На склоне вулкана, в каменной нише, лежала на спине медведица, придерживая всеми четырьмя лапами медвежонка, который урчал у нее на груди.

Вдруг медведица услышала шорканье лыж. Уронила с себя медвежонка, высунула морду из берлоги, лбом сдвинув снег, и увидела охотника. В белой накидке он шел по синему снегу. Шел прямо к ней. Она затаилась, но охотник уже заметил мелькнувшую морду и приготовил ружье. Подошел, бросил в нишу комок снега. Медведица не выходила. Охотник снял лыжу и сунул ее в берлогу, держа наготове ружье. Медведица схватила лыжу зубами и с хрустом расщепила конец. Человек оторвал от накидки кусок белой тряпки, навернул на палку, поджег и сунул в берлогу. Медведица вырвала палку и в клочья разорвала тряпку. Тогда охотник пошел за берестой, чтобы разжечь огонь побольше. И в это время медведица выскочила из берлоги и прыжками бросилась в гору. Резко, со звоном ударил выстрел. Медведица ткнулась в снег, но тут же вскочила и, обожженная пулей, еще быстрее кинулась вверх. Около морды брызнула о камень вторая пуля. В берлоге заголосил медвежонок. Упав на колено, человек выхватил его, поднял над головой и начал бить, чтобы звереныш своим криком вернул мать. Но вопли не вернули ее.

Медвежонок фыркал, махал лапами, и охотник швырнул его в нишу. Но медвежонок успел уцепиться когтями за край и не спрятался в берлоге, а припустился бежать под уклон к берегу океана. На размягченном солнцем снегу строчились его маленькие следы.

Охотник поднялся на гребень, за которым скрылась медведица, и увидел: следы на махах шли ровно и далеко. Значит, рана нетяжелая.

Он пошел по следам медвежонка. Они привели к обрывистому берегу. Человек остановился в удивлении. Маленький зверек, еще никем не обученный, прошел по самой кромке обрыва и забрался на ветку кедрового стланика. А ветка висела над пропастью. Далеко внизу ворчал океан и скалил белые зубы прибоя.

Осторожно, выверяя каждый шаг, охотник боком стал пробираться по кромке уступа, спиной прижимаясь к голой скале.

Медвежонок лежал с закрытыми глазами. Охотник дотянулся до него лыжной палкой. Ремешок, в который продевают руку, надел на голову зверька и стал поворачивать палку, закручивая ременную петлю… Потянул. Ветка гнулась, а медвежонок вцепился в нее когтистыми лапками и замер. Его дергали за шею, но он даже не открывал глаз. Но когда охотник все же сорвал его с ветки, рыжий бесенок вдруг ожил — бился на конце палки, стаскивая петлю, и раскроил себе надвое кончик уха. Человек схватил медвежонка за загривок и, держа в вытянутой руке, осторожно вернулся на безопасное место. Затолкал зверька в вещевой мешок. Медвежонок сразу затих в темноте.

Охотничья палатка стояла неблизко. Медвежонок пригрелся у спины и почти всю дорогу спокойно лежал. А потом вдруг начал метаться, фыркать, рвать мешок когтями. Порвал на полоски, даже до куртки добрался. Охотник швырнул мешок в палатку. Мешок прыгал, катался, чихал. Человек развязал его и понял, какую пытку устроил себе медвежонок, — он разорвал в мешке пачку крепкой махорки.

Медвежонок забился в угол и горько, по-детски всхлипывал.

Охотник покормил сушеной рыбой ездовых собак, вернулся в палатку и стал готовить ужин на маленькой, чуть больше буханки, железной печке. Когда он взял из угла чайник, медвежонок встал. Человек теперь не казался ему таким страшным. Страшным был мешок. Медвежонок по стенке обошел его и задел лапой бинокль. Человек протянул к зверьку руку и получил пару царапин. А медвежонок заработал шлепок и опять забился в угол.

После ужина охотник лег спать. Медвежонок зашевелился, подобрался к голове человека, нашел ухо и принялся сосать. В это время затеяли драку собаки. Медвежонок сразу спрятался в угол. Охотник зажег свечку. Нужно было перевязать собак подальше друг от друга, а то не дадут спать.

Охотник вышел из палатки. Медвежонок вылез из своего угла, свалил бинокль, уронил воткнутый в полено нож, махнул лапой по свечке и опять забрался в угол. Свечка подожгла мусор, огонь перебрался к вороху бересты, приготовленной для растопки. От едкого дыма и огня медвежонок выскочил из палатки и бросился бежать. Собаки оглушительно залаяли, вздыбились, а медвежонок улепетывал в ночную темень тайги. Охотник пытался отцепить вожака, но тот хрипел от натянутого ошейника и не давал разомкнуть защелку. Охотник было замахнулся на собаку, но тут полыхнул красный свет. Охотник обернулся и увидел над палаткой пламя.

Пожар он потушил. Но теперь ему было не до медвежонка. Сгорели спальный мешок, бок палатки. Пришлось ночью ехать в поселок…

Утром в зарослях кедрового стланика сидела медведица, а медвежонок, стоя на задних лапках, сосал ее. Медведица нашла детеныша по следам и теперь зализывала рваный кончик его уха.

Все это произошло на Камчатке…

А за многие тысячи километров, в небольшом поселке на берегу Московского моря, мальчишка слюнявил в это время палец и листал научную книжку, выискивая что-нибудь про медведей, которые казались ему самыми интересными животными на земле. И конечно, не знал он тогда, что через несколько лет судьба сведет его с медведем, у которого порвано ухо.

Звали мальчишку Витька Медведев.

«Неудачник в семнадцать лет» — так он думал о себе, когда узнал, что его не приняли на биофак Московского университета.

— Ну и что же ты теперь намерен делать? — спросил его отец.

— Не знаю еще… Работать пойду… — Витька не хотел пока говорить родителям, что успел отправить на Камчатку письмо директору заповедника — объяснял, что мечтает стать биологом и изучать медведей в естественных условиях, просил взять его на любую должность… А отцу сказал: — Согласен на любую работу, лишь бы платили побольше.

Отец удивленно пожал плечами — непонятным было поведение сына. А Витька устроился на фабрику в тарный цех, сколачивать ящики. Говорили, там можно настучать на полторы сотни в месяц. Конечно, когда научишься стучать.

Пока он тюкал молотком, сколотив один ящик, его сосед сделал, наверное, десять. Но Витька не унывал. Смотрел, как работают другие, тоже брал гвозди в рот и старался загнать гвоздь одним ударом молотка. Над ним смеялись: «Что это у тебя гвозди спать ложатся?» Потом смеяться перестали. Все шли обедать, а он стучал. И оставался вечерами. Смотрели на парня с осуждением: «Молодой, а какой жадный».

Через полгода он стал получать больше всех. Только тогда наконец сказал отцу с матерью, что улетает на Камчатку.

— До второго захода в университет буду работать в заповеднике, поближе к будущей специальности зоолога и к медведям. — Витька показал ответ на свое письмо. Директор заповедника писал: «Да, можем принять вас рабочим научной части, если приедете на Камчатку на свои деньги. Заповедник может оплачивать проезд только специалистам». Теперь деньги у него были, можно ехать, хотя Витька и не представлял, что это за должность — рабочий научной части.

— Дались тебе эти медведи, — сказал отец, — ты еще слишком молод, чтобы быть самостоятельным.

А Витька только спросил:

— Что делал ты, когда тебе было семнадцать? — И разговор на эту тему закончился, потому что в семнадцать отец ушел на фронт.

Витька летел на самолете первый раз в жизни и сразу самым дальним рейсом. Сидя в комфортабельном салоне большого самолета, он вспоминал огромную, во всю стену, карту в аэропорту. На ней из угла в угол протянулась длинная тонкая линия: Москва — Петропавловск-Камчатский.

Он летел через всю страну, но сколько ни смотрел в иллюминатор, так и не разглядел ни Урала, ни сибирских просторов: голубое небо и слепящая равнина облаков — вот все, что было видно… Только перед Хабаровском облака ненадолго расступились, и Витька увидел тайгу. Сопки внизу напоминали махровое полотенце; были сплошь в ворсинках заснеженных деревьев.