю округу, пытаясь узнать по следам, кто же напугал медведя. Только на этих поросших шикшовником тундрах он понял наконец, в чем дело. Оказалось, это всего лишь обычная манера передвижения медведей. Отправляясь на новое место кормежки, они то шли, то вдруг припускались бежать, то опять двигались нормальным шагом. Так делали почти все медведи, которых Витька видел на тундре.